А ещё дочь красит губы и возмущённо цокает: «Блин, кошка опять спонжик жрала». Неслыханная дерзость! Чем теперь тональный крем наносить? Хоть с ведром на голове выходи, не накрашенная.

А «бруки» вы у неё видали? Нет, это не какие-нибудь колхозные подвороты, это так теперь модно. И опять цокает, кура. И глаза закатывает по самые брови, специальной щёточкой крашенные и парикмахером щипанные. Теперь это большое «фу» – с кривыми лахудровыми бровями ходить.

Или вот ещё деталь: маникюр в стиле «коготь тигра, затаившийся геккон». А в реальности выходит по-другому: «Чё я как опоссум?» Ну да, опоссумы обычно так и делают – ногтищи раскрасят, и паркет ими корябают, и посуду не моют. А ты, мама, сидишь такая и не знаешь, что сказать.

А чего тут скажешь? Всё, выросла доченька. И мамины каблуки ей к чёрту не нужны, у неё кроссовок восемь пар и одни кеды. И духи любимые уже не мамины, а какой-то «Поцелуй ночного енота». И шоколадку от зайчика уже не приемлет и снова цокает, будто у неё там заело что-то. В общем, мама в растерянности. Вроде побить человека ещё можно, но поздно.

А бывает и так: вдруг приходит оно, лохматое, с улицы и ротик делает скобочкой. С подружкой поругалась навсегда, на веки вечные, чтоб её телегой переехало. И плачет горькими детскими слезами, и кулачком личико трёт. И вот тут ты, наконец, простираешь родительское крыло, слегка помятое, но ещё рабочее, и говоришь секретные волшебные слова: «Давай пожрём?» Оно лежит, слезами давится, а ты спинку чешешь и по головке гладишь, гладишь…

Всё, что останется нам, мамам, – прикрывать тылы. И обнимать. Почёсывать свои собственные шишки, давно зажившие, вдыхать фантомные боли от сотни раз сколотого сердца, и – снова повторять: «Давай пожрём?»
А что ещё? Ведь было что-то ещё…