Серёжа приволок её, когда ещё учился в школе, и сначала она жила у него в комнате. Она была совсем ручная и часто, зарывшись в одеяло, дрыхла вместе с ним.

За крысой он ухаживал сам. Её клетка стояла на огромном кресле рядом с его диваном. А у Серёжи имелась «милая» привычка скидывать свою одежду на это же кресло, и только уж когда под ворохом тряпья не было видно этого самого кресла, развешивал всё по местам. Мои бесконечные нотации на эту тему не действовали. Но вот крыса раз и навсегда научила его не разбрасывать одежду.

Собираясь утром в школу с почти закрытыми глазами, Серёжка потянул с кресла любимую джинсовую рубашку и вдруг стал орать как ненормальный. Оказалось, крыса затащила к себе в клетку один рукав и очень аккуратно отгрызла его по локоть. Серёжка готов был её убить! Я потом укоротила этой рубашке и второй рукав – куда же деваться. Зато мой сын стал всю одежду убирать подальше.

Потом он ушёл в армию. А крыса осталась на моём попечении. И хоть я не любила грызунов и сначала преодолевала омерзение, ухаживая за ней, скоро к ней привязалась. Крыса оказалась очень спокойной и удивительно горячей, даже её голый хвост был тёплый и приятный на ощупь. Она часто сидела у меня на плече, когда я готовила на кухне, лизала мне мочки ушей и приятно щекотала шею, что-то вынюхивая. Клетку её мы водрузили на кухонный стол, благо он большой. И когда садились есть, обязательно подкладывали крысе в клетку вкусные кусочки. А она стояла у дверцы вертикально и требовательно трясла решётку: «Эй, про меня не забудьте!»

Потом мы стали её выпускать, и она сама подбегала к тарелкам, выпрашивала кусочки еды и уносила к себе в «квартирку». Муж в то время часто пил пиво. Крыса заинтересовалась запахом из стакана, и Женя налил ей несколько капель в пивную пробку. Крыса попила, и ей понравилось.

Так и повелось. Женя наливал себе стакан, а крысе пробочку. Постепенно из этого выросло целое представление. Крысу до последней минуты не выпускали из клетки, где она громыхала своей дверцей, стоя на задних лапках. Распахивалась дверца, крыса бегом бежала к заветной пробочке, хватала своими розовыми лапками, похожими на маленькие ручки, этот «тазик» и, сидя на задних лапах, вливала содержимое в себя, тут же роняла уже пустую пробку и начинала танцевать по столу, с трудом находя вход в свою клетку. Мы смеялись, что скоро она и курить научится.

Как-то раз пришла ко мне подруга. Мы с ней пили коньяк. Увидев, как крыса приняла свою стойку у дверцы клетки, подруга предложила и ей налить капельку. А что будет? Ну, мы налили, две пьяные дуры! Крыса вырвалась на свободу, подскочила к пробочке и одним махом влила в себя налитый туда коньяк… В тот момент, когда она падала на стол, я поймала её укоризненный взгляд: «Отравила!» Мы с подругой умирали от смеха, глядя, как наша пьяная в хлам крыса пыталась забраться в свою клетку. Она промахивалась мимо входа и билась о решётку, пока я сама не положила её внутрь. Крыса уползла в своё гнездо на брюхе, и мы её в тот вечер больше не видели.

На следующий день Женя вернулся со службы и привычным жестом налил крысе пива. Она вышла из клетки на дрожащих лапках, вся взъерошенная, больная с похмелья, подошла к своему «тазику», легонько лизнула, убедилась, что там именно пиво, тогда уже подхватила его «ручонками» и залпом выдула всю пробочку. Потом выдохнула, как заправский алкоголик, и полезла к Жене жаловаться, как я её чуть не убила. Пиво она пила и дальше, но больше никогда нам так слепо не доверяла, всегда сначала пробовала, что там налито. Очень умное существо!

Прожила она у нас четыре года, полный крысиный век, и умерла самой прекрасной смертью, если можно так сказать. Я бы хотела так же.

Она была уже вся седая, малоподвижная, в основном спала, но я принесла первую клубнику и дала ей сразу две спелые ягодки, начистила небольшую горстку семечек. Она с кайфом всё это употребила, легла на пол клетки, вытянулась и умерла.

После неё у нас в доме никогда не было грызунов, я их так и не полюбила, но эту крысу вспоминаю с улыбкой.