Помню, подростком помогал своему деду, Константину Михайловичу Цветкову, инвалиду Великой Отечественной войны, перекрывать крышу нашего дома.

Местная администрация подарила ветерану оцинкованное железо. Сам дед, у которого были прострелены ноги, управляться не мог, нанял работников. Мы еле успевали подавать наверх блестящие упругие листы.

Наконец, когда работники закончили своё дело, дед скомандовал:
– А теперь, Ромка, лезь на маковку, закрепляй конёк!

Как я вскарабкался, как прилаживал тот конёк, даже не помню – страшно было. А глянул вниз, совсем поджилки затряслись.

Дед же, как назло, не уходил, одну за другой травил байки из своей фронтовой жизни, которых у него было великое множество.

– И вот лежу я, раненый, засыпанный землёй, чуткое ухо ловит немецкую речь: шпрёхает фашист по-своему. Протёр глаза, вижу в подорожниках блестящую чёрную коробочку папирос «Герцеговина Флор», генеральский югославский сорт, который так любил товарищ Сталин. Эх, думаю, дотянуться бы из последних сил, прижать к груди… Пусть не думает фашист, что у русского солдата на всю роту одна затяжка, и та козьей ножки, пусть не брешут в своих листовках, а знают: наши бойцы курят дорогой табак!.. Ромка, скоро ты там? Слезай уже, Аника-воин. А я пойду отдохну.

Легко сказать «слезай». Глянул я вниз – голова пошла кругом. Так всю ночь и просидел в обнимку с коньком, звёзды считал. Забыл обо мне уснувший дедушка.

С первыми лучами солнца новая крыша заиграла всеми цветами радуги и понесла меня по нашей улице, как на большом серебряном крыле. И смелый конёк указывал путь туда, где простор и воля…

С крыши я свалился удачно, на кучу песка.

Много лет прошло с тех пор. Я вырос, получил хорошее образование, ращу сына. Но не даёт покоя душа, просится в небо. И вот я летаю – пока с парашютом. Парю в голубом просторе, и небо не кажется мне с овчинку, я смело шагаю с тучки на тучку, командуя себе: твёрже шаг!

Где-то вдалеке меряются силами сухие грозы, а я спорю с ветром, солнцем, с самим собой, мечтаю управлять самолётом и прививаю эту любовь своему семилетнему сыну.

К такому пониманию смысла жизни привёл меня незамысловатый конёк – порушенная войной мечта моего деда: летать и быть свободным, как птица.