Вокруг меня много огня
29.09.2020 19:28
Убийца найден, он сам сознался

Вокруг меняДобрый день, любимая газета! Закончилось лето – пора, когда мы особенно часто слышим новости о вспыхивающих пожарах. Решила поделиться с вами воспоминаниями – сколько же пожаров мне пришлось пережить за 64-летнюю жизнь.

Смутно помню первый. Мне было лет пять. Тёмным осенним вечером внезапно послышался резкий частый звон. Обычно утром бригадир редкими спокойными ударами в рынду созывал народ на работу, а уж если били часто, тревожно – значит, беда.
Горел овин на задворках моего дома. Я смотрела, как языки пламени вздымались в чёрное небо, как искры и летевшие головешки стреляли в крыши моего и соседнего домов… Избы тогда крыли дранкой, и даже я, малышка, понимала, что в любую минуту дом может вспыхнуть. Но, слава богу, сгорел только овин.

Второй пожар случился, когда мне было семь. Жарким летним днём большинство взрослых были на колхозных работах, а я оставалась дома с отцом-инвалидом. Он сидел за стеной с безногим соседом дядей Васей.

Вдруг я услышала, как папа громко выругался, и выглянула в окно. Из крыши дома напротив, где жила семья с шестью детьми, поднимался густой дым, и уже виднелись языки пламени. И снова эти частые тревожные удары железа о железо, и народ сбегается, побросав работу. А вот молодая девушка Валя быстро ведёт прямо к нам обгоревшего, окровавленного Вовку, моего ровесника, а на руках у неё маленький ревущий Лёнька. Это были самые младшие дети из той семьи. Из одежды на Вовке остались только обуглившиеся лоскутки рубашки на плечах.

Стол выдвинули на середину комнаты. Мама достала большой, белый в цветах, платок с кистями, на него положили Вовку и начали омывать ожоги молоком. А чем ещё помочь мальчишке в деревеньке из сорока домов, без медпункта? Следы ожогов остались у него на всю жизнь.

Когда мне было девять, в нашей области бушевали лесные пожары. В воздухе всё время висела белая дымка, стоял запах гари. В небе часто кружили самолёты пожарной авиации, искали очаги возгорания. Но однажды случилось настоящее чудо – к нам спустился парашютист. Для деревни, в которую лишь недавно провели электричество и где не имелось никаких благ цивилизации, кроме радио, где люди ещё мылись в русских печах, – это было событие из ряда вон. Помню летний вечер, с пастбища возвращалось овечье стадо, и люди вышли его встречать. Над деревней кружил самолёт, и вдруг от него отделилась чёрная точка, потом над ней раскрылся купол.

– Парашютист, парашютист! – закричали люди и бросились туда, куда он опускался. Когда я подбежала, вокруг уже столпился народ, а сам виновник переполоха собирал стропы.
– Батюшка, а ты не мериканец ли? – спросила какая-то бабушка – мы же тогда все были запуганы Америкой.
– Нет, бабушка, не американец, – засмеялся он. – Пожары здесь тушим. Не найдётся ли у вас лопаты?

Лопата, конечно, нашлась. Куда потом направился этот человек и вернул ли лопату – не знаю.

Я уже училась в десятом классе в интернате под Костромой. Однажды, часа в два ночи, мы проснулись от топота и крика. Выглянув в коридор, увидели, что здание в дыму, все бежали в кромешной мгле, держась друг за друга, на ощупь, по стенам. К этой цепочке примкнула и я с четырьмя соседками по комнате. Нам предстояло спуститься с третьего этажа и преодолеть длинный коридор до выхода, ничего не видя и задыхаясь. Мне казалось, ещё секунда – и потеряю сознание.

Но вот наконец повеяло свежим воздухом из распахнутых дверей вестибюля, и толпа вынесла меня на крыльцо, где я долго, до рвоты, откашливалась и протирала слезившиеся глаза. А рядом так же мучились, кашляли и приходили в себя десятки других мальчишек и девчонок.

Но это ещё не всё. В стороне от входа нашли труп завхоза с разбитым лицом, в ту ночь он был дежурным по интернату. Телефонный провод на вахте оказался перерезан, и, чтобы сообщить о пожаре, одна девочка выбежала на шоссе и остановила машину.

Слава богу, из детей никто не пострадал, а тех, кто не смог спуститься сам, спасли пожарные.

Наутро место убийства огородили. Ходили милиционеры с собакой, а мы, старшеклассники и персонал, отмывали здание от копоти.

Продолжились занятия. Преподаватель биологии Писемский вёл уроки, как всегда, грубовато, немногословно, часто замолкая, но мы привыкли к такой манере. А его жена, Наталья Николаевна, преподаватель химии, как обычно, была весела и приветлива, мы любили её.

Через две недели после происшествия всех воспитанников собрали в спортзале, и завуч объявил:
– Убийца найден, это Писемский. Мы уверены, что Наташа непричастна, и поддержим её. Не выдержав душевного напряжения, Андрей Николаевич сам пошёл и сознался в содеянном.

Что побудило его убить человека и поджечь матрасы в кастелянской, подвергнув смертельной опасности более трёхсот детей, мне неизвестно. Педагога признали невменяемым и поместили в психиатрическую лечебницу. Наталья Николаевна с дочерью уехала в город, и мы, девчонки, даже навещали её там.

Вторая половина 1970-х. Я вернулась из Сибири в родную деревню с мужем-сибиряком и ребёнком. Нас поселили в пустовавшем доме, а в родительском оставались мама и два моих брата. Саше было 18, он работал в колхозе, а Дима учился в девятом классе в дальнем селе и домой приходил только на воскресенье. Маме предложили путёвку в санаторий, и хотя время было горячее – осень, уборка урожая, – мы все её отпустили, решив, что управимся и с маминым хозяйством.

Был субботний вечер, когда мы с мужем, вымывшись в бане у тёти, сидели у неё и ужинали. Вдруг вбежала тётина младшая дочь и крикнула:
– Сашкин дом горит!

Надо сказать, родительский дом к тому моменту простоял около восьмидесяти лет и дважды горел ещё до моего рождения. В тот тёмный, грязный октябрьский вечер его спасали солдаты, помогавшие колхозу убирать картошку. Причём это был их последний вечер в нашей деревне, наутро они уезжали в свою часть.

Дом отстояли, но внутри надо было делать серьёзный ремонт, да ещё и рамы менять – их выломали, спасая имущество. Вся скотина разбежалась. Брат Саша серьёзно поранил руки, когда разбивал стёкла, так что вообще ничего не мог делать. А мой муж на следующий день уехал к себе на родину. Хорошо хоть корова и овцы через день-два сами вернулись.

Не знаю, откуда у меня, 22-летней мамы двухлетнего малыша, брались силы управляться и со своим хозяйством, и с маминым, и с ремонтом. Ведь муж уехал, один брат учился далеко от дома, а у второго были изранены руки.

С большим трудом, но со всем справилась: убрала свёклу, и мамину, и мою, заквасила капусту для себя и скотины – три огромные кадки, сделала ремонт, перестирала бельё из маминого комода, ведь солдатики бросали его прямо в грязь. И даже частично сгоревшую электропроводку заменил муж, вернувшийся к шапочному разбору.

Маме мы решили ничего не сообщать – пусть спокойно долечивается в санатории. Когда она уже возвращалась домой, в райцентре ей попались знакомые попутчики – несколько парней из нашей деревни, но ни один не обмолвился о случившемся. И только войдя в дом, мама обомлела, увидев новые окна, обои, сияющий белизной потолок и побелённые печки.

Забегая вперёд, скажу: на четвёртый раз дом всё же сгорел. Но это было в 2008-м, мама уже десять лет лежала в земле, а пустующие дома, как известно, загораются сами. Я приезжала туда за три месяца до последнего пожара. Там уже было опасно находиться, и всё же я смогла забрать самые дорогие сердцу фотографии.

Середина 1980-х. Я вышла замуж второй раз, переехала с мужем в райцентр, родила ещё двоих сыновей. Муж работал помощником машиниста, я часто оставалась дома одна с тремя детьми, к тому же работала. Мы жили в деревянном доме барачного типа, в квартире без удобств – печное отопление, вода в колонке, туалет почти на улице.

В одну из суббот, когда я наконец-то переделала все хозяйственные дела, вечером внезапно испортилось настроение. Муж в поездке, мальчишки укладываются спать, я на кухне домываю посуду, а состояние такое, что хочется то ли куда-то бежать, то ли на ком-то злость сорвать. Сама не пойму, что со мной. Вдруг в квартиру вбегает незнакомая женщина, кричит:
– Вы горите! – и пулей обратно.

Стараясь не паниковать, приказываю детям быстро одеться, сама хватаю документы, одеваю младшего трёхлетнего сына, а он радостно кричит:
– Ура, горим!

Выскакиваю с детьми в коридор, а там… У самого выхода, в тамбуре, три дверцы в чуланы, и из нашего дым с огнём. Две соседки мечутся тут же, причём одна то и дело повторяет:
– Это, наверное, твой Дима курил!

Диме, моему сыну от первого брака, было тогда десять лет. Пожарные приехали быстро, но огонь уже прорвался на чердак, и они оттуда, сверху, поливали тамбур водой. А Дима тоже принимал участие в тушении – детскими ручонками таскал от колонки вёдра с водой.

Огонь был потушен, квартиры не пострадали, но вся чёрная вода к утру превратилась в толстый слой льда под ногами. Вернувшийся из поездки муж был ошарашен этой ужасной картиной. Долго же ему потом пришлось выдалбливать лёд, а нам, женщинам, весной отмывать чёрный от сажи пол.

Сначала в пожаре обвинили нас. Но потом, разобравшись, пожарные всё же определили, что очаг возгорания был в чулане соседки, той самой, которая пыталась взвалить вину на Диму. Она выгребла золу из печки, представьте себе, в бумажный пакет и не заметила красный уголёк. Потом соседка извинялась перед нами и даже выплатила небольшую компенсацию за сгоревшие вещи.

А в ноябре 1993 года случилась самая ужасная трагедия в моей жизни – в огне погиб мой 17-летний первенец Дима. Я лежала в больнице в Ярославле, туда-то и пришло страшное известие.

За мной приехали муж и брат и повезли хоронить сына. Четыре часа я ехала в поезде, сидя на откидном стульчике в проходе, – не получилось купить билет. Всё было как в тумане.

Мне рассказали, что сын сгорел вместе с гаражом. Этот гараж построил его друг не столько для хранения мотоцикла, сколько для того, чтобы было где собираться молодёжи. Они отмечали там чей-то день рождения. Сын пошёл домой, но потом передумал и вернулся ночевать в гараж, там стояли лежак и обогреватель. А часа в три ночи полыхнуло. Сына опознали только по перчатке, валявшейся рядом с гаражом, – перчатки ему вязала моя мама.

На отпевании в церкви я стояла как во сне, так же, не помня себя, бросала комья земли в могилу.

Год у меня не просыхали глаза, потом боль начала постепенно утихать. А родной отец Димы так до сих пор и не знает, что сына давно нет на свете.

Сгорел мой сын. В собственной квартире сгорел муж золовки. От ожогов после взрыва баллонного газа умерла двоюродная тётя. В деревне в собственном доме сгорел её отец, тот самый одноногий дядя Вася, которого я упомянула в начале письма.
Какая же коварная вещь – огонь! И почему его так много вокруг меня?

Из письма Нины Смирновой,
Костромская область
Фото: Depositphotos/PhotoXPress.ru

Опубликовано в №38, сентябрь 2020 года