Опомнись, ты не в Москве
12.01.2021 18:02
ОпомнисьВесной 1957 года завершился третий год обучения для двух юных москвичей – студентов Московского нефтяного института. Молодые люди, которым исполнилось по двадцать лет, уже чувствовали себя зрелыми и самостоятельными. Дирекция института тоже сочла, что ребята теперь взрослые, и разрешила им самим выбрать место для летних полевых работ.

Конечно, хотелось куда-нибудь на Галапагосские острова. В крайнем случае, на Фолклендские или на греческие Киклады, но там господствовали дикие капиталистические законы. В общем, ребята выбрали трест «Дагнефть», который занимался нефтяными месторождениями Дагестана, растянувшимися по западному побережью Каспия. Древняя земля, где бродили сарматы и скифы, где шли караванные пути из Персии в Хазарию и далее к славянам, где Афанасий Никитин бороздил Каспийское море на пути в Индию… Одним словом, наша родная земля.

В начале мая плацкартный вагон вёз студентов в Махачкалу.

Их было четверо. Две – вполне взрослые женщины. Пылкая, вспыльчивая и восторженная, свободная от всяческих условностей, горный цветок Розочка – и бледная тихая дочь подмосковных равнин Ниночка. Девушек сопровождали двое безусых «красавцев». Вадим Хромов носил кличку Птенец, что полностью соответствовало его характеру. Искренний и бесхитростный, предельно наивный, какой-то чистенький и розовый, Вадим поражал упорством и педантичностью, точность и аккуратностью. А вторым «красавцем» был Александр Кричевский со странной кличкой Цицерон, коротко – Цица.

Древнее Каспийское море встретило москвичей ленивыми грязно-зелёными волнами, узким пляжем, заваленным буграми водорослей, издававших острый йодистый запах. По берегу бродили верблюды, с философским спокойствием поглядывавшие на море, на противоположной стороне которого располагался родной туркменский берег.

Москвичи прыгали и скакали по пляжу, ныряли в зелёные волны и строили страшные морды верблюдам. Но жизнерадостность студентов не производила впечатления на животных. Лишь двое-трое местных жителей в папахах наблюдали за молодёжью с парапета и с мудрым видом качали головами.

У Розочки в Махачкале жила тётка, у неё и остановились в небольшом одноэтажном домишке. Старом, замшелом, с таким же садом, куда лишь по утрам проникало горячее солнце, а в остальное время полумрак и тишина заполняли пространство. Студенты ждали, когда руководство треста «Дагнефть» направит их в какое-нибудь нефтепромысловое отделение. Но дни текли, о москвичах, видимо, забыли.

И тогда Розочка повезла москвичей в маленький городок Буйнакск, что затерялся в горах, на террасах, круто сползающих к реке Сулак. Там жили её родители и многочисленные родственники. Сашке-Цицерону было двадцать, и в горах он ошалел от свободы и необъяснимой радости. Казалось, здесь его ждали таинственные приключения. Он смотрел на воинственных горцев на стройных лошадях и удивлялся красивым местным обрядам, танцам и костюмам. Ему казалось, что все эти традиции, особенно свадебные, посвящены лишь одному – любви.

И судьба вскоре откликнулась на его призыв.

В Буйнакске студентов поселили в красивом доме. На второй вечер в гости пришла местная девушка. Она даже не постучалась, просто открыла дверь, и взгляд её огромных чёрных глаз сразу остановился на Сашке. Сашка до сих пор помнит этот взгляд – испытующий, насмешливый.

Ничуть не стесняясь полураздетого незнакомого парня, который впал в лёгкое остолбенение, она подошла и, глядя ему прямо в глаза, певучим приятным голосом заговорила короткими фразами:
– Здравствуй. Я Ася, двоюродная сестра Розы. Я тебя вчера видела. Ты разговаривал с моими братьями в саду, а я стояла за яблоней. Ты меня не заметил, а вступать в разговор, когда мужчины беседуют, у нас не принято.

Сашка был ошарашен. Неужели чувство к нему пришло? Ведь это лермонтовская Бэла, это она, конечно, она. Он постарался взять себя в руки и что-нибудь ответить, но получилось несуразно. Наконец, совсем сконфуженный Сашка замолчал. Девушка тихо-тихо засмеялась и вновь заговорила:
– Ты вчера так красиво рассказывал о Москве. Я мечтаю там побывать. А ты был в мавзолее?

Тут парень совсем опешил.

– Нет, не был, с пионерских времён, – отвечал москвич. – Нас тогда водили на Красную площадь, на торжественную линейку. Что там делать-то?

Ася вскинула ресницы. Весь её вид выражал удивление.

– А в Музее революции… ты был? – неуверенно спросила девушка.
– Да кому это нужно! – удивился Сашка. – Приезжай осенью. Самая лучшая пора. Ты знаешь, что такое бабье лето? Потрясающее время. Покажу тебе старую Москву. Арбатские переулки, купеческие особняки в Замоскворечье, театры, музеи. Там красиво. Сказочно.
– Когда оно бывает, бабье лето?
– В середине сентября. Постой. Подожди меня в саду, я сейчас быстренько оденусь и выйду.

Сашка ринулся в комнату наводить марафет. Сердце прыгало от предчувствия. Пробегая к себе, заметил своих, готовых к выходу. Мгновенно вспомнил, что собирались в горы, к какому-то очередному родственнику, пасечнику. Остановился и, обращаясь к Розе, почему-то смутившись, сказал:
– Роза, пришла твоя сестричка, Ася. Можно взять её с собой?

В комнату тут же вошла и Ася, видимо, услышала его слова. Наступило непонятное молчание, а потом Ася и Роза заговорили на незнакомом языке. Роза чем-то возмущалась, а сестра смеялась, показывая ровные белые зубы. Беседа была недолгой. Ася вдруг вспыхнула, коротко попрощалась и ушла. Сашка уставился на Розу.

– Почему она ушла, что ты ей сказала?
– Ты не в Москве. Ты даже не в Махачкале. Ты в большом ауле, и я предупреждала вас, а тебя в особенности, что здесь надо вести себя осторожно. Тем более с женщинами. Нельзя просто так заговорить с незнакомой девушкой, пригласить ни с того ни с сего на прогулку. Да ещё в горы. Ты что, с ума сошёл? Если увидят, тебе придётся срочно бежать. А ей каково потом? Ничего, потерпишь. Смотри как загорелся…

Розочка, чуть помолчав, пытливо взглянула на него и добавила:
– Если уж очень хочешь встретиться, то увидишь её в Махачкале. Она живёт в общежитии университета.
– Так она студентка! – Сашка подпрыгнул от радости.
– Да, литературного факультета. Если бы ты знал её жизнь. У неё страшная история, да она и до сих пор не закончилась. Смотри, предупреждаю тебя, что с ней просто так флиртовать нельзя. Убью, если узнаю.

И Розочка грозно нахмурила густые чёрные брови.

В тот день студенты всё же дошли до пасеки высоко в горах. Даже на такой высоте стояла жара. Вокруг вздымались вершины, поросшие лесом и густым разнотравьем. Восхитительная красота окружала москвичей, остановившихся в полной немоте. Лишь грозный Сулак ревел где-то глубоко в ущелье. Они шли медленно, и по дороге Роза рассказывала историю своей двоюродной сестры.

Когда Асе исполнилось 12 лет, её взял третьей женой один пятидесятилетний джигит. Попросту купил. Представляете, прокурор города, член партии, который по большим праздникам энергично вещал с трибуны о борьбе с бесправием мусульманок, о недопустимости многожёнства и так далее…

Ася попала в настоящий гарем, где всем заправляла мать мужа. Жестокая, властная, строго следующая предписаниям шариата. Жёны не имели права показываться на улице и слепо повиновались мужу. Для Аси такое оказалось невыносимо, тем более что муж для неё был древним стариком. Она выросла в бедной семье, и никто никогда не покушался на её личную свободу. Отца не помнит, погиб на фронте. Главой семьи был старший брат мамы, бездетный, не чаявший души в племяннице.
– К тому же у нас в большой семье, – говорила Роза, – всегда были слабы религиозные настроения. Нет, конечно, мы не атеисты, здесь такое невозможно. Но всё-таки стараемся жить по советским законам.

Не знаю, почему мать и дядя решили отдать Асю. Может, рассчитывали породниться с богатой и влиятельной семьёй. Не знаю! Потом уже Ася рассказывала, что поначалу протестовала, умоляла, плакала. В той семье её порой избивали, не кормили, но главное – держали взаперти. Никуда! Месяцами держали в отдельной комнате, куда по ночам приходил прокурор. И терзал, терзал её потными руками…

Последовавшая беременность немного смягчила обстановку. Ася привыкла к покорности, боялась даже поднять глаза. По ночам прислушивалась к биению жизни в растущем животе, гладила его и улыбалась. Но случилось горе – на седьмом месяце произошёл выкидыш. Погиб её сын. И вот тогда свекровь совсем озверела, при полном равнодушии мужа.

Ася сбежала домой, к матери, написав своему уважаемому прокурору, что поехала в Москву искать защиты. Что тут было! Я тогда уже жила в Махачкале, но хорошо помню пересуды. Бегство жены – большая редкость в мусульманской семье. Вам не понять. Так обесчестить мужа!.. Рассказать всем, что творится в гареме, грозить ему Москвой!.. Надо же такое придумать! Старики осуждали, а мы, молодёжь, гордились Асей и даже посвятили ей комсомольское собрание.

Ох, и перепугался прокурор. Обивал пороги дома, где жила семья Аси, не зная, что она пряталась в задней комнате. Уважаемый гражданин молил мать, потом грозил, требовал, приезжал с дорогими подарками, клялся в любви… Только бы вернуть жену, замять скандал, чтобы в Москве не узнали. Я не буду передавать все подробности. В общем, они как-то договорились об официальном разводе. Муж поклялся, что не имеет претензий и не собирается преследовать. Попросту забудет о ней.

Но ещё долгие месяцы Ася боялась выходить из дома и передвигалась по аулу лишь в сопровождении братьев. Жители стали забывать эту историю, хотя некоторые соседки показывали на неё пальцем и обзывали нечестивицей, нарушившей святые законы шариата. Она была вынуждена уехать в Махачкалу к дальней родственнице. Сумела окончить школу, устроилась работать на молокозавод. Стала ужасно серьёзной и молчаливой. И мечтала об институте. Добилась, прошла на вечернее отделение.

Вы не знаете, как трудно у нас женщине попасть в институт. Я потому и уехала в Москву. А когда изредка появлялась в Махачкале, виделась с сестрой. Со временем к ней, конечно, вернулись радость и смех. Вот только нерождённого сыночка часто вспоминает… – закончила свой рассказ Розочка и обратилась к Саше: – Так что смотри, донжуан, скажу братьям, и они тебя быстро перевоспитают.

Вскоре показалась старая усадьба, послышался лай собак. К калитке вышел высокий старик и сурово оглядел студентов. Однако, увидев Розу, заулыбался и пригласил к себе.

Но влюблённому московскому студенту не елось и не пилось. История всколыхнула его душу. Голова гудела от мыслей. Отчётливо рисовалась картина, как тискают маленькую девочку, сжавшуюся в комок, как потные руки трогают её тело… Как она мычит, сдерживая крик боли. И некому даже пожаловаться… Образ нежной Аси неотступно сопровождал Сашку все эти дни и ночи.

На четвёртый день Роза позвонила в трест и узнала, что студентов перебрасывают в маленький посёлок Ачи-Су, что стоит на берегу моря в тридцати километрах южнее Махачкалы. Перед самым отъездом Сашка робко попросил Розу пригласить сестру в Ачи-Су на выходные.

– Значит, решил всё-таки, – Роза пытливо смотрела ему в глаза. – Хорошо. Сейчас позвоню и передам тебе трубку. Сам пригласишь.

Вся Сашкина решимость тут же исчезла. К тому же рядом стояли Роза, Нина и Птенчик, взиравшие на него с иронией. Что говорить?

В трубке послышался голос Аси. Она спрашивала Розу:
– Как там твои друзья? Может, подъедешь к университету, погуляем вместе. Алло! Роза! Что ты молчишь?

Сашка совсем оробел. Ведь приглашает – значит, и его имеет в виду. И, будто бросаясь в омут, он заговорил:
– Ася, это я. Роза передала мне трубку. Очень хочется подъехать. Очень.

Видимо, рожа у него при этом была такая, что стоявший рядом Птенчик прыснул от смеха. Это окончательно лишило влюблённого сил.

– Ася, ты меня слышишь? – закричал Сашка.

В ответ раздался тихий голос:
– Да, слышу.

Голос вернул ему уверенность, и он быстро заговорил:
– Мы сейчас уезжаем в Ачи-Су электричкой. В Махачкалу выбраться не сможем. Но я очень прошу тебя в субботу приехать к нам.

Помедлил и выпалил:
– Я буду тебя ждать!

Так начался этот роман. Как обвал в горах, как паводок горной реки. Он мечтал скорее увидеть её глаза. Слагал в голове длинные красивые фразы, пока обходил нефтяные скважины и делал замеры. Видел её близко-близко перед собой и даже ощущал руки на своих плечах. Проглатывая жуткие обеды в столовой, не замечал вкуса.

Студентов поселили в красном уголке Дома культуры нефтяников. Сашка с Птенчиком в одной комнате, Нина и Роза – в соседней. Стояла жара, относительная прохлада наступала лишь к полуночи. Дом культуры находился на окраине посёлка, рядом шумело море. Одуревшие от жары два юных героя в одних трусах и кедах отправлялись к высокой скале, возвышавшейся над Каспием. Природа, самый гениальный скульптор, сделала этот кусок камня похожим на профиль Александра Сергеевича, и парни называли скалу просто – Пушкин.

Ветер с моря остужал разгорячённые тела, и друзья вели неспешные разговоры, открывая друг другу свои чувства. Цицерон был более откровенным, а вот Птенчик стеснялся. Их роман с Ниночкой только начинался, однако он был совершенно не искушён в технологии обольщения женщин. Смущённо мямлил, путался в словах, тщательно подбирал их и краснел, пытаясь спросить у друга совета.

Зато Сашка не сдерживался. Он перебивал Птенчика и желал говорить только о своей любви! Ему доставляло удовольствие признаваться в чувстве кустам и деревьям, ветру, окружающим скалам, бессчётным звёздам, шумящему рядом морю! Им овладевало опьянение, и он сладострастно рассказывал подробности своих встреч.

Встречи с Асей происходили всё чаще. Поначалу она приезжала утренней субботней электричкой. Затем, поборов смущение, стала появляться и по средам, ближе к вечеру. Она выходила из вагона с алюминиевым бидончиком в руке и сначала робко озиралась – искала Сашу. А тот получал удовольствие, прячась за будочками морожениц и любуясь её точёной фигурой, обтянутой ярким шёлковым платьем. Как только она его замечала, её лицо озарялось улыбкой.

Сашка замирал от этой улыбки, она пронзала его насквозь, он буквально млел от счастья. Кидался к ней, протягивая руки. Но она пугливо озиралась и позволяла себя обнять, лишь когда последний пассажир исчезал за поворотом.

Дома их ждала строгая Розочка. Она внимательно осматривала влюблённых, так что Ася от этого взгляда краснела. Не найдя, к чему придраться, Роза смягчалась и начинала готовить ужин. Эти ужины москвич запомнил на всю жизнь.

Колбасу и мясо в посёлке не продавали, они водились лишь на рынке, но тамошние цены недоступны для студентов. Зато овощи и фрукты в тех краях были в изобилии. Мясистые помидоры, сладкие огурцы, перец, зелень… Да ещё благоухающий чёрный хлеб. Но венцом застолья была, конечно, жареная картошка с луком и яйцами, приготовленная опытными руками Ниночки. И местное молодое вино. Громадная сковородка шипела, пока за ней следило несколько пар голодных глаз. А ещё на столе появлялся тот самый бидон, который привозила Ася, ведь она работала на молокозаводе. Целый бидон невероятно вкусных сливок! И всё это издавало волнующий аромат.

Сашка уже не смущался присутствия Аси. Все знали об их чувствах, и потому он балагурил весь вечер. А потом они вдвоём шли на пляж, ища уединения. Но Роза ни на минуту не спускала с них глаз, наблюдая на расстоянии и иногда что-то выкрикивая повелительным тоном. Она всегда была где-то рядом. Нина с Птенчиком удалялись, за них она не волновалась, а вот эти двое всегда находились под присмотром «пионервожатой».

Сашка уже тихо ненавидел Розочку, дулся и даже объявлял бойкот. Но неожиданно заболела Розина мама, и «вожатой» пришлось срочно отбыть в Буйнакск. Перед отправлением она, конечно, строго-настрого запретила Асе приезжать в её отсутствие, но всё бесполезно.

Теперь они остались вдвоём, и никто не мог помешать чувствам. Свидетелями были только бескрайний песчаный пляж, зелёные волны и пышные кроны береговых сосен. Да ещё обнаженная, яркая, безликая, бесстыжая луна.

Сашкино безумство не знало границ. Он нежно раздевал горянку, целовал глаза, плечи, груди. Погружался в длинные пышные смоляные волосы. Ася обнимала и, крепко прижавшись, шептала непонятные слова. Но каждый раз, когда его руки скользили вдоль её бёдер, Ася вдруг сжималась и начинала плакать. И руки парня останавливались. Острая жалость к этой маленькой истерзанной девочке заставляла его отступить.

Они долго лежали, крепко обнявшись. Ася что-то говорила, но он почти не слышал слов, а лишь улавливал интонацию. Девочка плакала, и со слезами из неё выходили боль и обида. На родную мать, на любимого дядю, который заменил погибшего отца. Она ведь знала, что семья её попросту продала. Так были поруганы и осквернены светлые мечты чистой девочки. И всё это время ей некому было даже пожаловаться.

Саша оказался первым человеком, который понял её и поддержал. Она перед ним практически исповедовалась, так что тот даже испугался. Будучи весьма легкомысленным существом, Сашка понимал непомерную тяжесть, которая обрушилась на плечи юной девочки. Хватит ли ему сил, чтобы взвалить на себя такую любовь, чтобы взять ответственность за чужую судьбу? Сможет ли он оберегать её всю жизнь и ни разу не обидеть? Ведь для Аси очередной удар смерти подобен!

Впервые Сашка задумался так глубоко и серьёзно. Становилось не по себе. Приходили дурацкие мысли. Зачем тебе всё это? Впереди жизнь, светлая, радостная, лёгкая, московская. А её воспоминания, тяжесть и горечь пережитого останутся с ней на всю жизнь. Следовательно, и с тобой. Нет! Не хочу!

Они вставали и молча возвращались в красный уголок. Сашке казалось, Ася понимала, что творилось в его душе. Понимала и не осуждала. Она любила! Она ему доверилась! Становилось стыдно и гадко.

В красном уголке их уже ждали Ниночка и её скромный Птенец. Все четверо пили чай и расходились по комнатам. Наутро Ася уезжала.

Всё это время Цицерон ругал себя за нерешительность, но когда приближалась суббота или среда, в нём вновь поднималась волна чувств.

Так продолжалось более трёх месяцев. Самоистязания чуть не довели Сашку до истерики. Он поругался с Вадимом, потом с Ниной. Розу вообще не мог видеть. В результате остался в одиночестве. Даже попросил начальство направить его на другой нефтепромысел.

Но случай вдруг вывел москвича из нерешительного состояния.

В один из душных вечеров Птенчик вдруг предложил опять прогуляться к Пушкину. До того они не разговаривали более двух недель. Шли и поначалу молчали. Цица курил «Беломор», и дым кольцами плавал в безветренном воздухе. Неожиданно он заметил, что Вадим как-то странно шагает. Будто при каждом шаге старается раздвинуть ноги пошире, чтобы они не соприкасались в районе ляжек.

– Что это у тебя? Натёр ступни? – спросил Саша. – В какие такие ущелья тебя затащила Ниночка?
– Да, натёр. Только не ступни… И не в горах, – хмыкнул Вадим и замялся.

Приятель заинтересовался. Внимательно присмотрелся и заметил в свете фонаря торчащий бугор под трусами, где-то между ног.

– Да у тебя в паху что-то!
– Вот там и натёр, – чуть ли не со слезой ответил Вадим. – Знаешь, хотел с тобой посоветоваться…

Он опять замялся. Замолчал, опустил голову и тихо заговорил:
– Позавчера, понимаешь, когда ты с Асей гулял, у меня с Ниной произошло это. Ну это. Она никогда в Москве не обращала на меня внимание. Так мне казалось. Ну и я не обращал. А тут вдруг у нас начались такие разговоры, что у меня голова пошла кругом. А вчера подошла сзади. Я сидел писал недельный отчёт. И, понимаешь, обняла, стала целовать и так прижалась…

А потом присела на колени и давай руками его трогать. Ну, ты понимаешь! А я что, каменный, что ли! Понимаешь, это в первый раз у меня. Набросился в каком-то диком состоянии. Дальше повалились на пол, потом переползли на диван. Целый вечер занимались этим. Не отрывались, понимаешь. А сегодня утром проснулся. Думаю, почему так болит между ног? Поглядел и ужаснулся. Понимаешь, там всё вспухло, и раны какие-то… Может, это заразное?

Сашка расхохотался. Смех буквально душил его. Птенец поначалу смотрел испуганно, а потом тоже как-то виновато засмеялся.

…Наутро они вдвоём отправились в больницу, хотя Вадим упирался. Старая врачиха внимательно осмотрела пострадавший орган, чуть-чуть пощупала, потом обильно смазала, перевязала и, устало улыбнувшись, сказала раскрасневшемуся Вадиму:
– Ничего страшного и заразного нет. Просто, молодой человек, надо менее темпераментно и более осмотрительно заниматься любовью. Вы сильно натёрли пенис о волосы партнёрши. Скоро пройдёт, а до тех пор этим не занимайтесь. Повремените.

«И у меня скоро пройдёт, – подумал тогда Сашка. – Я ведь знаю себя. Ну как мы с ней будем? Куда я её привезу? В маленькую родительскую комнатёнку на Пятницкой? А сеструху куда деть? Нет, мы слишком разные, мы вообще из разных цивилизаций. Только вот у меня пройдёт, а у неё нет, и тогда страшная повторная трагедия. Лучше сразу сказать честно, не морочить ей голову, она крепче меня, она переживёт…»

Вскоре поезд уносил Сашку в Москву. Он прощался с Кавказом, древним морем и Асей. Рядом в купе ворковали Вадим и Ниночка. Гордый Птенец возвращался к маме задорным петушком, хотя и не бойцовой породы.
У этой пары как-то всё получилось быстро, но основательно. Они до сих пор живут вместе.

Леонид РОХЛИН,
г. Волоколамск, Московская область
Фото: Depositphotos/PhotoXPress.ru

Опубликовано в №1, январь 2021 года