После уроков, ровно в половине второго, я вышла из школы. Решила двигаться спиной вперёд. Но не просто идти, а через каждые двадцать шагов делать вращеньице, кружиться на месте три раза. Иду. Весь школьный двор мне виден как на ладони. Покружусь, осмотрюсь, чтобы не сбить кого-нибудь из прохожих, и снова топаю.

Глядь – Оля Брандт. Она на меня, а я от неё. Спрашивает:
– Жданчик, знаешь, сколько ты будешь так до дома идти?
– Пока нет. Пошли вместе, вот и проверим.

Олька загорелась, но вспомнила вдруг:
– Ой. У меня же музыкалка, и пообедать надо успеть. Пока, Жданчик!

Иду дальше. Вращаюсь. Сморю – топает мимо Краснощёкова. Она просто улыбнулась и прибавила шагу. Она не компанейская. Школа – дом, школа – дом. Тихоня.

И тут вдруг навстречу – Галя Корешкова. Идёт, а портфель за спиной держит двумя руками, он ей по ногам бахает. Эта подходит. Мы же в одном подъезде живём, между прочим.

– Жданчик, ты чем тут занимаешься?
– Эксперимент. Художественное дохождение. Есть путь от школы до дома, есть прямая дорога, время пошло. Хочешь со мной?
– Хочу. А как?
– Так. Идём задом наперёд двадцать шагов. Потом три раза кружимся. И снова.
– Давай. Кто считает?
– По очереди.

Пошли. Считаем. Восемнадцать, девятнадцать, двадцать.

– А давай кружиться вместе, за руки? – предлагает Галочка. – Только три раза мало, лучше десять.
– Давай!

И вот мы встали нога к ноге, сцепились руки крест-накрест – и давай кружиться. И-и-их! Визжим и хохочем, а портфели за спиной нас ещё сильнее тянут в стороны.

– Стоп, уже было десять.

Лети-и-им, остановиться не можем. Корешкова и говорит:
– Вот это здорово! Теперь идём. Как всё плывёт и кружится. А давай это у нас будут «королевские доходилки»?
– Давай.
– Это только наша с тобой игра. Никого больше не принимаем.
– Даже Ткачёву?
– Ни Ткачёву, ни Зайкину. Они вообще не из нашего дома, в башнях живут, нам не по пути.
– Ладно.

Так мы шли и кружились, шли и кружились. И так нам было хорошо! На душе прямо салют какой-то первомайский. Галочка предложила:
– Жданчик, а давай у меня тоже будет кликуха? Я буду Кореш. Ты хоть знаешь, что это значит? Это значит друг, мне папа рассказывал.
– Ух ты! Точно, Кореш!

Мы рассмеялись и ударили по рукам, как настоящие маленькие разбойницы.

Придя домой, я сразу бросилась к часам. Оказывается, шли сорок три минуты. Без подъезда и лифта, считай, ровно сорок. Завтра попробуем идти боком, а послезавтра проскачем галопом. Но главное – о нашем уговоре никому ни слова. Как здорово – мы придумали свою отдельную от всех игру, «королевские доходилки»! Её правила известны лишь двоим на земле, верным друзьям Жданчику и Корешу.

Делая домашнее задание, засиделась над стихами. Они вроде красивые, но не запоминаются ни в какую.

Входит мама. Ставит на табурет на кухне авоську, распаковывает и говорит:
– Погода – прелесть. Одевайся и марш гулять. Ты вся зелёная уже от своих уроков. Я сейчас шла из магазина, твои девочки все на улице. И Ткачёва, и Маринка Зайкина, и Галочка Корешкова. Игра у них какая-то забавная, «проходилки» называется. Не знаешь? И так весело они кружатся. Иди! А то безобразья какие-то, кочи, пни… Вообще уже. Бедные дети.

Но я не пошла. И наутро получила «пять» за некрасовские моховые болота.

На переменке подлезает ко мне Корешкова и яблоко протягивает.

– Здорово, Жданчик!

Но я, глотая невидимые никому слезы, скользнула мимо неё, даже руки не подала. Открыла в туалете кран и молча смотрела, как холодная вода стекала с пальцев. Думала: «Никакой ты, Галь, не Кореш. Ну ни капельки».