В марте, за месяц до Пасхи, умер папа. Роднее и ближе человека у меня не было. Я сама делала ему уколы, лечила, старалась продлить его пребывание на земле. Хотя я по профессии журналист, но пришлось изучить все тонкости папиной болезни, чтобы облегчить страдания. Пошла в церковь, начала заказывать молебны за здоровье отца. Стала молиться. А когда поняла, что молитва не идёт, решила в ближайшее время покаяться и причаститься. Мне кажется, мои молитвы продлили папину жизнь на несколько лет.

Но ничто не вечно в этом мире. После похорон отца я почувствовала, что ухожу за ним. Знаю это ощущение, потому что уже хоронила бабушек – свою и тётю супруга. Ни муж, ни сын не могли привести меня в чувство, хотя, если честно, не очень-то и старались. И вдруг я поняла, что покойный папа начал сердиться на меня.

Выражалось это вот в чём. В доме, где отец жил с мамой, всё время горела лампадка. На девятый день после папиной смерти я вошла в ту комнату и стала признаваться папе, что не могу жить без него и мне больше никто не нужен. Неожиданно пробежал непонятный холодный ветерок, и лампадка погасла. И так происходило несколько раз.

Однажды мама, исчерпав все доводы, уже не зная, как вернуть меня к нормальной жизни, сказала: «Пойдём со мной, надо проведать давнюю подругу, бабу Ульяну». Не сразу, но я согласилась составить матушке компанию.

Хозяйка квартиры как-то странно посмотрела на меня и произнесла: «Надя, посмотри, что делается с моей иконой!» Надо сказать, икона бабы Ули была самой простой – такими неприхотливыми образками благословляли на брак во времена молодости бабушки, то есть лет шестьдесят с лишним назад. Я подошла поближе к Божьему лику, стоявшему на буфете, и застыла от изумления. Включили свет. Верх образа уже блестел позолотой, а посередине доски бегала огненная строка. Вернее, не бегала, а как бы плыла. И вместе с этим икона светлела и поновлялась.

Меня это зрелище настолько выбило из колеи, что я хотела немедленно рассказать об увиденном всем, кого знала. Но мудрая пожилая женщина не разрешила так поступить. «Спроси сперва у священника, что означает это явление», – попросила баба Уля. А дело происходило как раз в Чистый четверг.

На следующий день я пошла в церковь и дождалась окончания службы. Отец Иоанн, который служил тогда в центральном храме нашего города, усадил меня напротив и замолчал. Он, видимо, обдумывал, как сказать мне, только недавно начавшей прикасаться к жизни Церкви и церковным таинствам, то, что знал давно. Благодарна батюшке за то, что в своё время убил во мне страх перед Богом. Я сейчас имею в виду не страх Божий как благоговейное отношение к Господу, о чём говорят в церкви, а именно боязнь идти к Богу.

Как-то раз батюшка Иоанн заглянул по своим делам в редакцию, где я работала. Я попросила гостя зайти в мой кабинет и закрыла дверь. Моя просьба выглядела дико, но я всё же произнесла её отцу Иоанну. Хотела подержаться за его рясу, прежде чем пойти на службу в храм. Мой визави разрешил. И после этого я спокойно стала ходить в храм и совершать таинства. Как раз тогда в первый раз исповедовалась и причастилась.

И батюшка разъяснил мне, что поновление иконы – это духовная поддержка его хозяйки. И правда, вскоре бабе Уле сделали непростую операцию под глазом – и она прошла весьма удачно, хотя шов вышел не очень. Но тот случай с иконой сказался и на мне. Я словно заново родилась. Вспомнила, что на этой земле есть муж, который на меня возлагает надежды, есть сын, у которого ещё нет детей. Их предстояло выстрадать, в том числе и мне.

Там, Выше, хорошо знали, какой крест мне предстоит нести. Даже страшно подумать, что бы случилось, если Господь внял бы моим молитвам и забрал меня на небо к отцу. Мои внуки могли не появиться.

Невестке как-то сразу не повезло. Первый плод замер, и я стояла на коленях перед врачом, умоляя сделать всё, чтобы операция не повлияла на возможность будущего зачатия. А на Успение мы с мамой обе стояли на коленях пред иконой Пречистой Богородицы, моля о внучке. И Божья Матерь нас услышала: через два месяца дети принесли в наш дом хорошую весть. Так я оберегала невестку, пока она не родила Лидочку.

А потом мне предстояла забота о бездетном дяде, брате мамы. Он был человеком пьющим. Чего я только не делала, чтобы погасить этот бесовский пламень! Заказывала молебны, стояла на коленях на вечерней службе в честь иконы Божьей Матери «Неупиваемая чаша», приносила из церкви святую воду и подливала дядюшке в борщ. И что-то немного сдвинулось с места.

Однажды, попав в больницу по своей глупости, дядя попросил у меня просфору. Я так ликовала! Случилось это уже в последние годы его жизни. Бог дал дяде несколько лет после смерти жены для того, чтобы хоть краем сердца прикоснуться к Таинству жития. Кто бы ему ещё помог, если в семье некому молиться за всех?

А дальше меня ожидало сражение с болезнями мамы. Она пережила отца на десять лет. Сестра находится далеко, приезжала к нам только в отпуск. Вот почему я опять взялась за изучение болезней мамы и лекарств. Врачам она почему-то не всегда доверяла. И я моталась между работой, внучкой и мамой, стараясь успеть везде. Странно, но за три дня до её смерти я точно знала, когда её не станет. Не отходила от мамы, держала за руку. Как и с папой, мы читали с мамулей последнюю молитву, и я поймала её последний вдох. Она так хотела.

Я часто ходила к бабушке Ульяне, особенно перед Пасхой. Не раз ещё наблюдала, как её икона поновляется, а после праздника вновь покрывается чернотой, – старый ведь образ.

Этим летом я серьёзно заболела. Похудела, перестала есть, ослабла. И, честно говоря, уже собралась на небо. Мне не было страшно, ведь все долги перед близкими, плохо или хорошо, но выполнила. Однако в августе что-то произошло в организме, и болезнь повернула вспять. Я почувствовала прилив сил и поняла, что меня ждут новые кресты. Не все миссии на земле завершила.

Думаю, Он оставил меня жить, потому что в нашей семье некому больше молиться за всех. Вот если доживу, то в следующий Чистый четверг снова схожу в гости к бабушке Ульяне и постою перед её иконой. Пока она хранит молчание.