А где смысел, Вовик?
25.01.2021 18:37
Да ведь мы жили божественно

А где смыслАнтонина Сергеевна Гуняшкина – консьержка в доме, где я жил десять лет назад. Я довольно часто меняю место жительства, так уж сложилось.

На вид Антонина Сергеевна, что называется, божий одуванчик. Было ей тогда где-то под восемьдесят. Смотришь на неё, и мурашки умиления бегут, как некие наномустанги, от гипофиза к копчику. Глазки – васильки, носик – опёночек, ротик – с икоркой бутербродик.

Но когда Антонина Сергеевна начинала говорить, вернее вещать, вспомнишь, бывало, всю русскую классическую литературу – от Лескова с Гоголем до Маяковского с Бродским. И все – от Лескова до Бродского – отдыхают.

Собственно говоря, не было б таких Антонин Сергеевн, не было бы и великой русской литературы. Потому что великая русская литература – это малюсенькая верхушка айсберга, а вот весь миллионнотонный айсберг, который, разумеется, не получает никаких безнадёжно протухших Нобелевских и прочих премий, – это всё те же наши русские консьержки, шофёры, слесари, свекловоды, сержанты, бездомные…

Мне судьбоносно не везёт на верхушку айсберга, но ещё более судьбоносно везёт на сам айсберг. И это – моё счастье.

Понял я это недавно. Отсидел в ковидной резервации 2020 года, многое передумал и решил: какой-нибудь Стив Джобс по сравнению с Антониной Сергеевной Гуняшкиной – это «плотник супротив столяра», как написал Антон Павлович Чехов в «Каштанке». В летние дни Антонина Сергеевна из своего «стеклянного стакана» в подъезде перебиралась на скамеечку на улице. Тут мы и беседовали.

Звала она меня Вовик Стасикович. И на «вы».

– Вот, Вовик Стасикович, такие дела. Смотрю я на современную жизнь и думаю: чёрт ей племянник, этой жизни. Нет, ничего не скажу, стало чисто, культурно, плиткой чуть не небо обложили. Кругом насаждения в виде кустов-растопырок, цветков-ноготков – хоть весь Китай пообсажай. А где смысел, а? Скажите вы мне, Вовик Стасикович, где всего этого процесса смысел?
– Ну, вы, Антонина Сергеевна, и вопросы задаёте. Смысл… Ещё бы про Бога спросили.
– И спрошу, и сама же и отвечу. Вот что я вам скажу, Вовик Стасикович. Как там раньше называли нашу СССР? «Совок»?
– Да, называли так, Антонина Сергеевна.
– Дебилы так её называли. А почему?
– Почему?
– Потому что этот самый «совок» – и был самым праведным и богонадобным в мире.
– Это как?
– А так. Ничего не скажу, много было бардака, чёрт-те что творилось. Сидели на трибунах эти… Пирамиды из какашков. Простите уж меня, Вовик Стасикович, тошнить от них хотелось, от этих бесконечных председателёв. Помню я всё, но опять же! Были ж люди, миллионы нормальных людей. А они жили как?
– Как?
– Божественно они жили, Вовик Стасикович. Без церкви, без религии, а божественно. Вот, скажем, женщины вроде меня. Я к божеству-то не примазываюсь, но всё же. Встаёт, скажем, женщина с утра. У неё трое. Двоих надо отвести в детский сад, а третьего – в школу, ибо муж в запое. Хорошо. Покормила всех, отвела. Пошла на работу. Работает, работает. Обеденный перерыв. Обедает она, бедняга? Нет, не обедает. Бежит, голубушка, в магазин. Как в этом самом фильме, где несветная уродина в божественную цацу превратилась. Как его?
– «Служебный роман».
– Точно. Не пропили вы ещё свои шоколадно-мармеладные мозги, Вовик Стасикович. Дальше. Отработала, конец дня. Бежит домой с продуктами. Накормила детей, поспала дай бог часа четыре – и снова здорово. И так сорок лет напролёт. Вот тебе и праведница. А сколько таких было? Миллионы, и без всякого «господи благослови». Вот тебе и праведный совок. А сейчас?
– Что сейчас?
– А то. Вот смотрю: девка девкой, что надо. Сисюли – из каждой можно семерых откормить. Попа, прости господи, такая, что все мужики оглядываются, включая мёртвых. И что? Они, дескать, все козлы, детей не хочу: это что понос в парикмахерской. Буду, как его, медитировать. Как буддейские индейцы.
– Буддисты и индусы.
– Точно. Какое у них слово главное? «Ома». У них «ома» – это как у нас «зашибись». У них, у индейцев и буддейцев, всё так: сказал тысячу раз «ома» – и ты типа Путина. Сказал десять тысяч раз – чуть не Пугачёва. Вот сиди себе и долдонь: ома-ома-ома. Сколько надолдонил – столько и наторговал. И при этом желательно сисюлями и попой трясти. Для достоверности. Для ихних просвещённых попов. Нет, я ничего не говорю: хочешь – тряси. Но это у них. А у нас?
– А у нас в квартире газ, – задумчиво ответил я.
– Газ – это у них там, у газовых пирамид какашечных. А у нас, у нормальных людей, всё не так. Вот идёт баба в церковь, нет, ничего не скажу – хорошее дело. А ты троих родила? Нет, ничего не скажу, если бог не дал, не родила. А если дал? Родила? Нет. Ох! Сложное это дело.
– Да, сложное, Антонина Сергеевна.

На этом и закончили.

Владимир ЕЛИСТРАТОВ
Фото: Depositphotos/PhotoXPress.ru

Опубликовано в №3, январь 2021 года