Никто не застрахован от глупости. Вот лично я – точно нет, потому что иначе разорил бы страховую компанию.

Прошлой осенью – о карантине тогда и речи не шло – мы с женой поехали в Черногорию. Взяли напрокат машину, новую, большую. Я надулся от гордости и на одной из остановок небрежно захлопнул водительскую дверь. В тот момент стоял, облокотившись об автомобиль, и, видимо, воображал, как круто смотрюсь на его фоне. В итоге – бац! – прищемил дверью большой палец.

Как же было больно, прямо затрясло всего.

– Нужен холод, – всполошилась жена.

Мы рванули в ближайший магазин, и она выбежала оттуда со стаканчиком мороженого.

– Фруктовое!

Я сунул пострадавший палец в мороженое. Его жгло и морозило одновременно.

– Ну как? – встревоженно смотрела супруга.

Что тут спрашивать, и так видно, что держу кулак большим пальцем вниз. Печальна участь поверженного гладиатора. И испорченное мороженое жалко.

Через несколько дней боль стихла, опухоль прошла. Отпуск закончился, мы вернулись домой, но я с подозрением разглядывал потемневший ноготь. У меня было странное ощущение, что палец живёт какой-то своей жизнью. Вроде мой, а вроде и нет. Палец-предатель. Повезло ему, что я не якудза – у этих ребят разговор короткий: провинился, нож достали, и банзай, нет пальца.

Жена смеялась:
– Ты просто ипохондрик. Палец прищемил, а вид такой, будто руку оторвало.

Через несколько дней палец начал довольно неприятно пахнуть, стало не до смеха. Я рванул в травмпункт. Там была очередь, каждый принёс своё: кто вывихнутую ногу, кто сломанную челюсть. Даже неловко стало, что я пришёл с пальцем.

– Сепсис, – сказал травматолог, – заражение. Я сделать ничего не могу. Вам в поликлинику надо, к хирургу.

Побежал куда отправили.

– Фу, – понюхал хирург мой палец. – А в травматологии были?
– Был. Сюда послали.
– В больницу бы вам. Я сейчас направление выпишу.

Поехал в больницу. Сюда свозили пострадавших со всей Москвы, некоторых вталкивали в кабинет на каталке усталые работники «скорой» в синей униформе. Люди с намокшими от крови повязками стонали, бормотали, ругались. Чистилище, тестовая версия, сюда можно грешников приводить на экскурсию. Я сидел молча, кроме распухшего пальца, мне было не о чем стонать. И снова стало стыдно.

Наконец очередь дошла до меня.

– Заражение, – сказал врач. – А что вам, ни в травмпункте, ни в поликлинике ноготь не смогли проткнуть? Во дают, бездельники! Сейчас я его проткну, а потом положим на операцию. Будем ноготь удалять. Ничего страшного, новый вырастет.

И меня положили в гнойное отделение хирургии. О том, что это именно такое отделение, напоминали сделанные повсюду надписи красной краской, чуть подтёкшей, будто кровь. По коридорам ездили инвалиды в колясках. На спинках колясок было написано «Гнойное». Это же слово фигурировало на бидонах с едой, которые развозила по палатам нянечка. А на кабинете дежурного врача висела табличка «Гнойная смотровая».

Жена привезла мне кружку, тренировочные штаны, футболку и уехала. Ночь я провел в шестиместной палате.

Сбоку от меня лежал сумасшедший старик. Днём он отсыпался, а ночью бузил. За стариком – молодой мужчина с гормональными проблемами. К нему был подсоединён какой-то электронный прибор, а сам несчастный парень напоминал рыхлое тесто. Через проход от меня лежал суровый автомеханик с забинтованной ногой, был мрачен и матерился. За ним – ещё один сумасшедший дед. И грустный армянин.

Ночь проходила так. Сначала просыпался старик номер один.

– Иван Андреичу позвоните. Иван Андреичу позвоните. Ой, умираю. Позвоните Иван Андреичу.
– Опять началось, вот гад! – скрипел зубами автомеханик.
– Кому позвонить? – спрашивал рыхлый парень. – Телефон есть?
– Андреичу. Андреичу. Иван Андреичу позвоните. Умираю.
– Может, Петровичу? Прошлой ночью Петрович был.
– Петровичу позвоните. Сергей Петровичу позвоните. Сергей Петровичу. Ой, не могу. Позвоните!
– С-с-с-сволочь! Заткнётся он когда-нибудь? Два часа ночи, – хрипел механик.
– Петровичу! Иван Петровичу позвоните!
– Какой номер? Давай телефон, я позвоню! – кричал парень.
– Ы-ы-ы-ы-ы, – просыпался на своей койке дед номер два.
– Пётр Андреичу позвоните, Пётр Андреичу! – пытался встать с кровати дед номер один.
– Падла-а-а, убью его! – дрыгал автомеханик забинтованной ногой на койке.
– Зачем убивать? Это грех большой, – вступал в разговор грустный армянин.
– Ы-ы-ы-ы-ы! – ныл дед номер два.
– Ты чего встаёшь? – врывалась в палату нянечка. – Куда пошёл, чёрт старый? Фу, обгадился. Я же тебе только что новый подгузник надела!
– Андрей Петровичу! – с надеждой смотрел на неё дед.

Нянечка меняла подгузник. Успокоенный дед затихал, и вся палата погружалась в дремоту. Но через некоторое время он опять просыпался, и всё начиналось заново.

Утром меня обессиленного положили на каталку и повезли на операцию. Удаление ногтя – несложная процедура, её делают под местной анестезией. Оказалось, если сразу проткнуть прищемлённый ноготь раскалённой иглой, его можно потом не удалять, жаль, что слишком поздно об этом узнал.

В палату меня вернули прооперированного. Большой палец был забинтован, и держал я кулак пальцем вверх, дескать, всё у меня теперь во!

Соседи дремали, тишина и благодать. Заехала нянечка с тележкой и из кастрюли с надписью «Гнойное» положила мне в тарелку гречневую кашу.

А жизнь-то налаживается, подумал я. Но в следующий раз, если поеду отдыхать, возьму себе машину поменьше.