Амбарцум вальяжно кивает. Ушастый идёт к окошку кассы, получает выигрыш, но не уходит, продолжает шарить глазами по залу: как же так, я выиграл, а до меня никому нет дела? Тут же он замечает меня, скачет вприпрыжку, опрокидывая высокий барный стул.

– Брат! Я выиграл! Четыре штуки! Брат! Я должен тебе пятьсот рублей! Позавчера, помнишь? Возьми, брат! Я своё слово держу!

Позавчера Ушастый продулся и бегал по залу, умоляя помочь отыграться. Ему отказали все: вальяжный Амбарцум, резкий импульсивный Гога, какой-то паренёк в свитере от Бенеттон и дежурный администратор Артур, пригрозивший вызвать охрану. Тогда Ушастый обратился ко мне, и я дал. Мне стало жаль Ушастого, к тому же я только что получил из кассы очередной выигрыш.

– Возьми, брат, возьми! Ого! Тебе снова повезло? Попробуй вот на том автомате, брат! Тебе повезёт, я уверен!
– Мерси, приятель, я иду домой и тебе советую сделать то же самое, – отвечаю я и направляюсь к кассе.

Ушастый продолжает кружить по залу. Когда я уйду, он не выдержит, бросится к тому «однорукому», которого только что рекомендовал мне, и за полчаса спустит свой скудный выигрыш.

В дверях казино сталкиваюсь с Гогой.

– Опять фартит, Макс? Всего восемь? Который раз тебе говорю – утраивай, ушестеряй ставки! Сейчас бы нёс за пазухой штук сорок-пятьдесят! Тебе дано! А это всё баловство…

В прошлом году Гога сорвал джек-пот в 200 тысяч рублей, купил ноутбук и экковские ботинки, спустил «полста штук» на элитных тёлок, остальное продул. Гога фаталист – играет исключительно по десятикратной ставке. Иногда Гоге крупно везёт, но потом день за днём он проигрывает свои деньги до следующего крупного фарта. Отвечаю «коллеге», что лучше медленно спуститься с горы и перелюбить всё стадо…

– Ты не игрок! – укоризненно отвечает Гога. – Азарта в тебе мало, Максим. Чутьё есть, а азарта мало. Ты просто ходишь в казино за деньгами.

Эх, Гога, Гога!.. Бесполезно тебе объяснять, что я вовремя понял: с «включенным» азартом любой игрок превращается в очередного «ушастого». На это и рассчитан принцип казино.

Началось всё с того, что в бистро у Ленинградского вокзала мы с Феррочкой пропили последние деньги. Феррочка – мой однокашник, умилительный, вне возраста, профессор, доктор наук. Почему на вокзале? В студенческие годы мы традиционно приходили сюда выпить кофе с пышками. Кофе тогда варили в эмалированном ведре прямо с молоком, а потом наливали в огромный бак из нержавейки. Вкуснее пышек я в жизни не пробовал. Сейчас здесь бистро с приличным баром. Но зов юности неистребим.

Однажды Феррочка заключил пари на 10 рублей, что съест сотню пышек. И выиграл! Феррочка завернул все пышки в вафельное полотенце и отжал. Получилась плотная и невкусная масса, но совершенно небольшого объёма.

В этот раз повод для встречи был печальным: порыдать мне в жилетку. Феррочкина жена неожиданно подала на развод, и теперь они делят двухкомнатную квартиру, а ещё выгуливают по вечерам собачек – каждый свою: выходят во двор, стоят понуро в разных углах детской площадки, а собачки играют вместе, не понимают…

– Вот лично ты что делал после развода? – допытывается Феррочка.
– Что делал? – поэтапно припоминаю я. – Квартиру не делил… Нашёл себя в новой жизни. Сделал карьеру… Научился хорошо готовить… Поездил по миру…
– Это я знаю, – болезненно морщится Феррочка. – Я хочу у тебя спросить: с бабами ты как? Мне вот кажется, что я никому не нужный.
– Начинать надо с себя. Тогда и с бабами проблем не будет. Но чтобы это понять, надо для начала устроить себе оргпериод. Хочешь – армейский, хочешь – монашеский…
– Не-е-е-е-е… – жалобно пробубнил однокашник. – Я без женщины не могу… Мне вот врачиха одна симпатизирует. Думаю, может, к ней переехать? Правда, она на три года старше…

За коньяк расплатился я. Последними деньгами. У приятеля в предразводном коллапсе не было ни гроша, как, впрочем, и у меня пять лет назад. Мне очень хотелось рассказать Феррочке о том, что вот уже почти полгода я снова безработный, но я промолчал.

Нельзя сказать, чтобы наша процветающая компания обрушилась внезапно, но мы верили, что Хозяин что-нибудь придумает. В конце концов надеялись, что фирму вместе с коллективом выкупит новый энергичный босс. Этого не произошло. И я, ещё вчера сильный и самодостаточный, панически обзванивал какие-то конторы и учреждения в поисках новой работы, обзванивал до тех пор, пока лучший друг Гена, успешный топ-менеджер, силой не посадил меня в поезд и не отправил отдыхать.

– Сколько у тебя денег? – спросил на прощание Гена. – Сто штук – маловато… Вот возьми ещё сорок, сиди на Юге, пока снег не пойдёт, и ни о чём не печалься. Надо будет – ещё пришлю. И помни: у тебя есть друзья!

И я сидел в Сочи, не печалился, пил сухое вино, гулял с фотокамерой по горам и пляжам, тусил с весёлыми девчонками и напрочь забыл о проблемах.
Ноябрьским вечером на побережье обрушился снег пополам с дождём, и, стоя в темном сквере под тусклым фонарём, я вдруг с ужасом подумал: «Боже! Что я здесь делаю? В чужом городе, где у меня нет ни работы, ни денег, ни жилья?..»

Это было в среду, а в субботу я вернулся в такую же дождливую ноябрьскую Москву, и в воскресение мне позвонил Феррочка.

Как сейчас помню: после «пирушки» в бистро у меня оставалось 300 рублей. На эти деньги предстояло прожить неделю. А потом, может быть, я всё-таки найду работу? А если не найду?

Выйдя из метро, я направился к маршрутному такси, но спохватился: надо экономить! Пешком до дома – двадцать минут под дождём…

И вдруг я увидел сияющую разноцветными огоньками дверь казино. До сих пор не знаю, почему я туда зашёл. Там было тепло, а самое главное, показалось, что здесь мне искренне рады. Администратор с беджиком «АРТУР» радушно объяснил, как управляться с «одноруким бандитом», а полуобнажённая девушка в балетном платьице (про себя я назвал её Геллой), цокая острыми шпильками, принесла на подносе чашку кофе и рюмку коньяка.

Кофе был растворимым, а коньяк отвратительным. 200 рублей я проиграл за пятнадцать минут, сдержанно кивнув персоналу, направился к выходу, как вдруг…

До сих пор не знаю, что это было, но я почувствовал тепло, не похожее на все известные мне ранее излучения. Тепло исходило из игрового автомата, стоявшего у самого выхода. Не в силах совладать с собой, я взобрался на высокий стул и сунул в «однорукого» последнюю сторублёвку.

Это случилось на третий клик по клавише «игра». Автомат выдал пятнадцать призовых игр с трёхкратным коэффициентом, а потом ещё и ещё: в общей сложности полторы сотни призовых! К двадцатой игре мой выигрыш уже приближался к 4 тысячам рублей, как вдруг на табло возникли в счастливой комбинации немыслимые пять алых иероглифов. Автомат засветился, заиграл победную музыку, за моей спиной тут же очутились Артур, Гелла, охранник, кассир, какой-то толстый армянин с сигарой в зубах и маленький мужчинка, похожий на Чебурашку с большими потными ушами.

– Джек-пот! – торжественно крикнул Артур, а автомат всё светился и звучал, а на счётчике всё возрастала немыслимая ещё двадцать минут назад сумма.
– Фантастика! Девяносто восемь штук! – воскликнул Чебурашка с потными ушами.
– Будете снимать? – обратился ко мне администратор.

Пять «косарей» я великодушно отстегнул довольному персоналу. Гелла открыла шампанское и одарила меня улыбкой пленённой вавилонской царицы.

Ещё я успел подумать, что это нереально, что мне не выплатят выигрыш или ограбят тут же, на выходе, но мне вызвали такси, и через двадцать минут я лежал в постели. Правда, чтобы уснуть, пришлось выпить рюмку валокордина.

Спалось тяжело, снилась какая-то муть, из которой запомнил образ бывшего шефа, который был почему-то одноногим и в камзоле легендарного пиратского капитана. Пират улыбался и приглашал меня в казино!

Проснувшись, я долго лежал с закрытыми глазами, потом дотянулся до журнального столика и пересчитал пачку купюр. Деньги были настоящими.

В полдень позвонил Феррочка, попросил одолжить 10 тысяч на период холостяцкого становления.

– Нет проблем, старина! – бодро ответил я. – Только встречаемся не в бистро, а в «Графском дворике», знаешь такой у метро? И ещё – эти деньги я тебе не одалживаю, а дарю.

Вообще-то юный Феррочка гордо называл себя Феррумом и собирался выковать железный гвардейский характер, но… Феррочка был добрым и мягким, настолько мягким, что, даже защитив докторскую, став известным профессором, не смог заведовать кафедрой…

После «Графского дворика» я сидел в «Красном льве», вытирая поцелуями сбегающие с длинных ресниц Катькины слёзы… Катькина мама лежала в реанимации с острым панкреатитом, на лекарства ушли все сбережения и ещё не хватало 20 тысяч…

– Как же я благодарна тебе, Максимка! – восклицала подружка. – Постой! А деньги у тебя откуда? Неужели ты нашёл работу?

Я ответил, что подписал контракт с международным холдингом.

На обратном пути я хотел купить продукты, но опять увидел светящуюся в ночи дверь казино. Персонал был другим и показался менее приветливым. Одаривший меня автомат оказался «холодным». Собираясь уйти, я прошёлся по залу и… снова почувствовал тепло. Новый «однорукий» (да нет же, одноногий!) бандит снова отвалил мне бабла. По странному совпадению, ровно столько денег я подарил сегодня Феррочке и Катьке!

Ночью мне опять снился капитан Сильвер с ухмыляющимся попугаем на плече.

Почему люди играют? Вот, например, толстый Амбарцум с вечной сигарой, чашкой кофе и нетающей котлетой денег в нагрудном кармане куртки… По тому, с какой невозмутимостью Амбарцум суёт безвозвратно свои «косари» в пасть «одноногому сильверу» и с такой же невозмутимостью спускает редкие выигрыши, становится ясно: дензнаки его не волнуют.

Вот дамочка, похожая на успешную бухгалтершу. Очевидно, удача подменяет ей женское счастье. Проигрывая, она начинает нервно ломать сигареты и покидает зал, стуча каблучками так, будто ей отказали в любви.

Гоге нужно не просто счастье, а счастье всепоглощающее, как снежная лавина.

Для Ушастого выигрыш – мечта, которой его с детства лишили родители, школа, государство, а может быть, Ушастый сам себя всего лишил? Непонятно, кем он работает, судя по сбитым пальцам, каким-то мелким работягой… Однажды в казино ворвалась жена Ушастого, похожая на безнадёжно загнанную клячу. С какой же яростью, матерясь, она хлестала мужа авоськой и пинала «на выход» ногами, обутыми в сапожки «прощай, молодость»!

А вот чета старичков, которые долго по взаимному согласию выбирают автомат, воркуют, усаживаясь на барных жёрдочках и решают, кто из них будет совать сотенную купюру в «сильвера»… Первой суёт бабуля и, проиграв деньги, ласково говорит мужу: «А теперь, Васечка, ты». Старичок тоже суёт сотенную и проигрывает. Спустив рублей пятьсот, супруги, поддерживая друг друга, шкандыбают к выходу.

Прав Гога. Я не так азартен, как Пушкин, проигравшийся в карты накануне дуэли. И не так, как Достоевский, который ночью смылся из немецкого отеля, чтобы не платить за постой. Но у меня хватает силы воли вовремя прервать игру. Может, таким образом судьба спасает меня от безработицы? Чтобы я, наконец, реализовался как фотограф?

На днях в арендованной студии я безуспешно пытался снимать красивую модель в абсолютной темноте шикарной, купленной за очередной выигрыш камерой, но у нас ничего не получилось…

Потом пили в темноте зелёный чай: расстроенный одетый фотограф и нагая модель, едва прикрытая шалью. Девушка жалела меня и пыталась убедить в том, что в следующий раз у нас всё получится, что ради этого она готова даже отказаться от гонорара.

Она действительно хотела мне помочь, мы встречались в этой же студии через неделю, потом ещё раз и ещё, но у нас так ничего и не получилось.

Зато теперь у меня всегда есть деньги и устойчивая репутация везунчика. Когда я вхожу в казино, мне почтительно кивает администратор Артур, заискивающе лебезит Ушастый, радостно вскидывается Гога и даже улыбается непробиваемый Амбарцум. А Гелла? Месяц назад Гелла украдкой оставила мне номер своего телефона, и теперь мы встречаемся по пятницам в её маленькой квартирке-студии на Пионерской.

Позвонил Юрик – неисправимый плейбой, талантливый фотограф-хулиган, известный в своей субкультуре секс-турист.

– Что-то не видно нигде твоих озорных снимков. Чего закис? Есть дешёвый чартер на Карибы, мучачи-линды нас встряхнут! Три штуки баксов за четырнадцать дней! Надеюсь, у тебя найдутся три штуки? Могу одолжить.

Поблагодарив Юрика, я повесил трубку. На полке в книге Габриэля Гарсиа Маркеса «Осень патриарха» хранились все мои сбережения – около 50 тысяч рублей. Решение лететь или не лететь на Кубу я переадресовал капитану Сильверу и, едва переступив порог казино, почувствовал тепло, струящееся из автомата в среднем ряду…

В трюме транспортного «Руслана» не оказалось даже сидений. Мы пересекали Атлантику, валяясь на каких-то мешках, пили из горлышка виски и слушали инструктаж бывалого гуру.

– Всё, что необходимо знать на Кубе оккупанту, – слова «гавана» (так величают сигару), «ром», «лобстер», «мучача-линда» (стройная девушка), «чика» (маленькая толстушка, пампушка, бутузик), «партикуляр» – помещение для встреч, и на все случаи жизни – «пуро авано» (означает всё истинно кубинское)! Никаких иллюзий насчёт мулаток! Не удивляйтесь, если у одной и той же девушки будут сиськи разного размера. У негритянок – шагреневая кожа, будто они переболели оспой. Креолки часто бреют ноги под обрез платьица – приподнимаешь край и видишь курчавые волосатые «штанишки». Однако такого темперамента вы, парни, не встретите больше нигде! По правилам нашего братства «норма выработки» для новичка – одна девка в день! Предупреждаю: не выполняющим норму диплом секс-туриста выдан не будет!

Юрик так и не выдал мне диплом. И не потому что я моралист или ханжа. Дней пять я честно выполнял «норму выработки новичка», но потом встретил Розу-Марию в маленьком посёлке на побережье океана и…

Зачем каждый день лапать всё новые ассиметричные сиськи, гладить «шагреневую кожу» и созерцать курчавые волосатые «штанишки», если появилась юная, гибкая, большеглазая, с которой можно купаться в ночном океане, не боясь ни скатов, ни акул! И каково же было после этого снова очнуться тусклым зимним утром в московской однушке…

В холодильнике было пусто. Я одолжил «косарь» у соседа, прогулялся по снежку до казино… «Тёплый» автомат достойно поздравил меня с прибытием на Родину.

Теперь я понял, почему иные целители, «пошаманив» над больным, сутки лежат на диване. Не всё так просто в мире энергий. За «тепло» так или иначе надо платить, и не только в ЖКХ. Семь месяцев прошло с той посиделки в бистро, а я не нашёл работу, не снял ни одного кадра, способного растревожить чью-то душу.

Просыпаясь, я часами лежал с закрытыми глазами, думая о том, что в казино больше не пойду. Ведь был же я счастлив без казино, просыпаясь в хижине без удобств, рядом с красивой девушкой!

«Погоди! – возражал изнутри невидимый оппонент. – А на Карибы ты как попал? На какие шиши? А может быть, тебе дан уникальный шанс – выигрывать в казино, чтобы стать художником? Вот и снимай!»
Я открывал глаза, и всё начиналось заново.

– Ты думаешь, я сплю с тобой просто так? – спросила Гелла в очередную нашу встречу. Девушка нервно курила в постели, ломая одну сигарету за другой, и рассказывала о том, что служба безопасности сети казино поставила перед ней задачу: узнать, почему я почти никогда не проигрываю.

О снящемся мне ночами одноногом Сильвере и «тёплых» автоматах я умолчал, сказал подружке, что любой «однорукий» рано или поздно «даёт» и единственная задача игрока состоит в том, чтобы вовремя закончить игру, то есть заставить себя встать и уйти.

– И это всё? – обиделась Гелла. – Ты что-то недоговариваешь… А ведь я честна с тобой. И мне за тебя страшно. Прошу тебя, не играй!

Ну ладно, Гелла… А эту дурочку кто ко мне подослал? Худенькая, бледная, на вид не более двадцати, она попросила у меня в метро сто рублей. Пока я, будучи не в силах отказать, доставал из кармана куртки бумажник, девица успела поведать, что она мать-одиночка, что её уволили из «Макдоналдса», не рассчитав за три недели. На сто рублей она сможет не только доехать домой, но и купить своей двухлетней дочке овсяного печенья, а завтра она снова устроится на работу, не важно кем, главное, что жизнь не кончается.

Почему я дал ей пять тысяч? Она застыла с раскрытым ртом, а потом стала кричать, что это много, но уж если я её спас, то должен записать телефон. И вообще я послан ей свыше.

– Успокойся! – сказал я. – Мне эти деньги достались легко. Я их только что выиграл в казино.
– Вы играете?! Вы?! – изумлённо воскликнула мать-одиночка. – Знаете, вы совсем не похожи на игрока! Вы добрый, умный, хороший! Умоляю вас, не надо больше играть! Не играйте! А хотите – мы сейчас вместе поедем ко мне. У меня, правда, скромненько и есть нечего… Но ведь это не главное, правда?

…Весь следующий день меня ломало как никогда. Чтобы хоть как-то отвлечься, я включил телевизор и увидел диктора, вещающего о том, какое зло несёт людям игорный бизнес.

«Это для таких, как Ушастый», – подумал я, вырубая ящик.

Потом я оделся, вышел на улицу, неторопливо добрёл до метро, вошёл в знакомую светящуюся дверь, небрежно кивнув Артуру и Гелле, уселся за «тёплый» автомат и через пятнадцать минут с выигрышем вышел на улицу.

В гипермаркете я купил бутылку кальвадоса и, прихлёбывая из горлышка французский яблочный бренди, брёл домой под дождём. По крайней мере, я искренне пытался убедить себя в том, что я счастливый.

Осушив бутылку, почему-то набрал номер «матери-одиночки». Захотелось узнать, нашла ли она работу. Телефон был выключен.

Я звонил ей весь следующий день. И ещё неделю с разными интервалами. Наверное, эта дурёха выбросила СИМ-карту. Развела у метро глупого лоха, заработала на пиво или на пару доз и выбросила… Пусть живёт как умеет. Да и не нужна она мне со своей жизнью, мне бы в собственной разобраться.

С той же лёгкостью, что и на Карибы, «сильвер» снова отправил меня отдыхать в Сочи.

В последний вечер мы допоздна засиделись с новыми друзьями: глинтвейн, песни под гитару, воспоминания в стиле «ностальжи»…

В третьем часу ночи я возвращался домой. Было ещё тепло, и шуршали вокруг опадающие листья платанов. В ста метрах угадывались очертания дома, в котором я снимал квартиру. Там лежала сумка с упакованными вещами, билетом в Москву и небольшой суммой денег. В кармане оставалось 500 рублей, и мне вдруг захотелось их непременно куда-то спустить, слить, пропить…

Я вышел из скверика на освещённую площадь и неожиданно увидел перед собой украшенную мигающими огоньками дверь, за которой оказались двойник администратора Артура, и грудастая «Гелла», и даже толстый, похожий на Амбарцума, мужик, попыхивающий сигарой в углу.

В ту ночь в кассе казино не хватило денег, чтобы сразу со мной рассчитаться. Решение остаться на Юге ещё на месяц было принято окончательно.

– Скажите, вам везёт только в игре или в чём-то ещё? – спросила меня на прощание грудастая «Гелла» и украдкой сунула листок с номером телефона.

Спустя два года у метро я повстречал щегольски одетого Гогу. Казино в Москве уже были закрыты, но радостный Гога успел сообщить, что может дать адресок, где по ночам принимают «своих», а ещё можно съездить в Питер, выйти на теплоходе в нейтральные воды и наиграться всласть, а ещё месяц назад он съездил в Минск, оказывается, у Батьки и поиграть можно, и тёлки в Минске ого-го!

Узнав, что я больше не играю, Гога искренне изумился:
– Тебе-то какая печаль? Тебе всегда везло! Это Ушастому завязать было впору. Казино его и сгубило. Разве не знаешь? В ту ночь он впервые в жизни выиграл десять штук. Ушел в четвёртом часу утра. В общем, его вычислили… А нашли Ушастого только через два месяца, когда снег растаял. Дали по башке и между двумя ларьками в сугроб засунули.

Я больше не играю. Жизнь на халяву закончилась, но неожиданно состоялись и работа в успешной компании, и удачная фотовыставка.

Однажды, приехав в Минск, я не выдержал, заглянул в казино, побродил по залу между призывно светящимися экранами и, к изумлению, не почувствовал пугающе знакомой волны коварного тепла.

Сильвер с попугаем на плече мне больше не снится. Зато постоянно возникает в сновидениях заполошная бледная дурочка в алой куртке на рыбьем меху. Она стоит в том же самом месте, в вестибюле метро, встречая меня умоляющим взглядом, и когда я торопливо прохожу мимо, кричит вслед: «Умоляю вас, не надо больше играть!.. Не играйте!»