Первого старосту нашей группы звали Петя Павлов. По национальности он был ассириец, приехал из Армении и внешне напоминал армянина. Петя часто отсутствовал на занятиях, потому что отстаивал честь института на каких-то соревнованиях, на стипендиальные комиссии вообще не ходил. А я была заместителем Пети.

На втором курсе института все студенты вуза ездили на картошку. Нам очень повезло с кураторами. Один из них преподавал сметное дело, поэтому, когда в конце уборочной страды закрывали наряды с процентовками за работу, их обсчитали так, что на руки мы получили баснословные по тем временам деньги. Девчонкам выдал по 150 рублей, а парням – по 180, потому что они ещё грузили мешки, которые мы собирали.

Ближе к Новому году меня вдруг вызвали в деканат и велели принимать у старосты дела. Сообщили, что, дескать, Пётр не справляется с обязанностями, часто отсутствует. Сначала я не понимала такой спешки, потому что Пете оставалось получить лишь январскую стипендию, а потом всё равно надо брать новые документы по итогам зимней сессии. Но декан, видимо, что-то уже знал или подозревал.

Выдали мне на руки ведомость. Её старосты получали только один раз, после стипендиальной комиссии, – в этой бумаге были просто перечислены фамилии и суммы. Группу следовало ознакомить с документом, а в дальнейшем деньги раздавались просто с рук на руки. Никто из ребят нигде и никогда не расписывался за принятые суммы.

Получила я в кассе первую стипендию, пришла раздавать. Подошли все, кроме троих. Я этих ребят выловила по очереди, задала вопрос:
– Ты почему не подходишь за стипухой?
– А у меня нет стипендии, – ответил каждый из них.
– Как же нет, когда есть.

И ведомость показала, которую мне вручили при передаче дел. Случился скандал. Оказалось, бывший староста скрыл, что им назначена стипендия.

Я сразу спросила у Пети: где, собственно, деньги? «А я их себе забирал», – ответил бывший староста. Вот так просто, без затей. Хорошо хоть глаза в пол опустил.

Экстренно созвали комсомольское собрание. Тайное, потому что куратор группы, которого мы пригласили, довёл до нашего сведения: хищение суммы свыше 500 рублей является не административным, а уголовным правонарушением. И если мы этот сор из избы вынесем, то Петру грозит реальный срок. А если не вынесем, но об этом деле узнает кто-нибудь из руководства факультета, то ему, кандидату в ряды КПСС, не видать членства в партии как своих ушей. Теперь, после стольких лет, я понимаю, что деканат был в курсе той истории. Просто они сами посоветовали куратору спустить всё на тормозах.

Мы с подругой Ленкой неистовствовали, ведь Пётр эти деньги спёр не у кого-нибудь, а залез в карман к своим братьям-студентам! Но у группы имелись контраргументы: если исключаем старосту-вора из комсомола, то все узнают причину и Петра выгонят из института. В этом случае, даже если Петя возместит украденную сумму и не сядет за решётку, всё равно ему светит армия и шанс оказаться в Афганистане. На дворе стоял конец 1982 года.

Решили поступить иначе: давайте пожалеем мальчика. От аферы Пети сильнее всех пострадали трое, ещё семерых студентов староста обидел на не столь крупную сумму. Но все они единогласно проголосовали против исключения Петра, правда при условии, что до конца учебного года тот возместит убытки. Петя всё возместил и продолжил учиться с нами до самого выпуска. Не знаю, как он смог, – я бы на его месте со стыда сгорела.

Стипендиальные комиссии были моим любимым занятием. Я выбивала стипендии всем, кому могла. Повышенных стипендий было две – 46 и 50 рублей. Не помню, но, кажется, у них имелись какие-то особые названия. 50 рублей назначали тем, кто по итогам сессии получил одни пятёрки, вдобавок отличился на общественной работе. Те, у кого в зачётках были четвёрки-пятёрки, и, кроме того, они брали общественные нагрузки, получали 46 рублей.

Как я сейчас понимаю, наш вуз обладал большим стипендиальным фондом, нужно было только уметь просить и не стесняться слегка привирать об общественной работе. Если староста на комиссию не являлся, как наш Петя, то стипендию выдавали по результатам сессии: есть тройки и «хвосты» – нет стипухи, нет троек – вот тебе 40 рублей.

Я приходила на комиссию с оценками каждого студента и со своей буйной фантазией насчёт дополнительных общественных нагрузок. Проще всего было повышенную стипендию выбивать комсоргу и профоргу – их общественная работа на виду. Остальным доставались овощебазы, субботники, стенгазеты, соревнования, стройотряды и прочее. Все мои однокашники, без троек сдавшие сессию, получали повышенную стипендию как активно участвовавшие в жизни института.

Ту самую фразу «Во девка даёт!» я услышала однажды от других старост на одном из заседаний стипендиальной комиссии. Я тогда попросила повышенную стипендию парню, который окончил сессию с одними четвёрками. Удивительно, но декан меня поддержал. «Ну и что? – сказал он, когда кто-то заметил, что у студента нет пятёрок. – В положении не уточняется, сколько должно быть пятёрок, а сколько четвёрок».

Когда я выдала этому студенту не 40, а 46 рублей, он купил мне на эти шесть рублей единый проездной на месяц. Поблагодарила его, но попросила больше так не делать. Это был единственный раз, когда я получила мзду за свою работу старостой.
Ещё хочу рассказать небольшую историю о мешке с мелочью, который так не любили старосты во все времена.

Однажды я пришла за стипендией очень поздно, и в кассе оказалось мало бумажных денег. Тогда мне всучили тяжеленный опечатанный мешок с жёлтыми монетами – по 1, 2 и 5 копеек. В отличие от белой мелочи 10, 15 и 20 копеек, жёлтую отпускали в граммах согласно номиналу. То есть 1 копейка весила граммов, 2 копейки – два грамма и так далее.

Дотащила я этот мешок до ближайшей булочной, чтобы поменять на купюры. Дородная кассирша плюхнула его на весы и говорит:
– Нет здесь заявленного номинала. Даже с учётом мешка и пломбы вес не дотягивает несколько грамм.
– А неизвестно, точные у вас весы или нет, – парировала я. – Давайте тогда срывать пломбу и считать. Или вам мелочь не нужна?

Тётка слегка смутилась.

– Да нужна, конечно… Ладно, фиг с тобой.

И выдала бумажными купюрами всю сумму.

Напоследок скажу ещё пару слов о Пете Павлове. Какой-то особой хитрости у него никогда не было, как и ума. Размахнуться на своём поприще он так и не смог, хотя всегда завидовал тем, кто умел делать деньги, но у самого соображалки хватило только на то, чтобы прикарманить стипендию.

У нас в те годы на весь институт прогремел один студент по фамилии Маркин, который ссужал друзьям деньги под проценты. Этим сегодня мало кого удивишь, а в те годы ростовщичество казалось дикостью. Можно было взять в долг у товарищей до стипендии, но чтобы под проценты!.. Хотя с высоты прожитых лет подозреваю, что там могло быть что угодно, начиная с фарцовки и заканчивая наркотой. Просто версия с деньгами стала официальной.

Маркина выгнали из комсомола и института, и вот он как раз и загремел в Афган. Но для Пети этот тип был героем, мучеником и примером для подражания.

После учёбы Пётр вернулся в Армению. Никто из наших не хотел с ним общаться и связь не поддерживал. Пять лет назад мы встречались институтским курсом. Из примерно ста человек приехало только 33. Ещё примерно треть курса разыскали, но люди либо не смогли, либо не захотели приехать. Ну а треть так и потерялась на просторах бывшего СССР, и Петя Павлов в том числе.