Котэ сидел на заснеженной ёлке, выше крыши двухэтажного коттеджа, и жалобно мяукал. Приближалась полночь, мороз крепчал, и я не знала, что делать.

Семь лет назад, отдыхая в деревне, я подобрала тайского котёнка-подростка и назвала Котэ. Он был очень хорош в своей светлой шубке. Ушки бурые, лоб полосатый, глаза ярко-голубые. Три лапки полосатые, а правая передняя – белая. Как я называла – серебряная лапка, добычливая. Когда Котэ сердился, шерсть у него на хребте поднималась полоской, словно гребень у дракончика. Кот был смелым и деятельным.

Я забрала его с собой в Подмосковье, где арендовала квартиру в коттедже. Оттуда ездила на работу. Дачный посёлок окружён сумрачным еловым лесом. Зимой казалось, что мы живём в Сибири. Лес изобилует совами, издающими по ночам ужасные вопли. Там же скрывались бродячие собаки и, по рассказам, ютились бездомные в палатках из целлофана. Но особенно осторожно я относилась к обычным людям с крупными сторожевыми псами.

По вечерам выгуливала Котэ на улице, следуя за ним, чтобы никто не обидел. Он нырял в пустующие дворы богатых особняков, чьи хозяева редко наведывались из столицы. На обзор каждого двора уходило около двадцати минут. Потом он появлялся из-под ворот, и мы следовали дальше.

Неподалёку жила кошка, и Котэ убегал за ней в чащу. Порой я искала его с фонарём по бурелому. Хорошо, что шерсть Котэ так отражала свет, что казалось, будто в темноте ныряет маленькая луна. Наконец кот возвращался ко мне, и мы шли домой. Там Котэ было скучно, хотя я придумывала для него игры. Например, накатав из тетрадных страниц много бумажных шариков, бросала ему на диван. Котэ подпрыгивал и ловил. Если не промахивался, заметно радовался. Или прыгал за подвешенной на нитке бумажной мышкой. Или рвал зубами картонку. Он постоянно искал применения своей энергии.

Мы жили на втором этаже. Напротив лоджии стояли три высокие ёлки, их ветви касались дома. Зелёные кущи манили Котэ. Природа была так близко, когда я выпускала его на лоджию подышать свежим воздухом в ожидании полноценной прогулки.

Сидя на деревянном ограждении, кот время от времени вставал и, глядя на ёлку, а потом на меня, мяукал, словно предупреждая:
– Сейчас прыгну! Ей-богу, прыгну!
– Не смей! Нельзя! – я выскакивала на лоджию и забирала Котэ в комнату.

Но однажды зимой он прыгнул. Я увидела, как мой любимец в своей светлой шубке карабкается по еловым ветвям, вот он оступился, полетел вниз, но зацепился за ветку и снова обрёл равновесие. Я выбежала на улицу и стала звать Котэ. Налазившись по ёлкам, тот начал спускаться, но, когда внизу остался только голый гладкий ствол, прекратил спуск. Он умел спускаться вниз по деревьям с неровной корой, за которую мог цепляться когтями. Такими были яблони в деревенском саду. Но ровный ствол ёлки пугал его. Он спускал лапку, а она скользила.

Котэ жалобно замяукал. Я пыталась добраться до него со скамейки, но не дотянулась. Оставалось надеяться, что кот решится слезть сам. Но Котэ устремился вверх, словно надеялся найти решение там. Я побежала обратно в квартиру и стала манить его с лоджии. Котэ крался ко мне по еловой ветке, но та была слишком тонкой. Хотя я держала ветку за кончик, кот боялся идти дальше. От отчаяния он полез ещё выше и оказался на верхушке ёлки, на высоте десять-двенадцать метров. Вечерело. 12 января. Мороз около 15 градусов.

Я испугалась, что он простудится. И началась многочасовая эпопея, когда Котэ лазил вверх-вниз по ёлке, а я бегала туда-сюда по лестнице. Когда он приближался к лоджии, звала оттуда. Если спускался ниже, звала с улицы. Иногда просто стояла под деревом. Котэ боялся сделать решительный шаг – прыгнуть в лоджию или спуститься по стволу.

Наверное, кто-нибудь другой просто лёг бы спать, подумав, что кот в итоге слезет сам. Я села за компьютер, но Котэ жалобно замяукал на ёлке. Невозможно было оставить его наедине с ночью и морозом, а становилось всё холоднее. Температура понизилась до минус 22.

Я пошла за советом в интернет и обнаружила, что есть верхолазы, которые за деньги снимают котов с высоких деревьев. Ура! Стала обзванивать таких спасателей. Время за полночь. Откликнулся какой-то парень, назвал цену и сказал, что подъедет из Москвы к девяти утра.

– Кот замёрзнет! Я заплачу вдвое больше, приезжайте сейчас.

К четырём утра возле коттеджа остановилась машина. Оттуда вылезло двое парней. Один из них закрепил на ногах монтёрские «кошки», надел рюкзак на спину и стал подниматься за Котэ.

– Только не уроните его! – просила я.

Но Котэ, увидев незнакомца, постарался уползти подальше. До кота было не дотянуться. Он стал путешествовать по двум соседним ёлкам. Кое-как приблизившись к коту, парень потряс ветку. Видимо, другого решения не было. Котэ сорвался, в полёте несколько раз хватался за ветки, повисал, тормозя падение, но в итоге плюхнулся в сугроб с высоты пяти метров. Я бросилась к нему, Котэ побежал за коттедж, но остановился. Я взяла его на руки. Голубые глаза зверя были по пятаку от страха. Я расплатилась с его спасителями и занесла страдальца в дом.

Котэ не простудился и ничего не сломал, но я заметила, что несколько дней у него болели подушечки пальцев, они покраснели. То ли оттого, что кот долго цеплялся за ёлку, то ли от прыжка с высоты. С тех пор я стала называть его летучим котиком.

Долгое время я не выпускала Котэ в лоджию, но потом всё же открыла доступ. И, конечно, он снова перебрался на ёлку. Однако у меня была наготове узкая доска, которую я подставила ему, положив на ветки. Так кот стал благополучно возвращаться ко мне, нагулявшись в густых кронах. Затем я вбила в перильце лоджии гвоздь, к которому шнурком привязала несколько веток, сделав для кота безопасный мостик к деревьям.

Летом по вечерам Котэ прыгал по лоджии, пытаясь поймать мотыльков, летевших из леса на оконный свет. Но те избегали его лап. А крупных жуков кот не трогал, опасался. Только однажды, выглянув в лоджию, я увидела на полу нечто внушительное. Решила, что Котэ всё-таки сбил жука, с опаской наклонилась рассмотреть и обнаружила, что первой добычей летучего кота стала летучая мышь. Казалось, она не ранена, а просто оглушена. Я положила мышь на стоявший на лоджии стул, надеясь, что очнётся. А кота забрала в комнату. Мышь и впрямь вскоре упорхнула.

Из соседней комнаты был выход на вторую лоджию, где я кормила свиристелей и синиц пшеном. Птицы просто разжирели, получая еду без труда. Иногда какая-нибудь толстая свиристель с разлёту ударялась в стекло так, что я выскакивала проверить – жива ли? Туда Котэ я не выпускала – возле второй лоджии стоял огромный дуб, на котором я его точно видеть не хотела. Зато в «его» лоджии я кормила двух белок.

Как эти зверьки оставались в безопасности? Я просто закрывала Котэ в комнате, когда клала на столик за окном угощение для них. Пока белки перетаскивали к себе в дупло куски батона – они предпочитали белую выпечку, – кот сидел на подоконнике, нервно подёргивая хвостом и пощёлкивая зубами. Белки вблизи выглядели невзрачно – серые, шерсть на хвостах редкая. Я наблюдала их больше трёх лет, но ни разу не заметила бельчат. Поэтому прозвала парочку «белки-чайлдфри» и решила, что они живут «для себя», не обзаводясь детьми.

Но окружающий мрачный лес не нравился мне, небо закрывали кроны. Я привыкла к другой природе – степной, солнечной. Поэтому однажды мы с Котэ вернулись в родную деревню. Уезжая, я срезала шнурок с еловых веток, чтобы они не засохли.