Вчера меня бросил голубь.

Когда я сообщила по телефону это трагическое известие своему другу Женьке, тот решил разобраться в вопросе обстоятельно.

– Так, – начал он задумчиво. – Голубь – это у нас кто? Если ты имеешь в виду того, о ком я сразу подумал, то он больше похож на старого филина.
– Да нет же, – всхлипнула я. – Голубь – это голубь, птица такая сизая.
– Допустим, – продолжал размышления Женька. – Значит, некий гигантский голубь напал на тебя на улице, поднял в воздух, решил отнести в гнездо на корм своим птенцам, а потом по какой-то причине ослабил хищные когти… В общем, голубь передумал и бросил тебя… Ты хоть не сильно ушиблась?

Женька насмехался надо мной, а я страдала на самом деле. Сейчас объясню, как всё было.

Поздним вечером я возвращалась домой из магазина, нагружённая сумками с продуктами. У подъезда приметила сидевшего на ступеньках голубя. Когда я ступила ногой у самого его клюва, голубь даже не взлетел, а продолжил сидеть, горько нахохлившись.

Выглядел он опрятно, вполне пристойно, но не проявлял никакого интереса к жизни – абсолютная апатия. Я и сама пребывала в расстроенных чувствах, поэтому, испытывая к нему сочувствие, наклонилась и спросила:
– Что, брат, совсем хреново?

Голубь только заурчал сердито, но с места не сдвинулся.

Под лестницей нашего подъезда обитают дворовые кошки, я подумала, что если они его учуют, уж точно не станут вести с добычей задушевные беседы, и решила взять голубя к себе домой на ночёвку, а там посмотрим. Но поскольку руки мои были увешаны многочисленными пакетами, то прихватила голубя я не очень деликатно, вышло как-то вниз головой и под мышку.

Когда я подошла к лифту, двери его разъехались и на лестничную площадку ступил Димон, весёлый алкоголик с девятого этажа. Оценив нас с голубем, он спросил:
– Возвращаешься с удачной охоты, Багира? Сто пятьдесят под дичь?
– Димон, ты куда-то шёл? Вот и поторопись! – я раздражённо отпихнула его бедром и втиснулась в лифт. – А то через пять минут водку уже не пробьют.

Я не собиралась составлять конкуренцию нашим подъездным кошкам, голубей я не любила ни в каком виде. Помню, как в детстве в гости к нам приехал мой дед из Волгограда, привёз всякие гостинцы, в том числе пятилитровую стеклянную банку с замаринованными в ней птичьими тельцами, и эта банка сразу вызвала у меня подозрение. Мама накрыла стол, что-то напекла-нажарила, дед торжественно вскрыл свою банку, разложил тушки по тарелкам. Я заартачилась и сказала, что буду только жареную картошку, а мама с благодарностью испробовала дедово угощение.

– Странный какой вкус, – сказала она, уже обглодав одну косточку. – Что за цыплята?
– Цыплята! Скажешь тоже! – обиделся дед. – Это голуби, сам отловил неделю назад.

– Папка, ты совсем?! – с упрёком выкрикнула мама, зажала ладонью рот и побежала в уборную.

Я с ужасом уставилась на банку с консервированными голубями и даже картошку есть не смогла.

Чтобы оправдать деда, которого я стала считать дикарём, мама потом говорила: «Кутька, мой папка войну прошёл, голод, плен, контузию, у него свои странности. В конце концов, он же не кошку зажарил».

Но не только в кулинарном смысле, а также и в интеллектуальном, голуби не вызывали у меня большой симпатии. Они уже так обнаглели в последние годы, что, летая во дворах, чуть ли не бейсболку с тебя сбивают, пикируя на землю. Когда я катаюсь на велике, только и успеваю от них уворачиваться.

Мой рабочий стол в комнате стоит у окна, за окном в полуметре от компа висит ящик кондиционера. Мало того что голуби регулярно на него приземляются и какают, они могут ещё и в открытое окно заглянуть, с любопытством шагнуть на подоконник и сделать пару шлепков у цветочных горшков, как будто у меня здесь общественный голубиный тубзик.

Прошедшей зимой на мой кондей приземлилась парочка голубков и начала заниматься любовью. В принципе, я не против размножения, у меня у самой есть сын, но делать это не в сезон, когда все нормальные животные отдыхают от любовных утех, а тем более предаваться разврату прямо у меня под носом – это уже чересчур! К тому же они очень отвлекали меня от работы за компьютером этим своим процессом.
Я встала, чтобы зашторить окно, но спугнула парня, он свалился с подруги и рухнул вниз с седьмого этажа. Надеюсь, он всё-таки включил мозг и расправил крылья во время падения, тем более что барышня камнем кинулась за ним. Пернатые Ромео и Джульетта!

И ещё была история в моём детстве. Кто-то из нас с мамой припёр в дом голубёнка, болезненного такого или просто ещё не совсем сменившего оперение, между взрослой его сизой порослью торчали жёлтенькие остатки детского пушка. Мы его выходили, со временем он стал пёстрым красавцем, крепким парнем. Обитал у нас в кухне на шкафу-пенале, вёл себя по-хозяйски, а по весне улетел в окно.

Мама затосковала, но в конце лета он вернулся, и не один, а с бабой. Баба была стеснительной, всё топталась на тумбочке балкона, озиралась, но он объяснил ей как-то, что стесняться этих людей не надо, это так, ерунда, а не люди, голубями не питаются, зато такие дураки, что могут сами едой поделиться, к тому же на шкафу-пенале можно устроить гнездо, это давно обжитая им территория.

В общем, он уломал свою подругу жить у нас, и какое-то время мы терпели эту пару на кухне. Но мама оказалась ревнивой женщиной, голубиная баба тоже не могла снести конкуренции – мама была крупнее соперницы, да ещё и вечно жарила на сковороде птичьи окорочка. Женщины не сошлись характерами, и голубиная жёнушка наворковала нашему пёстрому, что жить им всё-таки надо отдельно. Они улетели.

Мама снова затосковала и завела петуха с курицей, но это совсем другая история, а я вернусь к своему найдёнышу.

Дома я выпустила голубя на пол своей комнаты и отправилась на кухню разбирать покупки. В это же время из своей комнаты вышел мой семнадцатилетний сын Стёпка, метнулся в мою комнату стибрить каких-нибудь печенек из буфета, но скоро прибежал на кухню с выпученными глазами.

– Мам, там у тебя какая-то фигня по полу ходит!

Я быстро сообразила, что есть шанс поразвлечься, и с деланым любопытством последовала за взволнованным сыном в свою комнату.

– Смотри. Это кто, голубь? – возбуждённо указывал сын на птицу. – Как он к тебе залетел?
– Где, сынок? Никого не вижу, – придуривалась я.
– Да вон же, у буфета сидит! – настаивал сын.
– Стёпа, ты совсем переиграл на своём телефоне? – с напускной тревогой продолжала я. – Там никого нет!
– Да как же нет! – начал нервничать сын. – Ты совсем ку-ку? Вот, на полу, натуральный голубь!
– Стёпочка, успокойся, там никого нет, у тебя глюки, – продолжала я издеваться.

Впервые видела, как человек прямо на глазах сходит с ума, и в конце концов сжалилась – на что мне сдался помешанный сын?

– Ой, да, разглядела, действительно птичка, – прищурилась я на голубя.
– Действительно? Ой, птичка? – передразнивая меня, заорал Стёпка. – Это как вообще?
– Вот же чудо чудное, диво дивное! – покачала я головой и позвала голубя. – Гули-гули…
– Мать, чё делать-то? – не успокаивался Стёпка.
– Согласна, ситуация опасная, звони в МЧС.

Стёпка вгляделся в моё глумливое лицо, что-то сообразил и сердито спросил:
– Это что – дешёвый развод?
– Развод, Стёпа, это когда два человека решают официально закончить свои брачные отношения, а дешёвый – это если без заключительного банкета. А то, что сейчас произошло, у приличных людей называется розыгрыш. Ладно, признаюсь, я принесла голубя переночевать.

Стёпа смачно выругался и ушёл в свою комнату.

Пока я расфасовывала купленные продукты по полкам холодильника и гадко хихикала, услышала, как Стёпа звонит кому-то и гневно говорит: «Представляешь, моя мать совсем свихнулась, притащила с улицы голубя на ночь!.. Да нет, он реально сейчас шляется у неё по комнате!»

Судя по тому, что он повторял эту информацию раз сорок, я догадалась, что Стёпа перезвонил всем своим друзьям из телефонной книжки.

Время было позднее. Когда я доваривала суп для завтрашнего обеда, в кухню снова зашёл Стёпа, вид у него был озадаченный.

– Мам, кажется, голубь уже того. Он обмяк, его совсем расплющило, и глаза закатились.

В некоторой тревоге я пошла за сыном в свою комнату, внимательно посмотрела на «расплющенного» голубя и сказала:
– Стёп, то, что ты сейчас наблюдаешь, в природе называется ночной сон. Я понимаю, что тебе это состояние давно незнакомо. Ты вообще смотрел на часы? Почисти зубки и давай быстренько закати глазки в своей постельке, пока я сама тебя не расплющила…

Однако моя ночь была бессонной. Я наблюдала за голубем и размышляла, что с ним делать дальше. Поискала адреса ветклиник в интернете, нашла несколько орнитологических, некоторые из них оказались круглосуточные. Стала набирать номера телефонов.

– Доброй ночи, – начинала я разговор с дежурной работницей. – Рискую показаться вам сумасшедшей, но я подобрала на улице голубя и хочу понять, что у него болит.

Дежурные реагировали на меня приветливо, убеждали, что я совсем не сумасшедшая, а напротив, добрая женщина, называли цены на первичную консультацию, затем на анализы и лечение, уверяли, что могут принять нас с голубем прямо сейчас, в полвторого ночи, из чего я сделала вывод, что они точно считают меня чокнутой и очень радуются этому факту.

Сложив все названные суммы, я подсчитала, что в целом это выходит дороже, чем мой поход в салон красоты на окраску волос и стрижку, который из экономии я откладываю уже который месяц. Фиг вам, подумала я и решила понаблюдать за состоянием голубя на следующий день, тем более что внешне он был совершенно здоров, без явных увечий, чистенький и ладненький.

В итоге голубь прожил у меня несколько дней. И у нас был сумасшедший роман!

Для начала я решила изучить его физические возможности. Крылья у голубя были рабочими. Когда я подбрасывала его над постелью, он неплохо летал. В процессе экспериментов я усаживала его на буфет, и он быстро сообразил, что слетать и приземляться удобнее на кровать, потому что там мягко. И всё-таки, обладая летательными возможностями, голубь предпочитал передвигаться с помощью ходьбы. Это был такой странный голубь-пешеход.

Порой он демонстрировал загадочный аттракцион: начинал топтаться вокруг своей оси с адской скоростью по нескольку минут кряду. Когда мне надоедала эта карусель, я брала его на руки, гладила и приговаривала: «Давай успокоимся, не надо так нервничать, что ты вертишься волчком, ты же не юла из передачи «Что? Где? Когда?». Голубь соглашался и утихомиривался на время.

Я устроила ему местечко в бывшей детской Стёпиной ванночке, которую использовала в последние годы как ёмкость для смешивания кипятка и холодной воды, когда у нас отключают горячую. Ванночку для удобства голубя я устелила старыми экземплярами нашей газеты. Голубь обгадил рассказы и фотографии всех ведущих авторов, включая мои.

Когда я приближалась к нему, поначалу он воинственно рычал. Именно рычал, а не ворковал, и вообще вёл себя как собака. На второй день уже ходил за мной по пятам из комнаты через прихожую в кухню, быстро освоился, мог запрыгнуть с пола на постель, где я валялась с книжкой, сесть мне на грудь, почти ласкался.

Периодически я звонила другу Мишке с отчётом, говорила:
– Это фантастика! Как он мог так быстро приручиться? Даже у моих бывших мужчин на это уходило значительно больше времени.
– Так у голубей и жизнь короче, – отвечал Мишка.
– Тьфу на тебя! – сердилась я.

Сын Стёпка ворчал, шарахался от птицы, требовал, чтобы я отселяла голубя хотя бы на ночь из комнаты в прихожую, не дышала с ним одним воздухом и проветривала помещение, потому что он может быть заразным. Но на третий день я обнаружила сына в обнимку с голубем на своей кровати.

– Он сам прыгнул мне на руки с пола! – в нежном замешательстве оправдывался Стёпка, робко поглаживая голубя по голове.

Проблема у голубя была именно в голове, это мы выяснили коллегиально со Стёпой и Мишкой, наблюдая за его поведением. Есть он стал уже на первое утро, но когда я крошила ему хлеб на пол, бедняга никак не мог попасть по еде, вечно клевал мимо, ударяя клювом то влево, то вправо от кусочка хлеба. Мы решили, что он, наверное, врезался во что-нибудь башкой на лету и у него случились проблемы с вестибулярным аппаратом.

У меня тоже когда-то было сотрясение мозга. Когда я делала дома генеральную уборку и отмывала дверь туалетной комнаты под музыку с песнями и плясками, та вдруг сорвалась с петель и накрыла меня, врезав по башке. Около двух дней, когда я резко поднималась с постели, комната начинала дико кружиться. Тогда мне тоже помогал своими советами Мишка, уверявший, что сотрясение мозга просто надо пережить в спокойном режиме, и оно постепенно пройдёт. Но я, будучи бунтаркой, в спокойном режиме пережидать сотрясение не соглашалась и уже на следующий день отправилась с сыном на великах за город и прыгала в речку с тарзанки. Сотрясение мозга у меня прошло. Как говорится, клин клином. Правда, близкие не уверены, что прошло оно без последствий.

Однако лечить таким образом голубя, отправлять его кататься на велике и прыгать с тарзанки, я поостереглась, было ещё холодно.

Чтобы он не помер от голода, гоняясь за крошками по всей комнате, я стала ему размачивать хлеб с мелко порезанными кусочками докторской колбасы в мисочке – так легче попасть клювом в еду. Он честно старался, и у него уже начало что-то получаться, правда, весь пол в комнате и мебель были заляпаны разлетавшимися ошмётками. Прилетало крошками еды и мне – голубь оказался неловким жонглёром.

Мишка выдвигал версию, что голубь просто слепой и не видит еду. Но нет, он прекрасно видел, куда отлетела крошка, и шёл к ней, иногда вспархивал прямо на меня за хлебным комочком в азарте охоты.

Больше того, когда я приучила его пить из маленькой стопочки воду, он её точно идентифицировал, шёл непосредственно к ней и макал в неё клюв.

Наблюдая, как он достигал прогресса, я была счастлива – птичка шла на поправку. На третий день голубь так испачкался едой, что я решила его помыть.

Когда я поливала из душа обалдевшего голубя, то приговаривала ему в утешение:
– Не бойся, я не хочу тебя утопить. Просто вообрази, что это майский дождик, – а потом укутала его полотенцем.

Трудно представить, что происходило в голове несчастного голубя. У него там и без моего участия был бардак, а тут ещё я – безумный громадный Кинг-Конг, который его почему-то не сожрал, а играет, как бабушка с внучком.

Но день ото дня голубь свыкался с моими приставаниями и даже стал скучать без меня, если я отвлекалась на бытовые проблемы. А как иначе объяснить тот факт, что прежде голубь шарахался, а теперь ходил за мной по квартире, как утёнок за мамой-уткой? А когда я решала его приласкать, спокойно сидел у меня на груди или на плече.

Вскоре состояние голубя улучшилось настолько, что он вспархивал на подоконник и жадно взирал на улицу. На пятый день я решила провести эксперимент и открыла окно. Правда, на всякий случай поставила заслонку из двух сложенных рук, чтобы он не шагнул наружу случайно, ведь он у меня ходячий, а не летающий.

Голубь подошёл к открытому окну, вдохнул воздух свободы, внезапно вспорхнул и вылетел! Я и сделать-то ничего не успела.

Вскрикнув, я следила, как он неуверенно спланировал с седьмого этажа на дерево, посидел на макушке, потом опустился на нижнюю ветку, затем слетел на проезжую часть. Движение машин у нас довольно активное, а этот потерявший страх дурачина стал прогуливаться по дороге.

«Всё, ему конец!» – в ужасе подумала я, натягивая спортивки и вдевая ноги в сапоги, но продолжая при этом нервно следить за ним из окна. Со двора вырулила машина, толкнула его, я в ужасе зажмурила глаза, сердце ухнуло. Но голубь взмахнул крыльями и перелетел на обочину невредимый!

Я уже сбегала по ступенькам подъезда вниз, обогнула дом, выскочила на дорогу, обошла и ту, и другую стороны проезжей части, но голубиного трупика, к счастью, не обнаружила. Я всматривалась во всех встречных голубей, клевавших крошки, брошенные из окон горожанами, приставала к птицам, пытаясь узнать своего…

Да, забыла сказать, что мы со Стёпкой окрестили нашего голубя Кошмариком.

Мимо проходили люди, косились на меня с сочувствием, замечая, что я разговариваю с голубями и одета кое-как, на скорую руку. Какая-то девушка сказала своему парню: «Сколько же в нашем районе стало сумасшедших. Весеннее обострение, скоро все повылезают».

Не обнаружив Кошмарика, я немножко всплакнула и решила, что так тому и быть. Он сам сделал свой выбор и теперь продолжит жить без моего участия. Возможно, наш Кошмарик, как и тот пёстрый голубь из моего детства, вернётся летом с какой-нибудь голубкой, усядется с ней на кондиционер и станет мешать мне писать рассказы.

Надо было назвать его Карлсоном, тогда бы он улетел, но точно пообещал вернуться. Кошмарик, я жду тебя, милый, милый…