Луня проснулась поздно: солнечный свет охватил уже всю стену, играл в стеклянном киоте с фотографиями, и даже старенькие обои в цветочек как-то посвежели. Девушка сбросила с себя одеяло, подошла к распахнутому окну и, как была, в простенькой короткой сорочке, перелезла через подоконник.

В палисаднике она села на стёжку из жёлтых одуванчиков, обхватив руками острые коленки. Луня, как ребёнок, радовалась всему, что видела: на изгородь взлетел петух Горлан, невесомо порхали в воздухе бабочки…

Луня улыбалась так широко, что виднелись неровные желтоватые зубы. И хотя рот у неё большой, зубам во рту тесно и они налезают друг на друга. Длинный нос с горбинкой морщинился, и её вытянутое некрасивое лицо, густо усеянное коричневыми веснушками, казалось глуповатым. Веснушки у девушки везде – и на плечах, и на груди, и на руках, и даже на ногах. Своих больших ступней она стеснялась и по деревне ходила в резиновых галошах на войлочной подкладке.

Девушке скоро девятнадцать, а выглядела она как доходяга: худая, нескладная. Видно, пошла в родителей: ни мать, тётка Марфа, ни покойный отец, дядя Савелий, не были полными.

Все считали Луню дурочкой, а с дурочки какой спрос? На похоронах отца девушка не уронила ни слезинки, всё так же глупо улыбалась, с любопытством разглядывая пожелтевшее, осунувшееся лицо покойника с щетиной на впалых щеках. Луня не обижалась на земляков, потому что знала – ангелы унесли душу отца на небо, и теперь ему там хорошо. Чего же горюниться?

А ещё она влюбилась в Кольчу – так по-уличному звали Николая, рослого круглолицего парня. В позапрошлом году он вернулся с Черноморского флота, где три года служил мотористом на ракетном крейсере. Как только Луня увидела его в расклешённых штанах и синей рубашке с белыми полосами на груди, да в лихо заломленной на затылок бескозырке с чёрными лентами, на которых горели золотистые якорьки, так сразу и влюбилась.

Кольча в тот день на радостях напился и в гордом одиночестве бродил по деревне. Он специально выбрасывал ноги вперёд с замысловатым вывертом, будто в шторм ходил по палубе корабля. При этом он, однако, не забывал задирать сухопутных парней и приставать к девкам, а встретив по дороге Луню, приударил и за ней.

– Полундра! – весело закричал он вслед девушке, когда та с визгом побежала к своей калитке, и сразу грозно рявкнул: – Смирно!

Обмирая от сладостного страха, Луня поспешно накинула ржавое кольцо на калитку, чтобы этот дуралей не ворвался в их палисадник, и, став на носочки, выглянула через хилую изгородь.

– Дурак набитый! – звонко крикнула она. – Больной, а не лечишься, тьфу, тьфу на тебя!

– Матрос ребёнка не обидит, – всё так же весело отозвался Кольча, громко захохотал и зашагал дальше по улице, беспорядочно размахивая руками.

Кольчу давно уже не было видно, а у девушки перед глазами всё ещё стояло его лицо – лохматые тёмные брови вразлёт, облупленный нос картошкой, белёсые усики, которые он отпустил в армии для форсу, и толстые мясистые губы. Луня, словно наяву, вдруг почувствовала, как он целует этими губами, шарит по её тщедушному телу своими широкими тёплыми ладонями, и нервная дрожь пробежала по ней.

Девушка стыдливо покраснела и убежала к кустам шиповника. Там она повалилась на спину в прохладную траву и заплакала от счастья.

Другая встреча, когда Кольча обратил на неё внимание, случилась этой весной, на проводах в армию его друга. Он приходился Луне каким-то дальним родственником, и их с матерью пригласили.

Накануне тётка Марфа собирала Луню, словно на смотрины. Первым делом искупала её в корыте с душистым земляничным мылом, которое специально берегла для таких случаев. Девушка и сама прониклась столь ответственным моментом и не капризничала, что пена щиплет глаза, а терпела, сжав кулачки.

Потом они весь вечер примеряли наряды, годами хранившиеся в старом облезлом сундуке. Кримпленовое платье с оборкой на груди и внизу подола, с коротким рукавом, почти не надёванное матерью из-за яркой расцветки, Луне до того понравилось, что у неё не хватило сил расстаться, так и легла с ним спать. В носу щипало от нафталина. Не выпуская платья из рук, Луня накрывалась одеялом с головой и приглушённо чихала.

Утром тётка Марфа настояла, чтобы Луня хоть на день оставила свои заношенные галоши и надела её босоножки. Затем вплела в косу розовый бант, со всех сторон заботливо оглядела любимое чадо, и они отправились на соседнюю улицу, где уже вовсю гремела музыка.

Увидев нарядную Луню, бабы принялись её нахваливать.

– Ни дать ни взять куколка, – прошамкала престарелая Федулиха.
– Ой, Луша, – всплеснула руками сорокалетняя толстая Фрося Савалова, – до чего ж тебе платье-то идёт!
– Прямо невеста, – нараспев произнесла бабка Мотя, – хоть сейчас замуж.

Луня и сама знала, что выглядит как фея из детской сказки, но от их сладких слов заулыбалась ещё сильнее, распахнув большой рот с кривыми зубами.

Кольча уже устроился в колхоз шофёром. На проводы он явился в белой сатиновой рубахе, заправленной в морские расклешённые брюки, на ремне сияла бляха с якорем. У него были коротко стриженные, выгоревшие на солнце волосы и бурое от загара лицо, в крупной руке дымилась папироса.

У Луни снова ёкнуло сердечко, она застеснялась и спряталась за мать, с любопытством выглядывая из-за её спины.

Сели за столы. Скоро Кольча изрядно поднабрался и отправился на крыльцо проветриться. Оглядев осоловевшими глазами зевак, покачиваясь, вышел в круг.

– Дед Савелий, – громко обратился он к скучавшему гармонисту, – сбацай нашу, флотскую, «Яблочко».

Пожилой гармонист сразу преобразился, во весь размах растянул меха и, притопывая, грянул залихватскую мелодию.

Кольча повёл широкими плечами, хлопнул ладонями по бёдрам, пристукнул каблуками и пошёл выделывать коленца. Ему хлопали, выкрикивали одобрительные слова, да всё какие-то неприличные. И Кольча разошёлся не на шутку, громыхал флотскими ботинками так, что звенели стёкла в доме, подпрыгивали на ограде сушившиеся крынки.

Народ повалил из избы на улицу, чтобы своими глазами увидеть «Яблочко» в исполнении настоящего моряка. Луня стояла в сторонке, от волнения облизывая губы острым языком и теребя кончик косы. Её заметили и вытолкнули в круг – в пару к Кольче.

– Не подведи, Лушка! – неожиданно звонко заголосила пьяненькая Федулиха. – Задай жару!

Девушка испуганно оглянулась на мать, та одобрительно кивнула, и Луня немного осмелела: достала из рукава цветастый платок и принялась отчаянно махать им из стороны в сторону, другую руку упёрла в бок и давай шаркать подошвами по земле, поднимая белёсую пыль.

Пьяная толпа взревела в восторге, мелкие ребятишки пронзительно засвистели.

– Лушка, – оглушающе заорал Кольча, больно ухватил её за руку и попробовал обнять, – выходи за меня замуж!

Девушке ещё никогда не было так страшно, она вырвалась и побежала к своей избе. Вслед ей неслись беззлобный хохот и улюлюканье безмозглой ребятни. Хорошо в тот день погуляли.

С той поры Луня стала ждать сватов. Спрятавшись в кустах шиповника или, как сейчас, сидя где-нибудь в одиночестве, она с затаённой надеждой мечтала, как они с Кольчей обзаведутся своим хозяйством. Поднаберут денег и купят коровку, поросёночка, курочек. Петушка возьмут у её матери, потому что лучше Горлана петуха на свете нет. Конечно, кошку, чтобы было с кем играть их ребёночку. Ребёночка они с мужем назовут в память об отце – Савелий. Вот оно, настоящее счастье.

От таких мыслей на душе у Луни становилось светло, и она не знала, чем себя занять. Вот и в этот раз её переполняла радость. Девушка быстро вскочила на ноги и принялась срывать одуванчики. Надев готовый венок на голову, Луня долго смотрелась в бочку с водой, любуясь своим отражением.

Знакомый звук мотора застал её врасплох. Мелькая острыми коленками, девушка выбежала на улицу. Мимо её дома на скорости пронёсся Кольча с папироской в ощеренных зубах. Сизый дымок вился в тёплом воздухе. Луня запоздало выскочила на середину проезжей дороги, приложила руку козырьком ко лбу, глядя вслед грузовику.

– Жених, что ли, поехал? – из-за своего палисадника невесело окликнула её бабка Мотя.
– Жених, – охотно отозвалась Луня. – На обед к матери поехал.

Старуха покачала головой и вздохнула.

– Ох и доверчивая ты, Луша, – пробормотала она себе под нос. – Одно слово – дурочка.

Осень в том году выдалась на удивление тёплой. Самое время играть свадьбы. Первая свадьба случилась у Кольчи и Маринки, которая приходилась правнучкой престарелой Федулихе.

В самый торжественный момент, когда молодых встречали родители Кольчи, стоя на своём пороге с хлебом-солью и иконой, прибежала запыхавшаяся Луня. На ней была большая, не по её росту, отцова телогрейка, из-под которой торчали худые ноги в коричневых чулках и привычных галошах.

Сверкая воспалёнными от бессонницы красными глазами, Луня с ходу набросилась на невесту и порвала белую ажурную фату.

– Мой Кольча! – кричала она, закатывая в истерике глаза и визжа на всю округу. – Мой!
– Уберите эту шалую, – просил Кольча, болезненно морщась то ли от её пронзительного голоса, то ли от растрёпанного вида. – Да уберите же её кто-нибудь!

Он обхватил Луню со спины, прижал к своей выпуклой груди, не давая воли её кулачкам. Девушка сопротивлялась изо всех сил, брыкалась длинными ногами, стараясь достать соперницу.

– Не женись на ней, Кольча! – умоляла она, безутешно мотая раскосмаченной головой. – Я… Я тебя люблю-у-у!

Вдруг Луня почувствовала своим розовым прозрачным ухом и мокрой от слёз щекой его горячее дыхание и поняла, что находится в крепких объятиях Кольчи. Она безвольно обвисла. Всё, о чём мечтала, наконец-то исполнилось, и теперь главное, чтобы Кольча не отпускал её до конца их совместной жизни.