Бабушка родилась в 1906 году, многое претерпела на своём веку. В её деревне не было церкви, она находилась в соседнем селе, через речку. Стояла в самом центре, на площади. Дивная церковь с тремя куполами и колокольней. Бабушка рассказывала, как в престольные праздники туда приходили жители всех окрестных деревень, храм наполнялся народом. Как ни запрещали коммунисты богопочитание, как ни глумились они над Божьими людьми, истребить многовековую веру полностью им не удалось. Привитое с детства трудно сразу забыть, нельзя отказаться от веры, впитанной с молоком матери.

Сельский храм построили незадолго до революции. Возводили всем миром, как сейчас бы написали – без отступлений от строительных норм и правил. Бабушка была ещё маленькой, но помнила, как это происходило. Она рассказывала, что на строительство собирали по всей деревне куриные яйца и возили кирпич с местного завода. Яйца по старой традиции замешивали в раствор, чтобы крепче схватывал. Возможно, именно в тот период в бабушкиной деревне и были открыты залежи превосходной глины, пригодной для изготовления керамики и кирпича. Каждый вносил посильную лепту: один давал лошадей, другой жертвовал на новую церковь сбережения.
Можно ли понять тех, кто позднее покусился на эту народную стройку?

Потом всё кругом заполонили лозунги «Религия – опиум для народа». Хотя мало кто из деревенских знал, что такое опиум, но, наверное, нечто ужасное, раз так писали. Большевики пытались уничтожить храм, воздвигнутый на века, но до конца разрушить святыню им не удалось. Люди молились украдкой в своих домах.

Помню, как бабушка водила меня маленькую на вечернюю молитву к соседке, тётке Устинье. В маленькой тесной горнице с наглухо закрытыми окнами собирались верующие и молились. Я тоже стояла на коленках, усердно кладя поклоны и крестясь. Быстро выучила многие молитвы. Память меня не подводила, когда баба Маша заставляла их повторять перед сном. Часто вспоминаю: лежим мы на широких полатях, и я чеканю бабушке по памяти «Отче наш», «Живый в помощи Вышняго» и «Богородицу». В это же время меня и окрестили.

В деревню инкогнито приезжал священник, меня привели в дом, где он остановился. Поставили на табуретку. В доме было душно и темно, поэтому бородатый дядька в рясе поначалу напугал меня. Но я быстро утешилась, когда мне дали что-то сладкое и надели крестик.

Так совершилось моё Таинство крещения. Действительно, это было таинством во всех смыслах, ведь всё произошло втайне от властей. Бабушка свой христианский долг выполнила, теперь за внучку была спокойна. «Бог за своими присматривает», – говорила она.

Мне жаловаться на жизнь не пришлось. Помню множество моментов, когда я ощущала Божий присмотр. Подарками судьба меня не обидела, а может, я просто не была достаточно требовательной к жизни: не гналась за богатством, карьерой, почестями, неосознанно старалась соблюдать заповеди Божии, о которых толком даже не знала. Но так жили мои родители, так жили их предки. Папка, прошедший войну, и мама, дочь бабы Маши, не могли себе позволить лгать, завидовать, воровать, обижать людей словом и делом. Они никогда не знали, что такое жадность, скупость, и почитали родителей. Не скажу, что безгрешна, да и у родителей не всё складывалось идеально, но Бог, очевидно, всё прощал.

Я росла в эпоху атеизма, когда в школе нам внушали, что Бога нет, а такие понятия, как «пионер» и «Бог», – несовместимы. Помню, как однажды после очередных материалистических внушений я заявилась домой с красным галстуком на шее и с порога решила просветить свою «отсталую» мать. А в доказательство безбожия посягнула на икону Николая Угодника, стоявшую у нас на божнице.

Мама никогда не афишировала свою веру в Господа. Я ни разу не видела её истово молящейся, она никогда не настаивала, чтобы я повторяла уже основательно подзабытые молитвы. Но в тот раз матушка решительно встала на защиту веры. Она ни слова не сказала мне. Просто молча отжала рубаху, которую стирала в корыте на доске, и огрела меня ею несколько раз, хотя до этого никогда ни за какие провинности не трогала. Зато урок я получила на всю жизнь, и больше у нас не возникало разговоров на эту тему. Только однажды мама рассказала, как её спас 90-й псалом – те самые «Живые помощи», как этот стих часто называют в народе.

Мама с папой ездили на Егория (праздник святого Георгия Победоносца) в гости к родственникам. Несмотря на позднюю осень, было удивительно тепло. Родители оделись очень легко: мама в лёгкой плюшевой жакетке и шёлковом платье, папка – и вовсе без полушубка. Когда они возвращались домой, погода испортилась мгновенно. Пошёл дождь, вымочивший родителей до нитки, затем повалил снег, да такой густой, что дорога сразу исчезла и лошадь сбилась с пути. Мокрое платье и жакетка на маме сразу задубели, она страшно замёрзла. Бежать по бездорожью и греться вслед за кошевой – так называли у нас лёгкую зимнюю повозку, – было бессмысленно. Отец с мамой заблудились.

Мороз крепчал, сил у родителей не оставалось, их уже начало клонить ко сну – а это смерти подобно на морозе. Вся измученная, замёрзшая, отчаявшаяся, мама принялась читать «Живые помощи». И вдруг, откуда ни возьмись, где-то вдали забрезжил огонёк. Отец с матерью пошли на него – это светились окошки крайнего дома соседней деревеньки, возле которой они понапрасну плутали в снегопад. Хозяева приютили еле живых родителей на ночь. Как тут не поверить в чудо молитвы?

После девяностых всё изменилось, все вдруг уверовали в Бога. Люди могли свободно ходить в церковь, креститься, венчаться, отпевать близких. Теперь мама, уже ни от кого не таясь, крестила моих дочерей, своих внучек, когда приехала ко мне. В те лихие годы люди утратили веру в светлое будущее, стали повально принимать крещение.

Помню, как в нашем городе на Троицу крестили толпу людей прямо в реке, как Иисуса в Иордане. Среди новых членов Церкви было полно и коммунистов, ранее активно пропагандировавших безбожие. Я в своё время работала на руководящих должностях, и мне не раз предлагали вступить в партию, но что-то всегда удерживало от этого шага. Думала, что недостойна столь высокого звания. А может, удерживал крестик, который бабушка тайно повесила мне, маленькой, на шею.

Сельский храм, куда мы с бабушкой ходили, служил сначала школой, потом зернохранилищем. Одно время я работала прорабом в местном колхозе. Тогда рядом с полуразрушенной церковью решили построить начальную школу. Но в годы повального дефицита в колхоз отпускалось слишком мало материалов, а кирпичный завод, поставлявший когда-то материалы на строительство церкви, давно закрыли. Поэтому поступило предложение разобрать полуразрушенный храм – за счёт старых крепких кирпичей вышли бы из положения.

Удивительно, но никто не согласился разрушать церковь. Не нашлось ни одного атеиста, ни одного коммуниста, готовых пойти на такой акт вандализма. Люди поговаривали, что ни один из тех, кто в 20–30-е годы приложил руку к разрушению святыни, в этом мире надолго не задержался – все умерли скоропостижной смертью. Так эта идея и не нашла воплощения.

Школу мы всё же построили, и ребятишки стали учиться в своём селе. А потом нашёлся человек, который начинал учиться ещё в церкви, когда та была школой. Он попал в страшную аварию и дал обет восстановить храм, если останется жив. И ему это удалось! Воистину, Господь помог. Правда, богатых спонсоров не нашлось, зато откликнулась нынешняя власть, да и опять же – люди собрали с миру по нитке. Пусть храм восстановили не полностью, но мы стояли с мамой на службе в отреставрированной части церкви.

Когда я приехала из города к маме, она была уже очень плоха, доживала последние дни. Даже не узнала меня. Я попросила прочитать «Отче наш», и вдруг мама к всеобщему удивлению без запинки прочла молитву полностью. Думаю, мамина вера в Господа помогала ей стойко переносить все тяготы жизни. В последние годы мама ежевечерне читала молитву матери о чадах, с одной лишь просьбой ко Всевышнему – не пережить своих детей. Всё так и случилось.

По иронии судьбы поминки по маме пришлось справлять в начальной школе, другого места не нашли. Но тут уж мне не отказали. Мамы нет на свете уже восемь лет, а её чаяния и вера передалась нам, детям и внукам, а после и правнукам. Так оно и должно быть. Аминь!