После восьми утра жизнь за окном затихает. Сейчас не видно бодрых старушек, увлечённых скандинавской ходьбой, и дедушек, гуляющих с внуками. Только пожилой сосед в любую погоду выгуливает четырёх хорошеньких собачек, с которыми я здороваюсь, и они отвечают заливистым лаем. Их хозяин жалуется, что не видит внуков, – пандемия, будь она неладна.

Закрываю окно, окидываю взглядом комнату – везде чистота, ни пылинки, ни соринки, потому как без конца убираюсь, чтобы не сидеть без дела. Мне далеко за 65, я законопослушная гражданка, поэтому редко выхожу из дома, а выйдя, надеваю маску и перчатки. С друзьями общаюсь в основном в социальных сетях и по телефону. Рисую, вышиваю. Да, пандемия, каждый воспринимает её по-своему, я – с профессиональным пониманием и надеждой на лучшее.

Часто достаю альбомы, они у меня теперь в полном порядке: во время самоизоляции распределила фотографии по рубрикам, датам и событиям.

Перелистываю страницы, взгляд задерживается на старом снимке: группа медицинских работников в противочумных халатах и масках стоит под пирамидальным тополем, лиц не видно. Нахожу себя в первом ряду справа, на обороте читаю: август 1970-го, госпиталь. И тут же накрыла волна воспоминаний.

Я, студентка пятого курса медицинского института, приехала на практику в военный госпиталь по месту службы мужа-офицера. Волновалась ужасно, представляла суровых военных врачей, отдающих приказы медицинским сёстрам, палаты с металлическими койками и серыми одеялами, на тумбочках алюминиевые тарелки и ложки, как в казарме.

В первый день практики на дрожащих ногах вошла во двор госпиталя, а там – море цветов, смешные фигурки гномиков, зайцев и лягушек возле фонтанчиков, мужчины-пациенты в пижамах с весёлыми рисунками и женщины в кокетливых больничных халатиках.

В приёмном покое меня встретил сам начальник госпиталя, полковник Валерий Николаевич, расспросил, кем хочу работать после окончания института, провёл по отделениям, познакомил с врачами и сёстрами. Все приветливые и улыбчивые.

В палатах идеальная чистота, стоят удобные функциональные кровати, вокруг больных суетятся немногословные сестрички, все в мягкой обуви, чтобы не громыхать каблуками и не беспокоить пациентов.

На первом этапе практики выбрала акушерство и гинекологию. Суточное дежурство в родильном доме. Как привязанная ходила за старшей акушеркой Раисой Семёновной, впитывая каждое слово. Потом уже сама с умным видом утешала будущих мамочек фразами, услышанными от моей наставницы.

В палате, которую мне поручили вести, лежала красавица по имени Людмила. Родить она должна была только недели через две, но дома осталась четырёхлетняя дочка Юля и муж, которого в любое время суток могли вызвать на службу. Людмила очень беспокоилась, ходила за мной по пятам и умоляла отпустить хотя бы на один вечер – повидаться с дочкой, покормить вкусненьким.

Категорически отказываю ей в такой поблажке. Тогда женщина приводит последний аргумент: мол, во дворе у них под окном стоит «Москвич», в случае чего муж быстренько доставит её в палату.

Услышав, что у них есть машина – в то время наша с мужем несбыточная мечта, – сдалась. Никого из кураторов не предупредила, отпустила её на побывку или, как она выразилась, «в самоволку».

На следующий день радостная топаю в отделение, а там шум, суета, беготня и выразительный взгляд Раисы Семёновны, не предвещавший ничего хорошего. Вторая практикантка шепчет, чтобы я срочно бежала в родильный блок. Бегу.
Выясняется: ночью моей «самовольщице» дома стало плохо, дочку она оставила у соседки и пешком пришла в госпиталь, потому что муж был на службе.

На рассвете Людмила родила девочку, на подходе была вторая, а я уже принимала третью! Назвали их Люба, Вера и Надя. Я ждала сурового наказания, но пришёл ошеломлённый отец четырёх дочерей и заступился за меня. Этот урок я запомнила на всю жизнь.

После акушерства началась практика в отделении хирургии. Там начальник госпиталя Валерий Николаевич, он же главный хирург, научил меня работать без показного героизма, при этом не бояться трудностей и уметь признавать свои ошибки, не игнорировать рекомендации опытных коллег. А ещё – постоянно учиться у младшего медицинского персонала и не считать это постыдным. Тем правилам я не изменяла всю свою медицинскую жизнь.

Практика подходила к концу, нас с мужем ждал отпуск, поездка к морю. Я дорабатывала последние три дня в инфекционном отделении, писала отчёты, сдавала начальству теоретические и практические работы. Неожиданно весь персонал госпиталя вызвали на экстренное совещание, объявили об угрозе эпидемии холеры. Мы тут же сдали билеты на самолёт, я ведь понимала, что любые дополнительные руки не лишние.

Помню, как чётко и слаженно работали всем коллективом: готовили боксы для приёма больных и палаты для контактных, в специальные ёмкости укладывали наборы продуктов для тех, кто будет находиться неделю на карантине, – похожие наборы дают нынче в самолётах. В госпитальном пищеблоке впервые увидела одноразовую посуду: тарелки, стаканы и столовые приборы, их после использования сразу утилизировали.

Медики на специально выделенных автобусах встречали поезда, прибывавшие с Юга, привозили в госпиталь тех, кто находился в контакте с больными, а отдельным рейсом – людей с подозрением на инфекцию. Врачи и медицинские сёстры, практиканты и технический персонал работали без отдыха, без выходных. К тому же нам всем приходилось выполнять функции психологов – ведь тогда, как и сейчас, люди по-разному относились к эпидемии. Нужно было проводить разъяснительную беседу, успокаивать недовольных и нервных.

Надо признаться, недовольных оказалось мало, все в основном восхищались добрым отношением сотрудников госпиталя и вкусной едой. К счастью, ни одного случая заболевания у нас так и не выявлено. Но сил для предотвращения эпидемии потребовалось много.

На занятия в институт я в итоге приехала только 10 октября, работала, пока в госпитале требовалась моя помощь. За практику получила пять с плюсом, но это не главное. Самое важное – именно тогда, перед началом шестого курса, я поверила в себя, приобрела бесценный опыт общения с коллегами и пациентами, многому научилась.