СВЕЖИЙ НОМЕР ТОЛЬКО В МОЕЙ СЕМЬЕ Действующие лица Эдуард Артемьев: Жёны, воспитанные в советское время, были лучше, чем сейчас
Эдуард Артемьев: Жёны, воспитанные в советское время, были лучше, чем сейчас
26.04.2021 16:48
АртемьевПолтора года назад близкие разделили с композитором Эдуардом Артемьевым горечь утраты – ушла из жизни его жена и ближайший друг. Изольда Мирошникова появилась рядом с ним много лет назад именно в то время, когда он больше всего нуждался в понимающем человеке. Утончённость, скромность, доброта этой женщины во многом повлияли на его выдающееся творчество. Артемьев – крупнейшая фигура в русской культуре, а широкой публике он известен как автор музыки к фильмам Тарковского, Михалкова и Кончаловского. Маэстро принял меня в своей студии.

– Учёба в консерватории была для вас не только учёбой, но и испытанием. Преподаватели не видели для вас большого будущего. И вдруг на этом неблагоприятном фоне в вашу жизнь вошла женщина, являвшаяся полной противоположностью. Молодой пианистке Изольде Мирошниковой, в отличие от вас, учёба давалась легко. Но как она заметила вас? Чем сама объясняла интерес, проявленный ею к не очень яркому юноше?
– (Улыбается, погружаясь в воспоминания.) Этот вопрос остался без ответа, но сама жизнь показала, что мы были на правильном пути. Я действительно учился не очень хорошо. Вообще, меня этот процесс тяготил. Не могу сказать, что меня не устраивали конкретные предметы или педагоги – не нравилось всё в целом. Я поступил в 1955 году. К тому времени у нас появились первые лауреаты международных конкурсов – Сахаров, Ашкенази. Наших музыкантов впервые после войны узнал мир! Побывав на их концертах, я понял, что для меня это недостижимый уровень.

Во мне это развило комплекс неполноценности, который рассосался лишь много позже. Неуверенность в собственных силах застряла во мне и не отпускала лет двадцать. И только после того, как я занялся начавшей входить в моду электронной музыкой, стало легче.

Однажды меня пригласили в консерваторию на юбилейный концерт. Я ответил, что не приду, у меня тяжёлые воспоминания.

– И всё-таки мы не избежим разговора о встрече с Изольдой Алексеевной.
– С Изольдой мы познакомились на «коммунизме». Раз в неделю проходили лекции по истмату, истории партии, политэкономии… Это были ужасно нелюбимые дисциплины. Думаю, кроме прочего, их ещё бездарно преподавали. Так вот, на научном коммунизме собирали весь поток. Я учился на композиторском, а Изольда – на фортепьяно. Все мы знали друг друга. Однажды она опоздала и села к нам, «теоретикам». С тех пор начались наши с ней разговоры, которые становились всё более интересными для обоих.

И вот второй курс, зимняя сессия, для которой я должен был написать тему с вариациями. Я написал их двенадцать или четырнадцать, даже не помню, и попросил Изольду исполнить, поскольку мы с ней уже познакомились. Она это выполнила настолько блестяще, что неожиданно кафедра очень хорошо отнеслась к моим сочинениям.

И вот такие отношения продолжались все пять лет учёбы. Думаю, я вас разочарую, но никаких романов тогда у нас не было, мы были люди серьёзные. Лишь после окончания учёбы между нами вдруг пробежала искра, и роман вспыхнул. Остальное доделали наши чувства – мы приняли решение соединить судьбы, и оно оказалось бесповоротным.

– Если не ошибаюсь, там же, в консерватории, произошла и важная для вас встреча с однокурсником Кончаловским?
– Да, мы одногодки, но он проучился только до третьего курса. Андрон, как он себя называл, уже тогда был особой фигурой. Он происходит из элиты советского общества, и все знали о его дворянских корнях, которые ему, кстати, шли. Знали, что он сын Михалкова и правнук Сурикова. У них был свой круг, в который я, естественно, не входил. Мы встречались только на политических дисциплинах, «здравствуй» – «до свидания»… По-настоящему познакомились после консерватории, спустя много лет, когда я написал музыку к «Солярису», а они с Тарковским вместе работали над сценариями «Иванова детства» и «Андрея Рублёва».

– Маэстро, сейчас многие композиторы считают, что выросли из Артемьева. А из чего выросли вы?
– Я вырос из пятидесятых. Это были мои «Покровские ворота», где я в роли Костика. Просто сумасшедшее время. Моими учителями в консерватории стали Юрий Александрович Шапорин и его ассистент Николай Николаевич Сидельников. Вот Сидельников как раз и оказался таким учителем, который мне требовался, он из меня сделал музыканта. Я был абсолютно не оперившийся, но самоуверенный. Считал, что с музыкальной грамматикой у меня полные лады и необязательно изучать нюансы музыкального построения, я и так всё знаю. А он меня носом тыкал, как щенка: тут не так, там не то. Муштра каждому нужна! Между прочим, он был не только педагог, но и прекрасный учитель жизни. Первую «школу выпивания» я прошёл у Коли. Он был всего на семь лет старше, так что я называл его по имени. Колю жаба не душила, он своих учеников в ресторан приглашал. Его любимая присказка: «пока есть вино – везде хорошо». Со временем она сделалась и моей.



– Отчасти?
– Скажем так, на добрую часть. В нашей семье было заведено полувегетарианство, мясо полностью исключено. Рыбу, молочные продукты и хорошее вино мы употребляем – это мне «сердечные» врачи порекомендовали. Люблю тосканские вина… А раньше предпочитал покрепче. Наверное, это секрет Полишинеля, что после съёмочного дня у киношников обязательно случается небольшое застолье. Наш фирменный напиток – водка «Кончаловка», её придумал предок Михалковых, художник Суриков. Сибирский рецепт – водка, настоянная на чёрной смородине. Вкусная, сладкая, но крепкая. Как-то раз мы были на приёме в доме Михалкова, где присутствовали приехавшие на Московский кинофестиваль Джек Николсон и Пета Уилсон – артистка, исполнившая роль Никиты. На огонёк заглянул и наш президент, Никита Сергеевич представил ему артистов. Пета поинтересовалась у Владимира Владимировича, хорошо ли она дерётся в кадре. «У нас школьники делают это лучше», – мягко огорчил её Путин. «Вот как?» Она обиделась и стала налегать на спиртное. А когда муж сделал ей замечание, отвела его в сторонку и молниеносно дала под дых так, что тот согнулся в три погибели!

– Маэстро, жена повлияла на ваше решение уйти в электронную музыку?
– Вряд ли это влияние было заметным. Скорее всего, оно опоздало. Когда мы поженились, я уже работал над синтезатором АНС, который создавал инженер Евгений Мурзин. Его пустили в серию в 1962 году, и наше конструкторское подразделение расформировали. Я больше не работал в «почтовом ящике», не получал заработной платы, но уже заразился вирусом электронной музыки.

– 1962 год – к этому моменту вы с Изольдой уже вместе на всю жизнь.
– Если коротко, тогда никто из нас и не думал семью заводить. Но это как-то само собой произошло: однажды решили, что надо жить вместе. Хватит! Изольда, окончив консерваторию, уехала к себе в Кишинёв, но продолжала появляться в Москве. Здесь она хотела поступать в аспирантуру, приезжала на консультации, мы опять стали встречаться. А дальше, когда уже соединились, Изольда ради меня пожертвовала своей карьерой.

– Когда вы не приносили в дом ни копейки, молодая жена устроилась работать на радио за небольшую зарплату. Как вам в это время удавалось сохранять главенство в семье?
– После консерватории меня как композитора просто никто не воспринимал! Я-то полагал, что живу с высоко поднятой головой, у меня были радужные надежды, целый ряд сочинений… Сначала я принёс их на радио, где меня послушали и с возмущением отвергли. Нотные издательства поступили аналогично. В Министерстве культуры раз в квартал работала закупочная комиссия, которой я тоже что-то играл, но было слишком много желающих композиторов.

Короче, я приуныл. Понимал, что, наверное, они правы, в моих сочинениях не было ничего серьёзного. Но по статусу я уже должен содержать семью. Видя моё отчаяние, Изольда пошла работать на радио редактором, лишь бы я занимался сочинительством. Словом, я оставил стыд и перешёл на её содержание, как Гайдн – к князю Эстерхази. Ну и какое тут могло быть лидерство? Вообще-то Изольда по натуре лидер, а я… композитор. Ведущая роль в семье меня бы только испортила в творческом плане. Так что главенство принадлежало супруге, а я об этом, упаси бог, и не помышлял.

И вдруг такая история: в Доме радио на Шаболовке случилась радиопостановка «Срок истекает на рассвете». Телевидения тогда ещё почти не было, все слушали радио. Я тем временем всё так же не у дел, и вдруг режиссёр-постановщик радиоспектакля Анатолий Липовецкий, в народе Толя, а для своих – Липа, решил пригласить меня. Изначально писать музыку должен был другой талантливый композитор, но он оказался загружен работой. Сроки, как всегда, подпирают, Изольда пошла к Липовецкому: «Липа, прекрати валять дурака, ведь есть же композитор». «Какой?» – «Артемьев». – «Твой однофамилец?» – «Хуже, мой муж». Я пришёл, что-то ему сыграл, и он пригласил.

– И вы сразу стали весь такой талантливый?
– Нет, но в меня поверили! Я очень удачно вошёл со своей музыкой в тот радиоспектакль, причём писал только то, что самому нравилось, у меня была полная свобода выражения своего музыкального мнения. Исполнялось это оркестром Юрия Силантьева. Силантьев дирижировал лично и после записи спросил у Липовецкого: «Анатолий, как ты нашёл этого человека? Весьма интересно пишет, обрати внимание». Я был окрылён!.. До этого только по голове получал, и вдруг…

И сразу после этого, в связи с моим знакомством с электроникой, вдруг получаю приглашение от Вано Ильича Мурадели стать соавтором космической картины «Мечте навстречу» на Одесской студии. Мне исполнилось двадцать два года, как композитор я никому не известен. Музыкой в этой картине заведовал сам Мурадели, настоящий мастер, у него блестяще получалась классика, но с электронной музыкой он не был знаком. А именно она требовалась для некоторых сцен. И  кто-то порекомендовал ему Артемьева. Так я попал в кино. Мне заплатили огромные по тем временам деньги и впервые указали в титрах.

– Много заработали?
– Две с половиной тысячи рублей. На эти деньги мог купить даже машину. Но они ушли на оплату квартиры, которую мы с женой снимали. А вот следующей киноработы пришлось ждать четыре года. Самсон Самсонов «протащил» меня в картину «Арена» как композитора. В музыкальной редакции «Мосфильма» все ожидали, что новичок провалится, но я не доставил им такого удовольствия.

– Просто баловень судьбы.
– Ну не скажите. В моей творческой биографии был один крупный провал. Правда, в той картине провалились все, вплоть до режиссёра и актёров. Она называлась «Чудный характер», в главной роли снялась Татьяна Доронина. Картина признана худшим фильмом 1970 года. Для меня это стало катастрофой.

Но судьба снова повела за руку. В 1972-м она познакомила меня с Тарковским – ему понадобился человек, который занимается электронной музыкой. Нашим первым совместным фильмом стал «Солярис». С Андреем было очень интересно и сложно работать. Он никогда не ставил конкретную задачу, даже на запись музыки не приходил. Все решения Тарковский принимал на перезаписи, когда сводилась «партитура» фильма. У него вообще было желание отказаться от музыки. Говорил, что прибегает к услугам композиторов, лишь когда ему не хватает киношных средств: «Мне композитор не нужен – у меня есть Бах. Мне просто нужен человек с музыкальным слухом, который организовал бы шум».

Задача мне казалась невыполнимой, но возникла идея брать звуки у природы – шум воды и травы – и сплетать их с искусственными звуками синтезатора АНС и звучанием оркестра. Вот так лёд потихоньку и тронулся.

– Когда ваш творческий потенциал начал реализовываться, карьера Изольды завершилась. Её талант теперь состоял в ведении дома, заботе о вас и сыне. Но я не верю, чтобы музыкант по призванию мог запросто уйти из музыки. Вы допускали участие Изольды в работе над вашими сочинениями?
– Скажу однозначно – нет. Здесь вот какая история: пока я над чем-нибудь работаю, даже если мне плохо, я не допущу в студию врача «скорой», пока не закончу. А вот показать и обсудить готовый материал могу. Здесь Изольда могла сказать и что-нибудь жёсткое. Услышать от неё похвалу было крайне сложно, почти невероятно, ещё со студенчества. Это были единичные случаи!

– Если не сочтёте вопрос бестактным, скажите, вас не раздражали её наряды? И то, как она одевала вас?
– Мне кажется, мы не жили в мире моды, однако Изольда, пусть и без фанатизма, следила за своей и моей внешностью. Хотя меня это нисколько не интересовало и никогда не беспокоило.

– А ваши причёски, которые порой удивительно менялись, – чей смелый замысел?
– Моей левой руки. Как только встаёшь утром, делаешь вот так – раз… Всё!

– А стричься к кому ходили?
– Вы мою жену обижаете. Изольда Алексеевна вряд ли доверила бы кому-либо мою голову. Подрезать волосы – женщины с этим умением на свет родятся.

– Изольда, разумеется, понимала, что вы необычный человек…
– Нет, не понимала никогда, и я до сих пор не понимаю. Я всегда говорил Изольде, когда нас встречали с подчёркнутым уважением: нас здесь за кого-то принимают. Я ведь не рок-звезда, рок для меня инороден, хотя я признаю эстраду и даже кое-что писал для неё, например, «Дельтаплан», с поэтом Николаем Зиновьевым. Песни – хороший заработок, но состязаться с Пахмутовой, Бабаджаняном, Зацепиным – для этого надо поменять характер, а мне мой нравился.

– Может, вы чего-то не договариваете о жене?
– А какой смысл? Я ещё не сказал, что эта женщина не принимала жизнь такой, какая она есть, ей были нужны достижения. И если она пожертвовала своими достижениями ради моих, то мне она спуску не давала. Ей до всего было дело! И уж если говорить о ней до конца, представьте, что она была фанатично религиозным человеком. В её присутствии невозможно было подвергнуть сомнению ни одного кирпичика в выстроенной ею системе мира, чтобы не нанести обиду.

Артемьев– А у неё был свой любимый храм?
– Тот, в котором мы её отпевали, – в Брюсовом переулке.

– Жена не пыталась на вас воздействовать, например приучать к режиму, правильному питанию, я уже не говорю о возможности посидеть в компании, против чего выступают все женщины мира?
– Попытки, конечно, возникали, но Изольда у меня была по-женски слишком умна, чтобы работать впустую, зная, что я никакому перевоспитанию не поддаюсь. Например, ей не надо было объяснять, что выпить в компании для меня не равно сошествию в ад. Но одно вам могу сказать: мне кажется, жёны, воспитанные в советское время, были лучше, чем сейчас. Они о любви своей не рассказывали на каждом шагу, они по ней жили, не считая заботу о муже благотворительностью.
И вы знаете, мне иногда кажется, что с годами я не становлюсь старше, а всё больше возвращаюсь в то время – вспоминаю детство, умерших родственников, с Изольдой всё не расстанусь. Да это и невозможно – они мой мир. Не удивляйтесь, но я и сейчас живу в том мире, а в этом меня уже мало что интересует. Мне там хорошо, оно предстаёт передо мной не прошлым, а настоящим, в котором мы ещё вместе, и светлее этого света, наверное, только Свет Божий.

– Пора, Эдуард Николаевич, подвести итог нашей беседе, хотя и не хочется. Жили ли вы душа в душу, теперь вам решать. Я думаю, жена вам сама расскажет, когда вы встретитесь.
– Это очень мило с вашей стороны, Игорь. О жёнах или не пишут, или упоминают небрежно. Моя Изольда не была ни выдающейся женщиной, ни, избави бог, матерью-героиней, но она была моя женщина. Мой колокольчик, который звал и к обеду, и к семейному счастью, которое мы никогда так не называли. А если он умолкает, начинаешь слышать неприятный звук колокола.

Если вы знаете, в чём счастье, Игорь, то опоздали мне рассказать, я теперь и сам знаю. Я хорошо держусь. Но, если честно, иногда чувствую себя в пустом зале.

Беседовал Игорь КИСЕЛЁВ,
подготовил Владимир КИСЕЛЁВ
Фото: PhotoXPress.ru

Опубликовано в №16, апрель 2021 года