– В своей карьере вы не раз убеждались, что актёрство – это не просто профессия, но и судьба.
– Мне было пять лет, когда в коридоре «Мосфильма» меня увидел режиссёр Александр Зархи. Он спросил родителей: «Это мальчик?» «Нет, это девочка», – ответила мама. А ему нужен был мальчик на роль Серёжи в «Анне Карениной». Но я ему настолько понравилась, что тут же сделали фотопробы, и он меня утвердил на Серёжу. Сшили бархатный костюмчик, и мы поехали в Пушкино снимать отдельные эпизоды, где скачки, зимний сад и прочие сцены. Там я, как Серёжа, репетировала с Самойловой, Гриценко.

Но для меня это не стало особым приключением, потому что мир кино для меня привычен: отец работал вторым режиссёром на «Мосфильме», а мама – музыкальным редактором. Готовясь к съёмкам, Зархи репетировал со мной, чтобы я говорила непременно как мальчик, то есть делала ударение на согласных: «Я пошёл, я взял, съел, погулял». Он даже просил родителей дома называть меня Серёжей, чтобы я привыкала. Впоследствии мама шутя называла меня «мой мальчик», но… вот что значит не судьба. На съёмках я чем-то отравилась, попала в больницу. Режиссёр сказал, что меня подождут, график съёмок перенесут. Но через полгода, когда пришла очередь снимать мои сцены, я выросла из костюмчика Серёжи и перестала быть похожа на мальчика.

Но самое интересное, что спустя годы круг замкнулся: у Карена Шахназарова я снялась в фильме «Анна Каренина», играла роль Лидии Ивановны, крёстной того самого Серёжи.

Или вот ещё пример вмешательства судьбы: в 1985 году я, молодая артистка Малого театра, стала участником Фестиваля молодёжи и студентов в Москве. И на одном из мероприятий познакомилась с будущим мужем – журналистом Павлом Гусевым. А незадолго до этого снялась в картине «Зимний вечер в Гаграх», где по сюжету моя героиня приходит к отцу (его сыграл Евгений Евстигнеев) и сообщает, что выходит замуж за журналиста. Через какое-то время – уже не на экране, а в жизни – я выхожу замуж за журналиста. Вот что это?

– У вас была альтернатива – стать артисткой или нет? Ведь у вас хорошее музыкальное образование.
– Да не было, потому что всё к этому шло. Моя семья невольно меня к этому подтолкнула, хотя одно время мама была против. Она хотела, чтобы я стала скрипачкой. Я окончила Гнесинскую школу-семилетку по классу скрипки. У меня абсолютный слух. Я и на фортепьяно играю – это мой второй инструмент.

– Обидно, если это на сцене не пригодилось.
– А вот пригодилось. В спектакле «Восемь любящих женщин» у меня роль Габи, которая, как написано у автора, играет на скрипке. Ещё один раз в кино мои способности пригодились в фильме «Лестница». Когда режиссёр Сахаров узнал, что я играю на скрипке, решил это использовать. Сняли сцену, но при монтаже остался лишь эпизод, где я открываю футляр со скрипкой. Иногда играю на фортепьяно – под настроение. Но очень долго не могла подойти к инструменту после того, как мамы не стало. Ведь она меня приучала к музыке, и это был её инструмент.

– Странно, что вы, человек с музыкальным образованием, оказались в Щепкинском училище, а не в «Щуке», которая славится особой музыкальностью.
– Тут опять судьба: я поступала, как все абитуриенты, во все театральные вузы, и меня везде брали. Но, по правилам того времени, надо было сдавать подлинники документов, и первым у меня аттестат попросили в «Щепке». Тогда я подумала: раз попросили – значит, меня берут. Мне вообще там очень понравилась обстановка, я почувствовала, что это моё. И вот ещё что сыграло роль. Проходя по коридору, я услышала, как из одного кабинета доносилась музыка, кто-то музицировал на фортепьяно и пел. Это был второй курс, на котором учился Олег Меньшиков. Вот тогда мы с ним встретились, он же очень музыкальный человек – играл на скрипке, фортепьяно. Так что я не стала испытывать судьбу и осталась в Щепкинском училище.

– Потом вы попали в Малый театр, где ещё работали великие старики – Татьяна Панкова, Михаил Царёв, Игорь Ильинский.
– Мы у них учились, пытались понять, как вести себя в театре, что хорошо, что плохо.

Ильинский был гений. Я застала его в таком возрасте, когда он неважно себя чувствовал, слепота прогрессировала слишком быстро. В театре это не очень-то афишировалось, знал только определённый круг людей, в который я не входила. И вот он ставит спектакль «На всякого мудреца довольно простоты». Сам играл роль Крутицкого, а из молодых выбирал артистку на роль Машеньки. Поскольку он нас совсем не знал, для него в театре устроили пробы. Игорь Владимирович со вторым режиссёром сидел в зале, просил претенденток почитать текст. Меня он попросил повторить за ним одну фразу, а поскольку у меня абсолютный слух, я всё в точности повторила, и он сказал ассистентке: «Я её беру». А у меня спросил: «Как вас зовут?» И я такая счастливая подумала: «Он меня увидел! Он меня взял!» Не понимала, что Игорь Владимирович меня совершенно не видел, а только слышал и по голосу взял.

Потом мы с ним играли в этом спектакле, и он, выходя на сцену, совершал буквально человеческий подвиг. Конечно, для слепого артиста делали какие-то приспособления на сцене. В кулисах стоял человек с фонариком, по которому Игорь Владимирович ориентировался. Но играл он так бесподобно, что никому в голову не приходило подумать, будто артист слепой, едва видит очертания. Играл до последнего дня.

– Легко ли играть роли после великих?
– А знаете, кто благословил меня на роль Раневской? Жена Ильинского – Татьяна Александровна Еремеева, он на неё «Вишнёвый сад» ставил. Сам играл Фирса. Узнав, что я назначена на роль Раневской, Татьяна Александровна сказала: «Светочка, я очень рада. Многие артистки об этой роли мечтают, но не каждой удаётся быть в числе избранных». У меня – мурашки по коже. «В этой роли, – сказала она мне, – очень важно любить». Я так и играю: если бы Раневская не любила этого сомнительного человека, обобравшего её в Париже, ей бы двигала не любовь. Недаром же она – Любовь Андреевна.

– Когда артистка много раз играет любовь, она потом в жизни пользуется наработанными приёмами?
– У меня это не срабатывало никогда, и я никогда актёрский опыт не переносила на мужчин. Я не умею использовать актёрские наработки в жизни. Жизнь – это жизнь, а сцена – это сцена. Я много раз была в любовных треугольниках и слышала на сцене уйму комплиментов, то есть не мне, а моей героине. А сколько признаний в любви – пылких, страстных! Сколько поступков совершалось из-за меня, и я тоже затрачивалась на это. Так что в жизни у меня на это же просто не хватало сил.

– С другой стороны, надо же как-то выстраивать отношения. Женщинам других профессий сложнее, чем актрисам, которым помогает вся мировая драматургия.
– Надо, но на жизнь уходило меньше сил. Я просто уставала.

– Получается, что профессия переехала вам личную жизнь?
– Не то чтобы переехала – мне грех жаловаться. Но по сравнению с яркими сценическими историями в жизни всё выглядело несравнимо бледнее.

– Любовный опыт какой из ваших героинь вам хотелось повторить?
– Ту любовь, которая была у моих прабабушки с прадедушкой.

– Вы не путаете ничего? Именно прабабушки?
– Именно прабабушки. В нашей семье всё очень интересно. Моя прабабушка родилась в 1900 году и уже в восемнадцать родила мою бабушку. А та, в свою очередь, – мою маму в семнадцать. То есть они были молодыми, и я их очень хорошо помню. Причём у прабабушки весьма интересная биография: она аристократка, в Сочи занималась в литературном кружке Николая Островского, автора романа «Как закалялась сталь», а прадедушка – из простых, с Украины, он носил фамилию Солёный. У них завязались отношения, он стал за ней ухаживать, но не хотел обнаружить своё простое происхождение и представился Гавриилом Дмитриевичем Сальцигером. И когда они решили расписаться, тут-то и выяснилась его подлинная фамилия. Невеста упала в обморок, причём конкретно. Но тем не менее они прожили вместе более пятидесяти лет, ни дня не могли провести друг без друга, дышали одним воздухом.

Прабабушка прошла с ним всю Гражданскую, проехала по всем военным городкам. Она ждала ребёнка, и как-то раз прадед, он был командиром отряда красноармейцев, оставил её в селе, в одной избе, сам же поехал дальше, к месту военных действий. А в село вошли белые, и прабабушку кто-то из местных выдал – мол, она жена красного командира. Слава богу, её не убили, а только высекли. И это белогвардейцы, за которых она, как за своё бывшее сословие, очень переживала. Всё-таки родила она в срок, но всю жизнь у неё были больные лёгкие, потому что отбили. Я видела, как они общаются, как разговаривают друг с другом, как любят, жалеют друг друга. Они, а не какие-то там литературные герои, для меня пример. «Вот бы мне встретить человека, похожего на моего прадедушку, и чтобы он так же относился ко мне, как к прабабушке», – думала я, глядя на них.

– Журналист, которого вы встретили на фестивале молодёжи и студентов, отвечал этим критериям?
– В чём-то был похож на прадеда, может быть, это меня и привлекло в нём. Но жизнь есть жизнь. Мы прожили лет семь. То сходились, то расходились, то вместе, то не вместе.

– Почему вы больше не вышли замуж после расставания с Павлом Гусевым? Вы однолюб, храните верность?
– Я бы не ставила вопрос о верности на всю жизнь – так складывалось. И потом, я считала, что у нашей дочери Кати должен быть один папа, и не нужно никаких других вариантов.

– Вы дружите с семьёй бывшего супруга? Бывают семьи, где мужья и жёны, а также их дети дружат.
– Эту Санта-Барбару я не воспринимаю совсем. Общаюсь с Павлом, Катя общается с отцом, а вот дружба семьями – это не про меня.

– Ваша дочь Екатерина Гусева начинает снимать кино как режиссёр. Она предлагала вам попробовать силы?
– Когда я ей что-нибудь подобное говорю, она отвечает: «А кто меня воспитал?» Она ещё более скромная, чем я. У неё трудный путь. Но если в ней это заложено, невозможно себя изменить. Я знаю артисток, которые прут как танки, ломают лёд как ледоколы. Не знаю, завидовать ли им… Но сама я так не умею и не хочу. За других попросить могу, но за себя – нет. К вопросу о пробивном характере: частенько о себе читаю, что Аманова мало снимается, что она артистка одной роли…

– Речь идёт о комедии Леонида Гайдая «Спортлото-82»? Успешная была роль, но почему-то дальше кинокарьера не двинулась. Почему?
– Когда я читаю такое, всегда думаю: а если бы у меня не было этой роли, а было сто двадцать других, в неизвестных фильмах, мне было бы лучше? На самом деле прекрасно, что у меня случилась такая роль и что Гайдай выбрал меня, а не другую актрису. Меня знают по имени и фамилии, а это важно для актрисы. Что в этом плохого? Все мечтают об узнаваемости, популярности, и меня до сих пор узнают, причём по голосу.

Как-то раз мы отдыхали в Греции, сидели в ресторане, а неподалёку гуляла русская компания. Причём я оказалась к ним спиной. Мы разговаривали, хохотали, и вдруг официант приносит бутылку шампанского: «Это вам от соседнего столика просили передать». Поворачиваюсь, говорю спасибо. А они: «Вы же Светлана Аманова, вы же снимались в «Спортлото». – «А как вы меня узнали?» – «По голосу, по смеху». Вот это популярность! Почему я должна по этому поводу расстраиваться? Мне очень даже приятно.

Конечно, наверное, я, как любят говорить актрисы, «могла бы сыграть и то, и это, и весь мировой репертуар». Конечно, могла. Но роли, которые я имею, – мои, и значит, они должны быть со мной. А с какими режиссёрами в кино я работала! Гайдай, Шахназаров, Соловьёв, Худяков, Сахаров, Мащенко – даже если снялась по разу в картине у каждого из этих мастеров, для творческой биографии уже немало. А в театре у меня – Хейфец, Женовач, Шапиро. Сергей Соловьёв сделал у нас в Малом потрясающего «Дядю Ваню».

Я снималась в сериалах «Простые истины», «Спас под берёзами», «Серафима прекрасная». Самым долгоиграющим был сериал «Маргоша», где я исполняла роль мамы главной героини. Там интересный сюжет, было что играть. А что играть в других сериалах, похожих друг на друга, как близнецы? Просто мелькать, чтобы сказали: «А, она ещё работает…» Не нужно, неинтересно. Для меня важнее осознавать, что я сыграла Лидию Ивановну в «Анне Карениной», чем тётю Маню у режиссёра Тютькина в бездарном сериале.

– Серьёзный вопрос для любой актрисы: вы представляете своё будущее? Когда придёт время из красивых героинь переходить на роли бабушек и прабабушек? А если вообще не будет ролей – что тогда станете делать?
– Я буду жить. Мне есть чем заниматься. Путешествовать, например, если будет возможность, общаться с друзьями. Жизнь не сводится к подсчёту сыгранных ролей. Это важно в начале пути – наиграться, насниматься… А потом важно, что играешь и с кем, какая компания, кто режиссёр.

Для меня значимым моментом в жизни является то, что я стояла в Дрезденской галерее перед картиной «Сикстинская мадонна» или в Амстердаме перед «Ночным дозором». Играла на сцене Версальского королевского театра, а гримёрка, где я сидела, принадлежала Саре Бернар. Туда мы возили «Дядю Ваню» Соловьёва. Я ела в марсельском порту настоящий буйабес (провансальская уха из свежего улова. – Ред.) и до сих пор помню его вкус. И на гастролях в Иркутске, куда мы возили спектакль «Волки и овцы», у меня состоялась встреча с Валентином Распутиным. Для меня это очень важно. Почему? Потому что при поступлении в театральное училище я читала именно его рассказ «Рудольфио». И мне всегда хотелось с ним пересечься, сказать большое спасибо за то, что его рассказ принёс мне удачу. Или я всегда любила французские фильмы с участием Луи де Фюнеса. А когда пришла в Малый и узнала, что Владимир Кенигсон дублирует Фюнеса, не могла поверить своему счастью, что могу с ним стоять рядом, даже могу вместе играть. Это намного интереснее, чем думать – сыграла я роли или не сыграла, и сколько их было? Вот что меня греет и впечатляет.