Живя в многомиллионном городе, мы вдруг прозрели: купить хороший вкусный хлеб стало проблемой. В так называемой шаговой доступности находится несколько сетевых магазинов, но то, что валяется у них на стеллажах, хлебом можно назвать с большой натяжкой. Двойка с плюсом по пятибалльной шкале. Исходя из Женевской конвенции этим нельзя кормить даже военнопленных.

Невольно вспоминаю: вкусный хлеб пекла моя бабушка Лена в русской печи. Был ещё знаменитый литовский хлеб «Паланга» – когда-то я шутил, что «Палангу» можно с одинаковым удовольствием есть на первое, на второе, на десерт и вообще питаться одной «Палангой», и это не надоест. Ешь и получаешь удовольствие от самого хлеба, а не от того, что на него намазали или положили. Это, так сказать, пятёрки по пятибалльной шкале.

Четвёрки заслуживают буханки из советского детства, краюшки, батоны и булки из иных – именно иных, а не всех частных пекарен. Вкусный хлеб пекут на Кубани родители моей жены в портативной хлебопечке. У них же очень вкусный хлеб развозит утром по станице сосед-предприниматель, останавливаясь у каждого дома.

Вкусный недорогой хлеб пекли в Петербурге дагестанцы, в невзрачной с виду пекарне в трёх минутах ходьбы от подъезда. Но этих хлебопёков разорила и сожрала частная сетевая кондитерская, изделия которой тянут не больше чем на тройку.

Теперь от моего дома за ближайшим мало-мальски вкусным хлебом надо ехать минут сорок. Естественно, каждый день не наездишься.

Существует версия, что Ева соблазнила Адама не яблоком, а свежей краюшкой хлеба. А что?

Избитые «хлебные» поговорки цитировать не стану, но запомнились изречения другой моей белорусской бабушки Нели: «Злыдни скачут, неволя учит, а чужие хлебы спать не дают». А ещё: «Дурной, как сало без хлеба».

Навестил как-то Любимого Профессора, и тот на радостях выставил на стол флакон 12-летнего скотча, а меня отправил в институтский буфет с напутствием:
– Одна нога здесь, другая там. И помни, юный друг, лучшая мужская шоколадка – это свиной антрекот с печёным картофелем, а лучшая апельсинка – луковица.

Это к тому, чтобы я не взял сдуру пирожных, чизкейков и прочей «немужской» белиберды.

В тот день я на радостях дал маху – к салатам и горячему прихватил на двоих всего два кусочка хлеба. Естественно, после третьего тоста последовало внушение, и пришлось заново бежать в буфет.

– Мой юный друг, – задумчиво изрёк Любимый Профессор, как только я выложил на стол десяток свежих ломтиков бородинского. – Мой юный друг, сегодня поговорим о хлебе. Древнейшими видами хлеба, кстати, считаются постная пита, мексиканская тортилья, индейская ципата, турецкая базлама и кавказский лаваш. Ну, давай по глоточку. Э-эх, хорош вискарик! Продолжим.

Обычного хлебовоза люди величали хлебодарником. Римляне почитали хлеб как божественный дар. Зёрна пшеницы и ржи впитывают энергию солнца.

В Древнем Египте, если заболевал фараон, его клали в ванну и засыпали пшеницей. Потом эту пшеницу жрецы скармливали сотне рабов, и если хотя бы трое из них умирали, считалось, что фараон исцелён. Налей-ка ещё по чуть-чуть. Э-эх! Продолжим.

В Европе полагали, что пекарь не может быть неопрятным, уродливым, пьющим человеком. За это мы сейчас и выпьем. Э-эх! Отличный скотч. Плесни-ка ещё и слушай.
Слушай, какими эпитетами, какими синонимами с любовью величали хлеб славяне. Дай бог памяти – окрушок, подпалка, печкарь, завиванец, банник, пошкрёбок… А ещё – полюбовник, баба, ягодица! Такие булки подкладывали молодым на брачное ложе.

– Хлеб и секс, – пробормотал я. – Что у них общего?
– Чувство голода, мой юный друг! – воскликнул Любимый Профессор. – Оба они вызывают аппетит и пробуждают чувство голода. Или, наоборот, голод заставляет взывать человека к хлебу и сексу. И оба они – хлеб и секс – не приедаются. Конечно, если человек здоров. Знавал я одну бабушку, которой не хотелось ни того, ни другого, но она вскорости немножко умерла.

Профессор любил вспоминать пациентов, которые «немножко умерли», неизменно добавляя, что все мы в свой час «немножко умрём».

– Что ещё у секса с хлебом общего? Ни с первым, ни со вторым невозможно завязать усилием воли. Плесни-ка ещё.

Ага! Во время хорошего секса и во время вкуснейшей еды какая-то часть тела чавкает… Кажется, мы начинаем пьянеть, но, мой юный друг, смею отметить самое важное: во время секса, как и во время еды, люди внезапно немножко умирают. Налей-ка ещё, и по домам. Э-эх!

Прошлым летом мы гостили в загородном доме моего друга, талантливого военного хирурга. Это был бенефис шашлыков – из баранины, свиной шеи, индюшачьих бёдер и даже из осетра.

В разгар застолья кому-то вдруг захотелось хлеба. Хозяин запрыгнул в машину и спустя десять минут привёз из частной пекарни несколько свежих ржаных караваев. И всё! Мы забыли о мясе, ломали пахучий тёплый хлеб руками, заталкивали в рот и удивлённо смотрели друг на друга.

Сказать, что наелись от пуза, значило бы не сказать ничего. Но на следующий день я вдруг ощутил звериную тоску – не по чешскому пиву или шашлычному ассорти, а по тому самому хлебу.

Тоска оказалась такой, что я вызвал такси и за тридцать километров от дома отыскал ту самую пекарню, да ещё согласился ждать часа два, потому что к моему приезду свежего хлеба не было.

Помню, как другой мой друг организовал озорную вечеринку, пригласив двух красивых девушек – точёную изящную Малышку и статную, крупную, но с безукоризненной сильной фигурой донскую Казачку. По иронии судьбы Казачка оказалась моей поклонницей, а потому и досталась мне.

Это был пир. И отнюдь не кулинарный.

В третьем часу ночи, на шестом часу интенсивного общения я почувствовал, что внезапно и немножко умереть можно не только от еды. Во время общей винно-кальянной паузы отлучился в свободную комнату, думал – минут на пятнадцать, но…

Когда открыл глаза, прямо надо мной во всей бесстыжей красе стояла длинноногая Казачка, уперев руки в крутые тренированные бёдра, вызывающе выпятив великолепную интимную стрижку.

– Бедный, бедный живой классик, – нараспев произнесла девушка. – Извольте встать и довести свою фанатку до финиша! А то я даже не знаю, что сейчас сотворю с этими двумя.

Из соседней комнаты доносились охи-ахи.

Я проснулся в четвёртом часу пополудни. Вспомнил всё. Особенно то, как она вела меня за руку за собой в ванную. И этот шикарный, победный, молодой, вздрагивающий при ходьбе круп, и на нём ромбик с ямочками…

Тут же возникло уже знакомое чувство голода. Вызвал такси и помчался в загородный посёлок. За хлебом. Рассудок отказался понимать – ведь было же, столько хлебушка было! Тогда зачем еду? Образно же говоря, объелся. А такое чувство, будто голоден. Вот и сейчас.

Слава богу, когда поутру провожал Казачку, хорошо запомнил её район, улицу, дом и подъезд.

Без особой надежды гулял под мелким дождиком у входа, почти два часа сидел на детской площадке, изучил объявления на парадной, поговорил с дворником, пообщался со старушками. Собрался было обратно, но…

Совершенно буднично отворилась дверь, и вышла она – с авоськой и в спортивной ветровке. Как я потом узнал, у них в доме закончился хлеб.

Несколько секунд мы глядели друг на дружку широко распахнутыми глазами, будто соревнуясь, кто кого затащит внутрь себя. Казачка опомнилась первой и расхохоталась:
– Не приелась за ночь? А ведь я учуяла. Ну пойдём, пойдём, мне есть чем тебя угостить.

В лифте она успела сообщить, что родители уехали в гости и раньше десяти вечера в квартире вряд ли появятся.

А недавно в интернете прочёл рассказ о том, как усталый, загнанный жизненной рутиной муж, хороший семьянин, вернулся с работы домой, а к нему в прихожей бросился сынишка и сообщил, что явился странный гость и будет жить у них.

В кухне на месте мужа сидел человек в шляпе, наглухо застёгнутом плаще и чёрных очках. Он ни на что не реагировал и не произнёс ни слова. От гостя исходил невероятно вкусный запах сдобы.

Сынишка объяснил папе, что это самый настоящий хлебный человек, в подтверждение сказанного расстегнул на госте плащ и отщипнул большой кусок благоухающей выпечки прямо с живота незнакомца.

«Кушай, папа, – предложил сынишка, – мы все уже поели досыта. На хлебном человеке всё быстро заживает».

Хлебный человек начал жить в этой семье, где питались его телом жена, тёща, сын, – и только мужу было противно. Постепенно тёща стала вырезать большие куски хлебного человека на продажу, сначала соседям, а потом и на рынке. Дело спорилось.

«Видишь, Андрейка, – говорила тёща усталому зятю, – такими темпами мы скоро и на новый телевизор насобираем, который ты четыре года не можешь нам купить».

В очередной раз вернувшись с работы, хозяин обнаружил хлебного человека в постели с женой, подрался с ним и отломил пришельцу эрегированный багет. В ответ хлебный человек успел укусить его в шею. Жена и тёща в ярости колотили главу семейства чем попало, а сын, рыдая, кричал: «Папа, не бей нашего хлебушка!»

В конце концов женщины выбросили уже бывшего супруга и зятя на лестничную площадку, следом жена швырнула плащ, шляпу и очки хлебного человека и демонстративно заперла дверь.

Идти бедолаге было некуда. Ещё не до конца осознав ужас произошедшего, мужчина уснул во дворе на лавочке под мелким осенним дождём.

Он проснулся с первыми лучами солнца, не ощущая холода, но встревоженный запахом, исходившим от его тела. Расстегнул плащ и с ужасом увидел мягкую вкусно пахнущую сдобу. Долго сидел неподвижно, а потом вдруг понял, что надо делать: сейчас же он проникнет в подъезд вот того дома, позвонит в любую приглянувшуюся квартиру и…
Всё начнётся сначала.