Коля-козлодёр и другие
04.07.2012 00:00
Мать велела ему простить жену, и он простил

Коля-козлодёр и другиеСлушаю разговоры на тему распущенности современной молодёжи, и тошно становится. Вот, говорят, раньше и снег был белее, и вода прозрачнее, и мужчины более работящие, и бабы порядочнее. А теперь сплошные разврат и пьянство. Ни любви тебе чистой, ни крепкой семьи. Наркомания, проституция – хоть волком вой. Вспомним же времена, когда люди дышали чистым воздухом, пили родниковую воду и спали не на поролоне, а на душистом сене.

В нашей деревне было всего двенадцать дворов. Вроде разгуляться негде и не с кем, тем более что после войны мужиков осталось мало, в основном не достигшие призывного возраста парни. На них-то и точили зуб зрелые девушки на выданье. И несмотря на голод, тяжёлый труд и жуткие условия жизни, красота в липецких деревнях не переводилась.

Вот взять Клавку. Про таких в частушках поют:

Не смотрите на меня,
Что я боевая.
Меня мама родила
Девятого мая!


Именно красоты в её случае особой не было, но её отсутствие компенсировалось живостью и наглостью. Клавка дружила с Митькой ещё со школьных времён, подразумевалось, что после школы они поженятся. Но Митькина мать так не считала: совсем не такой видела она свою единственную невестку.

И она сказала Митьке:
– На энтой хабалке – и не думай!

И взял Митька девушку тихую да скромную, из соседней деревни, Люсей её звали. Он её совсем не любил, и жили они так плохо, что хуже не бывает.

Митька был парень высокий и смазливый, по тем временам – просто подарок. А Люська – никакая. Вот Митька с мамкой и эксплуатировали Люську и так и сяк.

Сама-то Митькина мамка ленивая была, у них в избе сроду веник не гулял. А Люська намывала и чистила с утра до вечера. И всё была нехороша. С утра ей доставалось от свекрови, а вечером пьяный Митька, накрутивши баранку на колхозном грузовике, колошматил жену, пока рука не уставала.

В те времена бабу никто не спрашивал: болит ли у тебя, дорогая, голова? Не критические ли у тебя дни? Не устала ли ты нынче? К 28 годам Люська нарожала своему мужу троих младенцев.

А Клавка засиделась в девках – кроме Митьки, не нашлось в двенадцати дворах жениха на её боевитость. Правда, на краю села подрастал Коля. Жил он со своей мамашей в погребе. Уж после войны шесть лет прошло, а они всё не отстроились, некому было, хозяин погиб на войне.

В марте 46-го они до того дошли, что сгубили чужого козла – ночью задрали и зажарили. Утаить злодейство не удалось, по деревне поползли слухи, и жителей погреба прозвали козлодёрами. Так вот и получилось, что на Колю-козлодёра никто не зарился, дурная слава сыграла свою скверную роль.

Тем временем затомившаяся совсем Клавка положила на него свой худой глаз. По правде сказать, Клавке не составило большого труда соблазнить Колю. Девушки на него не смотрели, так что перебирать не было возможности. В деревне их осуждали не за то, что согрешили, а за то, что Клавка была старше почти на восемь лет.

Однако они поженились и стали жить вместе. Клавка пошла жить в погреб, считая, что облагодетельствовала парня. Через два года они отстроили плохонькую избёнку. Но Козлодёр благодарности особой не испытывал. Не прожив с Клавкой и четырёх лет, он от неё ушёл.

Ушла и Люся от Митьки, доконали её муж со свекровью – забрала своих троих мальчишек и вернулась в родную деревню. На радость Клавке. Та почему-то была уверена, что Люська виновата во всех её бедах. Конечно, с её характером трудно было носить своё недовольство в себе. На всех углах она поносила соперницу, не давала ей прохода, казалось, вот-вот кинется с кулаками.

Но до драки не доходило, видимо, всё-таки Клавку останавливал Люськин кроткий вид. Утешали Клавку только синяки, не сходившие с Люськиного лица.

И вот теперь настал Клавкин звёздный час. Каких только чудес на свете не живёт! Вдруг оказалось, что Клавка – именно та жена, которая нужна Митьке. Мамка нарадоваться на неё не могла. На Клавку уж никто руку поднять не смел, напротив, новая невестка всех приструнила и рассадила по своим местам. Мамка слезала с печки только с разрешения невестки. Митька своей новой жены побаивался, но меньше пить от этого не стал.

Так и жили вместе. Через пять лет свекровь прибрал Господь, а Митьку парализовало, так что он даже разговаривать путём не мог. Только выпить просил да матом ругался. И лежал на лавке бревно-бревном, ни толку от него, ни отрады душевной. А Клавка за ним ухаживала. Из боевой цветущей молодой женщины она превратилась в сварливую жирную старуху. Да что говорить: старость ещё никого не украсила, а если доброты нет, то совсем плохо.

А Коля-козлодёр женился в другой раз на очень дельной женщине. Правда, тоже старше его, но хозяйственной и без выкрутасов. Отстроили они себе двухэтажную избу, парник поставили, пасеку наладили. Коля ходил по деревне чистый да ладный. А бабки на завалинке, плюя в его сторону шелуху от семечек, толковали:
– Дура Клавка. Какого мужика упустила!

Эта история кому-то покажется нудной и неинтересной. Ну что ж поделать – деревня есть деревня, и нечего от неё нос воротить. В конце концов, все мы оттуда.

А чтобы пощекотать нервы презирающим деревню, расскажу про Митькину сестру Шуру. Она вышла замуж за Ванюшу, тоже нашего, сразу после войны. Родилась у них девочка. А тут Ванюше пришла пора в армии служить. Тогда, кажется, года на четыре парней забирали. И осталась Шура одна. Ну, не одна, конечно, с Ванюшкиными матерью и отцом. Отец-то у Ванюшки «придурочный», а мать шибко набожная, всё молилась.

И вот года через два начал у Шуры расти живот. Вся деревня знала, что она с бригадиром живот нагуляла. Этот бригадир в нашей деревне самый главный был, потому что председатель жил в соседней большой деревне. А нашими бабами бригадир верховодил и заодно обхаживал. Не миновал и Шуру.

Когда пришла пора рожать, Шура залезла на сеновал и родила близнецов. Тут же их и придушила. Свёкор помог схоронить. Конечно, скоро дошёл слух до районного следователя. Шуру стали таскать на допросы. Так что она сделала? Взяла и уехала на Урал вместе с другими бабами. И вернулась только тогда, когда Ванюшка из армии пришёл.

Мать велела Ванюшке Шуру простить, и он простил. Он смирный был, весь в мать. Никто от него слова матерного не слышал. В милицию её тоже больше не стали вызывать – видно, подкупили следователя. А Шура после дала зарок никогда аборты не делать. И родила Ванюшке ещё семерых детей. Но сказать, что всех вывела в люди, не могу. Какое там воспитание? Дети росли как трава. Из троих мальчишек двое не один год в тюрьме отсидели. Третий спился. Девчонки тоже одна непутёвее другой. Может, это Шуре наказание такое за убитых младенцев?

Ирина ЗАВАЦКАЯ,
г. Липецк