Оберегают вход в мир живых
18.12.2020 20:42
Церковь относится отрицательно

Оберегают вход– Трогать можно, – напоминает мой спутник. – Фотографировать нельзя.
– Словно в церкви, – ворчу я, убирая фотоаппарат в кофр.
– Даже строже, – не соглашается Александр Петрович. – Надо относиться к ним с уважением.

Мой провожатый – учитель русского языка в одной из деревень Заонежья, немного сумасшедший, как и все сельские интеллигенты. Петрович здесь вроде местного краеведа, нет человека, который знал бы больше о местной старине. Деревенский учитель регулярно ездит в районный и даже областной архив, изучает дореволюционные метрики, помогает собирать предметы старины для деревенского музея. Словом, исчезающая натура.

А сейчас мы стоим с ним перед покосившимся столбом у края старого деревенского кладбища, частично поросшего лесом.

Александр Петрович размашисто накладывает на себя крестное знамение, я следую его примеру. Лучше не спорить, иначе тебе больше ничего не покажут. Не каждый день видишь настоящий северный голбец – то, что когда-то стояло на каждой русской могиле.

Голбец, когда находишься рядом, очень похож на кормушку для птиц. По виду этот могильный столб напоминает огромную вырезанную из дерева фигурную ложку с утолщением у основания, только сверху крохотная «избушка» с покатой крышей. С крыши свисает полуистлевшая бахрома вырезанного орнамента, а внутри – углубление, словно домик. Там почерневшая медная иконка и остатки жести – то ли от оклада иконы, то ли от лампадки. Я осторожно трогаю тёмную древесину, поросшую изразцами салатового лишайника. Странно: рядом лес, но на соседних деревьях, даже старых, лишайник не растёт.

– Это хороший знак, – поясняет Александр Петрович. – Значит, место чистое. Кстати, такие голбецы с полым «домиком» – самые правильные. Есть и с выдолбленными крестами вместо домика или прибитыми иконками, но это уже вариации на тему народного творчества. Бывают ещё обычные православные кресты, но с крышами, – таких много, ты их, наверное, видел. Это тоже голбец, но очень поздний, когда уже формы старого и нового окончательно перемешались. Хотя церковь до сих пор отрицательно относится и к голбецам-столбам, и крестам с крышей. Даже запрещала их когда-то.
– Почему? – удивляюсь. – Даже на столбе – иконы и кресты.
– Мне и самому это поначалу казалось странным, – рассказывает Петрович. – Голбецы признали тяжкой формой неизжитого язычества. Хотя и в церкви до сих пор есть языческие пережитки, с которыми почему-то никто не воюет. «Громовые знаки» и солярные символы на иконах, четверговая соль, да и сами маковки, как говорят, от славянских языческих капищ произошли.

Сельский учитель осторожно поправляет иконку, ещё раз крестится.

– Но потом я понял, чего именно опасалась церковь, – продолжает Александр Петрович. – Как ни крути, а голбец – это дом ушедшей души, далеко не всегда чисто символический. Раньше ведь в углубление «избушки» помещали не иконки, а прах умершего. И ставили голбец не на кладбищах, а у дома либо перед въездом в селение, на перекрёстках. Дух предка должен был оберегать вход в мир живых. Потом в народе стали считать, что в голбецах живёт домовой. Получается, Царствие Небесное как бы побоку. Но простым пахарям разве это объяснишь? Как хоронили тыщу лет да этого, так и продолжали, а сельские попы особо не спорили – сами здесь выросли.

Лишь лет восемьдесят назад эта традиция стала уходить. Но до сих пор с голбецами связано много чего странного, вот почему я в наш сельский музей ни один из них никогда не возьму. Кстати, не хочешь посмотреть нашу экспозицию?

Старенькая изба, выделенная сельсоветом на излёте перестройки под деревенский музей, стоит рядом со школой. Я ожидал увидеть изобилие инструментов, костюмов и прочего колорита, но изба оказалась почти пуста. Пара прялок, какой-то станок-давильня, пяток жбанов, косы, серпы, медные нательные кресты, ладанки…

– Остальное пока в столярный цех снесли, для реставрации, – объясняет Петрович. – У нас даже настоящая старинная онежская лодка есть – на ней и сейчас хоть в озеро, хоть в море можно выйти.
– А всё-таки почему вы не берёте голбецы? – спрашиваю хранителя незатейливой старины. – Они бы украсили музей.
– Не скрою, раньше была у меня такая мысль, – качает головой Петрович. – Пока не узнал одну историю, а потом и старухи меня отговорили.

В Петрозаводске в девяностых я как-то раз пересёкся с одним мужиком, он в небольшом городке живёт. И этот мужик как раз долгое время собирал коллекцию голбецов. А ты сам понимаешь, где они стоят. И что такое «собирать». По сути, кладбищенский вандализм, пусть и на заброшенной сто–двести лет назад могиле. Но по тем лихим временам этому делу никто не удивлялся. Какие там ветхие кресты на кладбищах вымерших деревень, кому они нужны? Живых-то средь бела дня грабили.

«У меня их штук тридцать было, разных, – рассказывал тот знакомец. – И кресты, и столбики резные. Стояли в сарае – больше никуда не помещались. Но даже если б место нашлось, жена в дом их не разрешила бы взять. Всё шло хорошо, пока я не притащил в коллекцию крепкий ещё голбец. Меня удивило, насколько он старый и при этом почти чёрный. Очистил его от паутины и плесени, поставил к стенке к собратьям с краешку. Красота!

Через пару дней прихожу, а голбец лежит на земле. Ну, думаю, наверное, плохо поставил. Хотя столб стоял с краю, а сбоку там опора, на которую вешаем косы и прочий инвентарь. Если бы и свалился, то «прилёг» бы на эту опору, больше некуда. А он на земле.

Переставил я голбец ближе к опоре, даже слегка наклонил, чтобы упёрся в неё. Через какое-то время опять захожу, а столб валяется! Думаю: что за ерунда? Сам он точно не мог сползти, да и некуда. Может, куница шалит или ласка? Они иногда пробираются в хлев, в амбары и сараи. Хотя вообще-то столб нелёгкий.

Подпёр чёрный голбец тяжёлым брусом, другие столбы тоже укрепил, да и забыл о нём.

Зашёл в сарай через недельку, и первое, что увидел, – брус. Он покоился на месте, а чёрный голбец снова упал. Тут уж я не выдержал, нашёл буксировочный трос и намертво примотал голбец несколькими витками к опоре. Теперь уж точно никуда не денется.

Через два дня во время грозы мой сарай сгорел. Всё огонь уничтожил, и хлев заодно. Соседи говорили, что я ещё легко отделался, могло и на дом перекинуться. Бабы за спиной судачили, что меня Бог покарал. С тех пор зарёкся иметь дело с голбецами – жизнь дороже».

– Ещё с голбецами много всяких примет связано, – говорит Александр Петрович. – Например, девка на выданье раньше обязательно приходила к голбецам своих предков погадать на скорое замужество. Снимала платок, клала в него хлебный мякиш, завязывала и оставляла в углублении голбеца. Либо повязывала на крест. У подножия зажигала свечку, молилась дедушкам и бабушкам о благословении. Через какое-то время приходила – если хлеб высох, значит, пращуры сулят добрый брак и скорых сватов. Ну а коли покрылся плесенью или почернел, нет их благословения.

Бабы-то раньше к столбецам с иконами и рушниками ходили, молились о покойных, благодарили их за помощь да за пригляд. Я ещё мальчишкой был, помню эти расшитые полотенца на крестах. Сейчас, конечно, так почти никто не делает – повымирали наши старухи. Но помню один случай, о котором бабушки рассказывали, хотя это и в соседнем районе приключилось.

В советские годы было. В страду один механизатор отправился в поле, а головной убор забыл надеть. Солнце печёт нещадно, вдобавок он весь в грязи, в мазуте ползает под вставшей во время работы техникой. Наступил обеденный перерыв. Ушёл мужик в лесок неподалёку, где тенёк, опустился на землю без сил. Вдруг видит: а рядом кресты стоят, оградки. Кладбище. И тут он заприметил на одном из крестов повязанный женский платок. Красивый, льняной, богато расшитый. Механизатор стащил его сдуру и повязал на голову. Подумал: всё равно без дела пропадает, а солнце печёт.

Повязал этот Иван себе косынку, дальше работает. Кто-то из работяг и спрашивает его: «Ты чего женский платок-то нацепил?» – «Да кепку утром забыл, – говорит, – а тут увидел на кресте, вот и снял». «Совсем дурак? – накинулись мужики. – Иди скорее, верни на место!» «Да кому он там нужен? – засмеялся Ваня. – А меня от солнца спасёт». Так и не вернул.

В деревне бабы как узнали о поступке механизатора, заохали, запричитали, начали креститься. А одна совсем древняя старушка сказала: «Жалко его головушку. Не жилец больше Ванька».

Прошло дня три или четыре. Ваня отправился на рыбалку и утонул в речке. А в том месте совсем мелко – по пояс, а то и по сапоги. Захлебнулся Иван, можно сказать, в луже. Когда его подняли, увидели, в чём дело, – свалился пьяным в воду и разбил висок о камень на дне.

Раньше голбецы подавали знаки живым, чаще всего худые знаки. Все старухи знали, что если при посещении могилы с голбецом промелькнёт какая-нибудь живность – это к скорой смерти.

Одна бабушка, сухонькая, на праздник шла с подругами на кладбище, родню помянуть. Постояли, помолились, свечки поставили. Собираются назад, а товарки видят – на бабе Аграфене бабочки сидят, и на платке, и на платье. Облепили, будто цветок. Вот только Аграфену этот «цветник» не слишком обрадовал: «Значит, и мне скоро уходить, родные уже зовут». Так и вышло, через несколько дней Аграфена тихо скончалась.

Но не всегда эти знаки сулили только печаль или смерть. Говорили, жила одно время в наших краях девка. Больная вся, наверное, чахоточная, из дома почти не выходила. Все думали, скоро душу Богу отдаст. И вот как-то осенью отправилась она с матерью на кладбище проведать своих. Постояли возле голбецов, принесли родным гостинцы, молитвы почитали. Потом в церковь зашли на вечерню.

Возвращаются домой, мать глядит – а на дочке светлячки сидят, хоть горстями собирай, вся светится. Деревенские старушки, конечно, запели матери свою песню: «Видно, срок пришёл Матрёне, готовься». Но всё получилось не так, как бабушка сказала. Не умерла Матрёна, напротив, избавилась от болячек. Через год свадьбу сыграли.

Илья БЕЛОВ
Фото: Depositphotos/PhotoXPress.ru

Опубликовано в №49, декабрь 2020 года