В юности, уехав в город, я начала ходить на платные курсы психологии, прочитала много тематической литературы и поняла наконец, что заслуживать любовь не нужно. Потому что это не награда, она просто либо есть, либо её нет. И мы, нелюбимые дети, не виноваты, что так сложилось. Вообще никто не виноват – просто судьба, что мы, рождённые от нелюбимого мужчины, противны матери, и ничего тут не изменить.

Потом я познакомилась с мужем, переехала к нему и с тех пор бывала у матери лишь один раз. И меня совершенно к ней не тянет, это не родной дом, лишь место, где я много лет не жила, а существовала. А ушла я оттуда в настоящую жизнь, ту, которую строю сама и в которой нет места людям, не любящим меня. А мать… Ей самой бы разбираться в себе и перед собой отвечать за то, что делала с нами.

Я не бог, не святая и сначала чувствовала обиду. Когда моя старшая дочь сразу после родов попала в реанимацию, я плакала, даже хотела отомстить матери за проклятие, а потом успокоилась. Дочь выжила, рядом с ней и я как-то резко почувствовала, что у меня нет матери – нет, и всё. И мне стало легче. А со временем, с заботами о дочери, с любовью мужа, прошлая жизнь отодвинулась на задний план, и я иногда считаю, что родилась в 16 лет, когда ушла, точнее убежала из дома.

Родные хотели, чтобы я общалась с мамой. А я сразу, не рассусоливая, объяснила им, куда идти со своими желаниями, – не матом, без оскорблений, но очень твёрдо. Тех, кто не понял, игнорирую, кто бы это ни был. Только так можно спасти себя, свою жизнь.

Несколько лет назад к мужу пришёл зять по каким-то делам и заодно поведал, чтобы я готовилась: приехала тётка из Москвы и хочет прийти ко мне с претензией – почему не общаюсь с матерью? Я рассмеялась и сказала, что честно буду ждать. Наверное, не надо говорить, что никто не приехал. Как потом сообщила сестра, мать отговорила – дескать, бесполезно к ней ездить, выгонит. Хотя я никогда никого не выгоняла, просто те, кто мне неприятен, сами не задерживаются.

Я с 16 лет считаю себя сиротой, живу своим умом. Первое время мне помогла старшая сестра, а потом я выучилась на повара, подрабатывала, сама себе всё покупала. И когда мать прокляла меня из-за моего нерождённого ребёнка, я сказала себе: всё, я сирота, нет у меня никого, и хоронить её не буду. И если так сложится, что мать похоронят рядом с отцом, я никогда не приду на могилу.

Один раз невестка, жена брата, заикнулась: мол, мать тянет у них деньги, они постоянно ей помогают, она устала. Ну я и сказала – значит, это тебе самой надо. Ты выслуживаешься перед ней, выслушиваешь, что твой сын от первого брака – выб…к, и вообще тебя саму мой брат подобрал на помойке. А вот мне этого всего не надо, потому я туда не приезжаю и с матерью не разговариваю даже по телефону.

Я с ней вообще не общаюсь, незачем. Раз высказала всё, что думала, и вопрос закрыт. А выслушивать гадости и потом вопрошать «за что они так со мной, у них нет ничего святого!» – не по мне. Играть в эти слезливые игры неинтересно, я всегда предпочитаю ставить точки над «i».

И я не отвечаю за мать никак, например за её здоровье. Только за себя и за здоровье детей. Меня не касаются проблемы людей, которых не волнует моя жизнь. Вы ужаснётесь, но для меня важнее здоровье соседки, которая за эти 23 года уже практически стала родной. Она при случае может и поворчать на меня, и получить отпор, но я ей и лекарства покупаю, и всё, что надо, потому что она всегда была рядом и поддерживала меня.

Почему мы в детстве не жаловались на мать другим родственникам? Может, они бы повлияли на неё. Отвечу: родители переехали в наши края ещё в семидесятых, по вербовке, у нас здесь ни тёток, ни бабушек, некому жаловаться, да и боялись мы. Маме достаточно было посмотреть на нас, и мы сидели тихо. Не дай бог при соседке выйти на кухню поесть: крик и ругань – это самое невинное, что нас ожидало.

Сначала мать не пила, но и тогда относилась к нам плохо. Потом родители начали попивать по выходным, причём отец останавливался, на следующий день был трезвый, а мать утром похмелялась. А после рождения младшего брата она начала пить неделями.

Однажды мать сожгла мою одежду, но это ерунда. Она пыталась отрубить брату руку за то, что тот отказался пойти покормить скотину. Ему было девять лет. Папа спал пьяный, а мамаша, будучи совсем невменяемой, орала: «Жрать хочешь, а работать не хочешь!»

Потом пришла соседка, они с мамой поскандалили, и она забрала нас к себе. Так мать потом орала, что скажет соседке, будто мы воры, и та нас никогда к себе не пустит. Старшие сёстры и брат, те, что от другого отца, никогда нас не защищали, мать воспитывала их совсем иначе, поскольку любила. Если при ней, не дай бог, возразишь кому-нибудь из них, ремень обеспечен.

Когда мать вдруг позвонила в апреле и никаких гадостей не сказала, даже наоборот, я всё равно просто выключила телефон. Её проблемы меня совершенно не касаются, даже не знаю, какая у неё пенсия, что у неё дома. Неинтересно.