Софринский завод, производящий разнообразную церковную утварь, знают все. Хотя батюшки обычно ворчат по поводу качества продукции, особенно ладана, но деться от неё никуда не могут: Софрино – главное предприятие Русской Православной Церкви.

Поговаривали, что порядки на заводе когда-то напоминали армейские. Огромные штрафы за минутные опоздания, в туалет чуть ли не по расписанию. Как бы то ни было, меня Софринский завод всегда встречал огромными буквами на крыше предприятия: «Русь Святая, храни веру православную!» Этот стенд, водружённый ещё в девяностые, сразу бросался в глаза, если вы проезжали Софрино на электричке.

Помню, как мы с друзьями беззлобно подтрунивали над этой вывеской, напоминавшей известные лозунги брежневской эпохи. В шутку даже переиначивали их на «софринский» манер: «Наша цель – Царствие Небесное!» или «Решения VII Вселенского Собора – в жизнь!» Хотя с самой фразой, известным изречением священноисповедника Афанасия Ковровского, разумеется, не спорили.

Я давно не обращал внимания на этот стенд. За десятилетия привык к его существованию, как к чему-то само собой разумеющемуся. Но недавно, проезжая в очередной раз Софрино, поднял глаза и не обнаружил знакомого лозунга. Конечно, та форма, в которой он был представлен, казалась забавной, даже аляповатой, но всё равно отсутствие изречения неприятно кольнуло, словно лишился чего-то привычного и родного. Может, вывеску ремонтируют? Но вдруг её демонтировали, сочтя неуместной? И сразу вспомнился разговор со знакомым священником, состоявшийся несколько месяцев назад.

– Есть у меня французский друг, католический священник, – рассказывал отец Алексей. – Назову его отцом Жаном, он служит в храме одного из городов в центре страны. Мы иногда переписываемся в вотсапе. После того как в октябре прошлого года обезумевший исламист зарезал троих верующих в католическом соборе Ниццы, а его собратья попытались нанести атаки в других городах Франции, отец Жан поведал, как они с верующими выживают в этих условиях.

«Всё это началось намного раньше, ещё до терактов из-за карикатур «Шарли Эбдо» в 2015 году, – говорит отец Жан. – Когда произошёл теракт в Ницце, правительство вывело на улицы отряды полиции, собиралось привлечь даже армию. Полицейские охраняли какое-то время храмы. Хотя это выглядело как простая формальность: они не заходили в церкви, не устанавливали рамки металлодетекторов, не проверяли входивших. Просто дежурили поблизости – и всё. Если бы какой-нибудь злодей набросился на людей в храме, нам пришлось бы останавливать его своими силами. Потом кордоны убрали. Но нам не привыкать – мы давно живём, словно под прицелом.

Арабская молодёжь на улицах чувствует себя полными хозяевами. Иногда стоят около храма и ухмыляются. Когда прихожане идут на воскресную мессу, что-то кричат, показывают оскорбительные жесты. Машины некоторых верующих много раз пачкали краской или царапали. Поджигать, правда, не решались – всё-таки храм находится в центре города, здесь много полиции. Эти люди время от времени провоцируют драки, пытаются задирать не только нас, но и обычных прохожих. У меня такое впечатление, что они знают меня и всех активных прихожан, следят за нами в соцсетях. Иной раз идёшь на службу как на войну и не знаешь, дойдёшь ли, – с тобой по пути может случиться что угодно…»

– Меня особенно поразил рассказ отца Жана о верующих, которые подверглись унижениям со стороны исламистов, – продолжил батюшка Алексей. – Были случаи: подростки-арабы подскакивали сзади и давали пинок французу. Человек оборачивается, но сделать ничего не может – недоросли уставились на него с вызовом. Мол, какой твой следующий ход, мсьё? И французский гражданин прекрасно знает: если ответит на пинок, его заберут в участок и предъявят обвинения в дискриминации, расизме и прочих грехах современного мира. Что любопытно, в том районе есть сербская церковь, но к сербам никто из арабов почти не пристаёт. Наверное, понимают, что им сразу прилетит в ответ – даже под страхом суда.

«Пришла на исповедь женщина, – вспоминал отец Жан. – Мне из исповедальни не было видно её лица, но по голосу понимаю, что молодая. «Отец, я согрешила, – говорит. – На меня напали молодые мусульмане, пытались изнасиловать, но я вырвалась и убежала. Но я грешна в том, что осудила этих людей вместо того, чтобы понять их». Меня её исповедь удивила. На память пришла Жанна д’Арк, её подвиг. Что бы она сказала, встретив эту прихожанку? Многие наши братья и сёстры думают, что Жанна давно сгорела. Нет, она всё ещё горит».

– Самое странное, что именно французские католики после прошлогодних терактов оказались мишенью исламистов, – недоумевает отец Алексей. – Их сделали крайними, хотя всё началось с того, что французский учитель-атеист в светской школе показал ученикам карикатуры на пророка Мухаммеда. В школе, где запрещены как хиджабы, так и нательные кресты. Где учат «главным ценностям нашей республики». Объясняют, что однополые союзы и глумление над чужой религией – это безусловная норма, основа общества, свобода слова. А вот история и духовная культура твоего народа – наследие авторитарного мышления и пережиток, в лучшем случае имеющий значение в качестве художественного объекта или туристической диковины. Католическая церковь – такой же изгой для современного французского общества, как и мусульмане, среди которых, кстати, есть люди, не приемлющие радикалов. Но таковых остаётся всё меньше.

У отца Жана есть приятель, турок Юсуф. Ему 60 лет. Ходит в мечеть, помогает мулле. Он немало интересного рассказывал о современной молодёжи из мигрантов. Многие из них в мечети не ходят, посещают собрания радикальных проповедников, каких-то «духовных центров». Или вообще никого не слушают, сами трактуют Коран как вздумается. «Помню одного такого юношу, – качал головой Юсуф. – Мне довелось с ним пообщаться, когда пил кофе на улице. У него через слово: Аллах велит то-то, Аллах говорит так, по словам Аллаха… Я его спрашиваю: «А ты Коран читал?» Отвечает: «Нет. Я читать по-арабски не умею». Наш мулла однажды по секрету мне признался: «Эти люди хотя вроде и наши братья, но на самом деле никакие не мусульмане». Но открыто он этого никогда не скажет. Боится, что тогда его убьют как «отступника от дела Пророка».

Но и в их мире происходят иногда странные сближения.

– Помню, отец Жан рассказывал удивительные вещи о своих собратьях на юге Франции, – говорит батюшка Алексей. – Там засилье мигрантов из стран Магриба намного хуже. Но правительство и южные муниципалитеты нашли оригинальное противоядие. Они стали приглашать чеченцев из местных диаспор помогать поддерживать порядок в клубах, кафе, дискотеках и прочих злачных местах. Многие чеченцы работают в частных охранных структурах. Это крепкие ребята, с хорошей подготовкой, воспитанные, уважительно относящиеся к простым людям. Власти им помогают укорениться в «сложных» кварталах, где высок уровень преступности выходцев из Алжира, Марокко, Туниса. Те боятся чеченцев как огня. С ними остерегается иметь дело даже албанская наркомафия – крайне жестокие люди, которые в последние десятилетия прибрали к своим рукам целые районы.

Отец Жан говорил, что если католическому приходу удаётся наладить хорошие отношения с чеченцами, то верующие могут вздохнуть спокойно – их никто не тронет. Хотя радикальный ислам пускает свои корни и среди выходцев из Чечни. В конце концов, нельзя забывать, что того учителя, демонстрировавшего детям карикатуру на пророка, убил именно чеченец.

Помню, как однажды в Баварии зашёл в один из старинных католических храмов. Хотел почувствовать ту непостижимую готическую высоту и особый христианский мистицизм, который всегда стремилась обрести в католичестве наша интеллигенция. И до сих пор ищет. Но я ничего такого не обнаружил.

Некоторые православные жалуются на чересчур длинные службы, утомительные всенощные, «непонятный церковнославянский язык» и нежелание Церкви идти на «диалог с верующими». Но вот парадокс: наши храмы продолжают наполняться людьми, а у католиков, которые как раз и провели все эти «народные реформы», почему-то всё посыпалось. Там уже более полувека ведутся службы не на латыни, а на национальных языках, до предела упрощены богослужения и сокращено время служб. Там наладили «разговор» с обществом, устраивая при храмах выставки и клубы по интересам. Вроде бы повернулись лицом к человеку. Но в результате их храмы обезлюдели, молодёжь почти не приходит в церковь. А опустевшие европейские соборы распродаются под частные домостроения и даже дискотеки. Хорошо хоть не под публичные дома. Но и это, думаю, не за горами.

Знакомые, живущие во Франции, рассказывали, что максимальная продолжительность мессы составляет не более 40 минут. Это с проповедью, которой отводится очень важное место в богослужении. Конечно, так не во всех храмах, но общая тенденция такова: католические службы выхолощены, оттуда вычеркнуты последние остатки красоты западной христианской традиции. Если кюре задержит службу хотя бы на несколько минут, прихожане вслух высказывают недовольство – их личные дела несоизмеримо важнее Церкви. Могут даже показательно покинуть храм.

Помню, меня поразила новость: у католиков ещё жива практика индульгенции! Сегодня полное отпущение грехов можно получить, например, за такой подвиг веры: преодолеть стыд и публично перекреститься, прочитать молитву перед вкушением пищи. Нет, многие католики – прекрасные, душевные люди, но что-то важное в их мире надломилось. Хрустнуло и стало расползаться трещинами.

Поэтому, когда кто-то в России рассуждает о реформах в Церкви, мне снова жалко наивную софринскую вывеску. Потому что она напоминает о граблях, на которые наши западные собратья уже наступили.