Дрожит от ударов оркестровых тарелок отражение ресторанной люстры в масляной лужице, натёкшей из разрезанной котлеты по-киевски, испуганно выпрыгивает из руки коньячная рюмка.

Конферансье объявляет белый танец, и тут же через весь зал в мою сторону направляется высокая девушка в вечернем платье. Желторотый, не избалованный женским вниманием флотский лейтенант ничего не понимает, заворожённо-диковато, с полуоткрытым ртом пялится на идущую от бедра красавицу. «Это к какому-то счастливчику. Это к кому угодно, но не ко мне…»

Белый танец необходим мужчине хотя бы для того, чтобы осознать, каково быть невыбранным, почувствовать состояние девчонок, подпирающих стенку на танцевальных вечерах в военных училищах и академиях. Они готовились, надели лучшие платьица, сделали причёски, накрасились маминой косметикой и теперь стоят на виду у всей вселенной, взирая, как туповатые жеребцы в медленном танце лапают их более смазливых подружек.

Рослое двадцатилетнее Счастье, однако, уже стоит напротив, иронично-игривый книксен: разрешите вас пригласить. Поднимаюсь и с ужасом вижу, что едва достаю красавице до подбородка.

– Простите, это, право, неловко. Может быть, мы…
– А вот я считаю, что главное – гармония.

Мы танцуем.

– Впервые вижу живого военного моряка, – восторженно шепчет она, прижимая меня к упругой девичьей груди.

«Впервые обнимаю такую шикарную девушку!» – хочется ответить лейтенанту, но ему надо изо всех сил изображать искушённого мужчину.

Обнимая её, успеваю увидеть солиста ресторанного ансамбля. Тот улыбается со сцены и показывает большой палец: отличный выбор, парень.

К окончанию танго я знаю её имя, знаю, что у них в институте сегодня была стипендия, из которой она выделила себе три рубля на этот вечер, и что вахтёршу в общаге можно подкупить, а двух соседок по комнате расселить с уплотнением. Сам я успел сообщить ей, что меня зовут Вова.

Со мной был приятель, отчаянно пытавшийся отговорить:
– Куда? Чужой город, тёмная ночь! Ограбят, искалечат, убьют!

А меня просто утопили в море нерастраченной нежности.

Спустя много лет рассказал эту историю избалованной жизнью столичной подружке и прочёл на её личике: провинциальная потаскушка! Подумал, а куда деваться красивой неглупой девушке в городке, где ресторан «Космос» – единственное пространство, сквозь которое метеоритами пролетают посланники других миров? Пролетают, не задерживаясь. Ну а вдруг?

Я писал этой милой, открытой девочке письма, хотел снова приехать в тот городок, пригласить летом к себе в Крым. Но сначала ушёл на полгода в моря, потом уехал на переподготовку в Ленинград и там скоропостижно женился…

Молодым флотским офицерам в отпусках советую странствовать по тихим городкам российской средней полосы. Сверхчувственные сновидения гарантированы до глубокой старости.

В своих снах снова и снова прилетаю в город Золотого кольца, где наяву ни разу не был. Там, на перекрёстке двух центральных улиц, в панельной пятиэтажке всё ещё снимает квартиру она. Сбежала в чужой город от деспотичного мужа, чтобы дописать кандидатскую диссертацию.

– Мой муж считает, чем меньше у женщины мозгов, тем счастливее ей живётся. Мол, замужней женщине достаточно быть самкой без ума и души. Дети, кухня, церковь. А хочется равных отношений, хочется быть собой, а ещё хоть чуточку тепла.

Как мы познакомились? На перекрёстке стояла припорошённая утренним декабрьским снежком тётенька и продавала газеты-журналы. Торговля не шла, замёрзшая женщина безучастно глядела сквозь прохожих, и красивая девушка – тоже в припорошённой снежком дублёнке – из жалости решила что-нибудь у неё купить.

«Представляешь, – написала мне она. – Именно в этом номере «Моей Семьи» оказался твой рассказ, который я перечитывала весь день, а потом всю ночь не спала, пила кофе и думала о тебе. И о нас».

Утром она разыскала меня в соцсети. А потом сутками строчила нежные письма, а я, позабыв о творчестве, отвечал ей из грязной питерской коммуналки со «славиками из мглы».

А ещё посылал свои лучшие рассказы, мы стали целовать друг друга в прощальных строчках каждого письма. Мы переписывались всю новогоднюю ночь. Я не поехал к друзьям, а ей просто некуда было поехать в чужом городе. Муж отчаянно пытался отыскать её, в интернете грозил разводом.

На рассвете первого января не выдержал и написал ей: «Прилетай!» Прошёл час, два… Она не ответила, и я написал снова: «А может, я прилечу к тебе?»

Да, я готов был отправиться в совершенно чужой город. К девушке, которую никогда не видел. Она вдруг предложила встретиться в Крыму, в Севастополе, и спустя три часа я уже был в аэропорту. Успел только попросить друга срочно снять для меня квартиру в центре города, зимой на Юге с этим проблем нет.

В симферопольском аэропорту мы оказались почти одновременно и сразу поцеловались. В губы. Она была гораздо волшебнее и лучше, чем на фото, которое прислала мне в новогоднюю ночь.

Долгие годы я думал о том, как мгновенное решение может враз изменить жизнь, забросить в далёкий город за две тысячи километров, в незнакомую квартиру, где неожиданно уютно и горят свечи, к девушке, о существовании которой десять дней назад я ничего не знал и с которой упоённо проговорил всю ночь, сидя за столом. А потом было тёплое январское утро, мы стояли на гальке пустынного пляжа у сонного, прозрачного, ледяного моря, в которое вдруг захотелось броситься, как в новую жизнь.

Так я подумал, и в тот же миг она спросила:
– Ну что, долой стыд?

Сбросив одежду, мы кинулись в обжигающую воду, а потом долго стояли, вжимаясь друг в друга, укутавшись одним огромным махровым полотенцем.

И была ещё ночь, в которой она, ласками опустошив нас обоих до дна, вдруг прочла мне шёпотом стихи Вероники Тушновой, заканчивающиеся пронзительной строчкой: «Обними меня, мой хороший, бесприютные мы с тобой».

Вдруг осознал, что утром мы разлетимся в разные стороны. Она – в свой-чужой город, к почти написанной диссертации, а я – в питерскую коммуналку к «рукописям, которые не горят». Ах, если бы она не сказала в эту ночь, что «всё-таки, несмотря ни на что и непонятно за что» любит своего мужа. Просто она была смертельно обижена на него.

«Бесприютные мы с тобой, – повторял я в самолёте, летевшем обратно. – Бесприютные. Вот и всё. Так вот на что способна женщина, которую обидел близкий человек».

Сентябрь, бархатный сезон, нудистский рай в изумрудной бухте Ласпи, где она – нагая, загорелая, жемчужнозубая юная мать – с упоением купает в море крошечного сынишку. И не просто купает – стоя по пояс в воде, вертит его за ручки на все триста шестьдесят, окунает в воду, подпрыгивая сама, высоко подбрасывает малыша, ловит и снова вертит, как цирковой жонглёр.

Странное дело – младенец, грудничок, которому впору орать от ужаса, громко и радостно хохочет, желая, чтобы это счастье длилось и длилось.

А мы с другом, профессиональным фотографом, сначала любуемся издали, а потом подходим к ней и предлагаем фотосессию. И не корысти ради – просто эти мгновения необходимо сохранить, сделать достоянием человечества, да и она потом сможет глядеть, вспоминать, показывать своему подросшему мальчику, юноше, мужчине.

С опаской выслушивает наше предложение и отказывается. Убеждаем, настаиваем, и наконец она говорит:
– Хорошо. Только я надену купальник.

Это её окончательное решение. Замысел шедевра обрушивается, съёмка теряет смысл. Женщина, море, ребёнок – три стихии, которым не нужен посредник в виде полоски красной синтетики.

Друг по инерции делает профессиональным «Кэноном» десяток кадров, что довольно много для плёночной эпохи, когда фотографы старались «не тратить патроны» на пустяки. Как и предчувствовали, ничего не получилось. Неужели только потому, что молодая, набухшая от молока грудь с выразительными сосками была закрыта красными чашечками купального костюма?

– Поступай как хочешь, – молвил фотограф, вручая мне негативы и печатные пробнички. – Можешь ей отдать, а лучше выбрось, на хрен. Увы, здесь ничего не осталось от искусства.

Я поступил как обещал: отправил на её электронный адрес оцифрованные негативы и снимки. В ответ прилетело отрешённо-сиротливое «спасибо».

Спустя пятнадцать лет вдруг получил неожиданное и странное письмо, посланное неизвестно кем в два часа ночи: «О, если бы вы только знали, как хочется мне соскоблить идиотский красный купальник с этого фото! Почему я была такой дурой? Почему вы не смогли переубедить?»

«Кто эта дура? Откуда? Зачем? Какой купальник?» – подумал я и вдруг всё вспомнил.

Вспомнил, потому что она порой снилась мне все эти годы, особенно в сентябре, – нагая юная мать, восторженно купающая в изумрудном море младенца. А снимки действительно получились «ни о чём».