В медицинском институте на доске информации появилось объявление: «Если тебе комсомолец имя – имя крепи делами своими! Юноши и девушки, все в стройотряд! Страна ждёт ваших подвигов! Запись в комитете комсомола с 12.00 до 15.00».

Мы с подругами вдохновились, потому что были комсомолками, спортсменками и красавицами. Да и чем ещё в летние каникулы заняться?

Однако всё оказалось не так уж просто. Каждую кандидатуру, которая желала трудиться на благо общества, обсуждали на сборе комсомольской ячейки института.

– Я против Торощиной. С ней всегда беда, – категорически заявил Паша Верихов и в красках описал моё участие в «бунте» по время поездки на картошку.

Я принялась спорить и горячо доказывать свою пригодность для трудового подвига. Учусь хорошо, подрабатываю на «скорой», участвую в спортивных мероприятиях и самодеятельности. А ещё почти наизусть помню речь Брежнева на последнем пленуме ЦК КПСС. Даже с чувством продекламировала особенно трогательный отрывок. Декан кафедры марксизма-ленинизма мадам Пушкова прослезилась и простила мне пропущенные лекции.

Верихов оставался непреклонен. Вообще-то он активно поднимался по карьерной лестнице и уже значился кандидатом в члены КПСС. Но были члены и позначительнее его. Профсоюзный лидер Валера Вахрушев, большой поклонник нашего студенческого театра и меня лично, игриво подмигнул:
– Да ладно тебе, Пашка! Пусть едет. Мы же её не в командировку в империалистическую страну отправляем, а помидоры собирать.

И я радостно поскакала покупать стройотрядовское обмундирование и пришивать к нему разноцветные значки и шевроны.

На железнодорожном вокзале вдоль поезда Пермь – Одесса вальяжно прогуливались будущие отдыхающие. И только три последних вагона пустовало. На привокзальной площади выстроили наш сугубо девчачий батальон и провели торжественную линейку. В финале раздалось зычное «По вагонам!»

Сметая всё на своём пути, девчонки рванули к поезду. Мы с подругами поступили прозорливо. Оксанка и Лена остались стеречь вещи, а мы с Маргариткой пошли на штурм. Естественно, на ступеньках вагона я оказалась первой. Перегородила вход ногой, чтобы не пропустить конкуренток. Моих силёнок всё равно не хватило бы надолго, но туристка-скалолазка Маргарита в каком-то фантастическом прыжке взлетела над толпой, прошлась практически по спинам и головам и оказалась в вагоне.

– Купе в центре! Проверь, чтоб окно открывалось и полки не качались! – кричала я ей вслед.

Девчата носились по плацкартному вагону, ссорились, ругались, мест на всех не хватало, кое-кому пришлось размещаться на третьих полках под потолком. Мы с Марго яростно держали оборону своих шести «шконок» – четырёх в «купе» и двух боковушек.

Прибежала Люда, наша комсомольская богиня:
– У вас свободно, можно я с вами поеду?

Я уже было открыла рот, чтобы ответить «да», но у меня за спиной прошелестел нежный голосок:
– Не соглашайтесь. Стукачка. Я с ней в одной группе учусь.
– Занято! – рявкнула я.
– Кем?! – возмутилась Люда.

Нагруженные всеми нашими баулами, в вагон с трудом вползли Оксана и Лена, кинули вещи на полки и тяжело выдохнули.

– Если б Светка не помогла, ваще сдохли бы! – вытерла вспотевший лоб Оксана.
– Вот эти две с нами едут! – гордо ответила я Люде.

Боковые полочки достались Тане, обладательнице нежного голосочка, и тихоне Свете. Танюшка была хрупка и изящна, как барышня с литографии позапрошлого века, однако при этом оставалась умной и ироничной, а словечком могла ужалить, как оса. Пухленькая Света же лишь казалась тихоней, но в глазах у неё скакали лихие чертенята. В общем, девчонки отлично вписались в нашу компанию.

Люда тоже не осталась бездомной, она устроилась в штабном вагоне под покровительством нашего комбата Паши Верехова.

Ехали весело! Ведь нас ждали настоящие радости жизни – совсем скоро мы будем отдыхать в поле, загорать на солнышке, питаться фруктами, вдобавок заработаем денег.

Спустя три дня нас выгрузили из вагонов и построили в ряд, чтобы сформировать роты по 30 человек каждая. И вот тут случилось несчастье. Все девчонки отправлялись в поля, на природу и свободу, а нашему подразделению предстояло ехать на завод!

Пока добирались на автобусе до пункта назначения, плакали от горя. Старшей была назначена Люда, которая поначалу пыталась нас успокоить, но потом разозлилась и пригрозила по приезде отбить телеграмму комбату Верехову, а недовольных отправить домой с волчьим билетом.

Посёлок Красное представлял собой небольшой населённый пункт в Молдавии, однако гордо величал себя городом. Градообразующим предприятием являлся консервный завод «Октябрь». Продукция – стратегически важная для народного хозяйства большой страны: варенье, повидло, компоты, соки, зелёный горошек, кабачковая икра, консервированные огурцы и томатная паста.

В то время государство заботилось о тружениках. Летом у заводчан хлопот невпроворот, ведь надо заниматься собственными садами и огородами, собирать урожай, варить, солить, закручивать банки и отправлять на продажу. А кто ж в цехах работать будет? И вот тогда на помощь приходила социальная интеграция: молодёжь из северных регионов с радостью ехала помогать южным товарищам.

Нас расселили в комнатах пустовавшего рабочего общежития, а затем повели знакомиться с заводом. Когда вошли в плодово-ягодный цех, все девчонки решили, что именно так выглядит ад. В центре цеха гремел и трясся сортировочный транспортёр, на ленте виднелись горы черешни, слив, абрикосов. Всё это следовало перебрать, оторвать черенки, листочки и веточки. И подобные линии вились по всему цеху. В одну сторону ехали литровые банки с готовым вареньем, в другую – трёхлитровые с соком. Стены и потолок тоже не простаивали: по рельсам на железных крючочках из мойки спускались чистые банки. Вся конструкция поскрипывала, иногда крючки поворачивались не той стороной, и стеклянные банки летели вниз на головы рабочим.

Рядом находилось отделение, где стояли варочные печи. Ну, там всё просто: берёшь 3–4 мешка сахара, в каждом по 10 килограммов, засыпаешь в ёмкость, а ягода поступает туда сама. Автоматика же! Правда, готовое варенье надо вручную вычерпывать ковшами из чана. И тут главное – наловчиться, чтоб сладкая лава не попала на руки и не затекла в сапоги, тогда моментально ожог до кости.

Кстати, казённые сапоги нам выдали – правда, 40-го размера. Тонкие девчоночьи ножки болтались в голенищах, как тростинки.

– Будь внимательна, ворон не считай! – кричали нам начальники. – Когда снимаешь с транспортёра трёхлитровки с соком, держи их за крышки. Помни, что у горячей банки может лопнуть дно. Так не держи её прямо над ногами, тогда не плесканёшь в голенище кипятка! Рабочие халаты раз в неделю отправляй в стирку, а косынку стирай сама. Гигиена и безопасность! Тут одна новенькая причёску сделала, похвастать хотела, на работу без головного убора явилась. А у нас вертикальный транспортёр забарахлил, цепочка оборвалась, повисла и запуталась у неё в кудрях. Потом потянулась, и с головы оторвало клок волос вместе с кожей. А могло бы целиком скальпировать!

Местное население в цеху всё-таки присутствовало. С десяток работниц ещё оставалось на посту. Старшая смены по имени Магда в исступлении махала мне руками и кричала:
– Б…на х…! П… не стоять!

Но я уже ничего не пугалась и ничему не удивлялась.

В посёлке Красное в основном жили украинцы, молдаване, гагаузы и много румын. Все эти люди говорили на такой гремучей смеси языков, что девочки с Урала не понимали практически ничего. Однако, что примечательно, все матерились исключительно на русском.

С румынкой Магдой мы свели дружбу. Ростом она была как гренадёр, силушкой – как богатырь, и молчалива, как столетний аксакал. Когда мы с девчонками втроем пыжились поднять мешок с сахаром, чтобы сыпануть в печь и по возможности не улететь следом, силачка Магда всегда спешила на помощь. В столовой я жаловалась подруге:
– Нам нельзя такие тяжести поднимать! Мы же девочки! Нам ещё вынашивать и рожать.

Магда, как всегда, молчала, но кивала – видно, разделяла моё возмущение. Вряд ли она понимала нашу речь, но меня и такое общение устраивало.

Вскоре меня зачем-то перевели на самую лёгкую работу. Здесь от работника требовалось лишь нажимать кнопку, когда короба с фруктами наполнялись доверху и были готовы для отправки в варку.

Я удивилась такой поблажке. Поинтересовалась у Магды: за что ж мне выпала привилегия? Та долго собиралась с мыслями и наконец выдала маловразумительную фразу: «Ты хороший… быть беременный».

Однако наши летние планы понемногу сбывались. В свободное от работы время мы ходили купаться и загорать на берег Днестра, вечерами бегали на танцплощадку, а потом огородами улепётывали от назойливых кавалеров. А ещё совершили два путешествия – в Тирасполь, до которого 40 километров, и даже в Одессу, которая оказалась тоже недалеко, в 90 верстах.

Одесса нас ослепила. В те времена это был шикарный, блистательный город с мощённой кирпичами Дерибасовской, нарядными витринами магазинов и ресторанов. Мы на седом Урале такого не видывали. Тёплый ветерок гладил по щекам, трепал волосы, манил и звал подышать бризом на морском вокзале. Мы сидели на лавочке, ели мороженое и глазели на корабли. Вот если б каким-нибудь образом попасть на борт и отправиться в далёкие края за морями и океанами!

Тем временем прямо к нам направлялось двое парней в ослепительно белых кителях и с ослепительно белыми зубами; при этом сами они были абсолютно чёрными.

– Hi girls! Come with us! Drink, dance, having a good time! – весело скалились моряки. (Привет, девчонки! Пойдёмте с нами! Выпьем, потанцуем, хорошо проведём время!)

Мы от удивления дружно подавились мороженым.

– Скажи им – мы комсомолки и против рабства. И скоро все негры в мире станут свободными! – пихнула меня в бок Люда, которая постоянно таскалась за нашей компанией.
– Сама скажи, – огрызнулась я.
– Так я это… не очень. А у тебя ж мама «англичанка»! – заныла Люда. – Ладно, попробую. Comrades! Soviet people love blacks!

У моряков перекосило лица.

Дальше наши дороги разошлись. Оксана, Лена, Таня пожелали посетить знаменитый Привоз. Авантюристок Маргариту и Свету манили одесские катакомбы, а меня – оперный театр. Понятно, что летом он закрыт, но вдруг договорюсь, и меня пустят хотя бы посмотреть на внутреннее убранство. Комсомольская богиня Людочка осталась в порту налаживать интернациональные связи.

Вечером, переполненные впечатлениями, мы встретились на автовокзале и отправились обратно в посёлок Красное. Но нас ожидал сюрприз. Оказалось, комбат Верихов успел вывезти из полей одну сильно пострадавшую роту. Девчонки выглядели как бойцы, вырвавшиеся из окружения: похудевшие, почерневшие, с облупленными щеками и носами. В нашу восьмиместную комнату тяжело ввалилась Снежана, кинула вещевой мешок на пол, брякнулась на свободную койку и спросила:
– Пожрать, покурить, выпить есть?

Вообще-то родители Снежаны трудились в пермском Доме моды: папа рисовал модели, мама ходила по подиуму. Но в полях весь городской лоск из девушки выветрился.

В тот день бог послал Снежане тёпленькую кабачковую икру из овощного цеха, свежий хлебушек, кружку домашнего винца и сигареты «Прима». Насытившись, Снежка расслабилась и начала свой рассказ.

Оказывается, где-то на просторах Молдавии стоит лагерь, окружённый по периметру железной оградой. В центре лагеря фанерные домики с дырками в стенах – по утрам можно обменяться рукопожатием с соседом. Туалеты и умывальники на улице. Рядом столовка под навесом из целлофана. А вокруг поля, поля, поля…

В этом колхозе выращивали горох. Зелёный горошек собирают так: наклоняешься, рвёшь руками охапку пышной травы, сгребаешь всё в кучки. Главное, не очень большие, потому что вечером, когда дойдёшь до горизонта, будешь возвращаться тем же маршрутом. Но уже с ведром. Стручки, подсохшие на солнце, следовало оборвать и распотрошить.

Не то чтобы городских девочек пугала работа, но всех нюансов они точно не знали. Сначала смеялись – зачем это местные в такую жару кутаются в тряпки с ног до головы? Солнышко! Надо загорать! Все надели купальники. Естественно, в первые же два дня белокожие уралочки обгорели. Тётки поварихи выдали кислого молока, чтобы мазать волдыри. За ночь эта спасительная бодяга засыхала, утром холодной водой не смывалась, кожу тянуло, каждый наклон спины или взмах руки – боль, рвущая и саднящая.

– Ненавижу зелёный горошек. Больше никогда его в рот не возьму, – поделилась Снежана.

Кормили, впрочем, нормально: макароны, гречка, котлетки, рыбные биточки. Только внезапно у всех прихватило животы. Поварихи и тут нашли спасительное средство – теперь по вечерам они выставляли девчонкам ведро белого домашнего вина. Дезинфекция, всё промоет!

Вскоре с проверкой прикатил комбат Верихов и охнул: из тридцати человек только половина трудится в поле, а остальные не отходят от туалетов. Холера, дизентерия, да чёрт знает что ещё! Собрал отряд, посадил в грузовик и повёз ближе к цивилизации.

– Зря вы его ругаете, Пашка нормальный, он не козлина. И вообще он нас спас, – закончила Снежка.
– Так и у нас тут не курорт, – ответила Оксана. – Завод работает в три смены, каждая по восемь часов. Утром и днём ещё ничего, а ночью с ног валишься.
– Девчонки в овощном цеху жопки огурцам и кабачкам рубят, по пальцам себе херачат, – добавила Лена. – Все в бинтах ходят.
– А эмоциональный момент? Я после смены у сортировки подметать начала, на полу гора вишни, грязь, щепки разные. Мусор собрала, выбрасывать понесла. А бригадир орёт: кидай всё на конвейер, там переработается, сварится, – поделилась Таня. – Чтоб я ещё хоть раз в жизни магазинного сока выпила!
– Дуры вы, – беззлобно заметила Снежана. – У вас горячая вода есть. Я уже месяц не мылась, как из Перми уехали.

Комбриг Верихов устроил общий сбор. И настало Людино время! Комсомольская богиня развернула длинный список, в котором оказались зафиксированы все наши проступки. Татьяна – «скользкая саботажница», всегда пытается увильнуть от работы. Тихоня Света – диверсантка. Маргарита – и вовсе убийца, пыталась утопить своего товарища.

– Я маленькая, я не могу мешки с сахаром таскать, – оправдывалась Танечка.
– Балда ты, Людка! Я тебя плавать учила! – кричала Маргарита.

Света молчала, поскольку была действительно виновна. Хлопец предложил прокатиться на грузовом каре, она в ответ кокетливо заметила: «Какой русский не любит быстрой езды». Ухажёр пустил за руль, бедовая Света взялась за рычажки и на максимальной скорости врезалась в стену. Пострадал груз с банками варенья, всё вдребезги.

– А Торощина вообще беременная! – в финале эффектно выпалила Людочка.

Паша Верихов схватился за сердце. Беременная комсомолка в стройотряде! Аморальное поведение, позор, скандал!

На инцидент сбежались все местные комсомольские шишки и начали допрос с пристрастием: «Скажи, кто, где, когда? Посодействуем! Жениться заставим!» Я молчала как партизан. На то были свои причины.

Из рядов ВЛКСМ меня пытались исключить уже дважды, и всякий раз из-за «аморалки». В десятом классе на первомайской демонстрации доверили нести портрет Ленина, а я жёлтым фломастером дорисовала ему над головой нимб. Ничего плохого не хотела, Ильича уважала и считала почти святым. А ещё на первом курсе хотела подзаработать на итальянские сапоги, и тут как раз подружка балерина повредила ногу, попросила заменить её на выступлениях варьете в ресторане «Кама». Я уж не знаю, кто из правоверных комсомольцев шлялся ночью по злачным заведениям, но доносик в учебную часть накатали. Тогда я отмахалась рентгеновским снимком сломанной лодыжки подруги – типа всё делала исключительно из врачебного неравнодушия. Но теперь ситуация серьёзная.

Меня отправили в заводскую поликлинику на медицинское освидетельствование. Врач-гинеколог была явно родом из Одессы. Загнала меня на кресло-«вертолёт», надела перчатки, вооружилась зеркалом, а потом возмущённо заголосила:
– Шо вы мне мозг ломаете! Ты беременна, как мой дядя Йося! Да таки шторки только у лялек новорождённых бывают!

Я молчала, хвастаться тут нечем, поскольку в 19 лет всё ещё оставалась девственницей.

– И шо писать-то твоим комсомольцам? – вопрошала доктор.
– Напишите – первый триместр. К работе непригодна.
– И то правильно, – кивнула доктор. – Тут у нас через одну опущение органов малого таза, потом бесплодие и выкидыш.

Домой, по состоянию здоровья, меня отправляли чуть ли не с оркестром. До поезда сопровождал лично Паша Верихов. Нёс чемодан и всё время спрашивал:
– Не холодно? Не жарко? Пить-есть хочешь?

Посадил в поезд, устроил в купе и напоследок только что не перекрестился. Состав тронулся.

Я безучастно глазела в окно, а потом подумала: так я же теперь свободный дембель! Могу ехать куда захочу. Вышла на ближайшей станции и отправилась в Измаил, что находится неподалёку.

Дед Василь и бабка Анна-Берта очень обрадовались моему нежданному появлению. Дед побежал на почту и отбил телеграмму: «Спасибо, Ирочка, что наконец-то отправила к нам в гости внученьку». Естественно, через пару дней мама уже была в Измаиле. И, скорее всего, меня бы ожидала высшая мера наказания, если бы матушка не постеснялась «международного» скандала с участием многочисленных родственников и соседей.

– Из деканата позвонили, спросили, как ты домой добралась. И в курсе ли я, что дочь беременна, – сдержанно говорила мама. – Хорошо, что телеграмма от деда раньше пришла. А ты действительно того?..
– Мам, да ты что, я ж это… не дура.

Мама лишь махнула рукой. Перед отъездом она успела поговорить с деканатом: «Да, приехала. Да, знаю. Осенью замуж выходит. Сейчас в санатории здоровье поправляет. А если что-нибудь с будущим внуком случится, то я вас, дорогие товарищи, так затаскаю по парткомам…»

– Штирлиц никогда не был так близок к провалу, – усмехнулась мама. – Для поддержания легенды ты должна осенью выйти замуж.
– За кого? – возмутилась я.
– Да хоть за Мюллера, – ответила мама. – Если тебя из комсомола исключат, это будет провал резидента.

Самое смешное, что осенью я действительно вышла замуж, но всё равно это был провал!