Трое из леса
27.10.2021 16:53
Трое из лесаМухомор

– Познакомлю тебя с а-а-абалденным человеком! – пообещал мой старший приятель, десятиклассник Мишка Пастухов.

В те годы я учился в седьмом классе, и Мишка меня всячески опекал: в частности, был уверен, что я стану писателем и мне нужны необыкновенные впечатления.

Странно. В ту пору я вёл только наивный сентиментальный дневник, который никому не показывал и который мне в зрелости никак не пригодился.

– Что за человек? – спросил я.
– Его тоже Мишкой зовут, перешёл в шестой класс, представляешь, он ещё маленький, а уже три раза вешался!.. Целых три раза! Вот ты бы так смог?

Все удивительные встречи в ту пору происходили у нас «в джунглях» – на пустыре, заросшем крапивой и гигантскими лопухами. На вопрос, зачем вешался, вихрастый Мишка, шмыгнув сопливым носом, ответил:
– Для необыкновенных космических впечатлений.

А ещё оказалось, что Мишка ест красные лесные мухоморы и потом «смотрит мультфильмы». Последнее меня заинтересовало, захотелось тоже попробовать, но для начала я решил проконсультироваться с мамой. Как-никак медсестра.

Мама вставила мне так, что галлюциногенов до сих пор не хочется.

Отец у Мишки сидел в тюрьме, а мать умерла. Мишку воспитывала тётка. Учился Мишка сносно, но состоял на учёте у невролога. Опыты на себе Мишка ставил на каникулах, когда был дома, а тётка работала «день и ночь». Тем не менее правда об экспериментах открылась, и «удивительный» Мишка угодил в психиатрию. Учителя сказали, что в школу Мишка не вернётся, с сентября пойдёт учиться в специальный интернат.

Странное дело – маленького психа Мишку я всегда вспоминаю, как только оказываюсь в царстве сумрачных елей и изумрудных мхов, где яркими запрещающими знаками алеют сочные колдовские мухоморы.

По легенде, жил в глухом лесу маленький зловредный колдун, обожавший делать людям пакости. За всё за это однажды старичок превратился в красивый ядовитый гриб.

Глядя на мухоморы, чувствуешь себя викингом, готовым громить древних бриттов. Вспоминаешь, что и якутские воины взбадривали себя мухоморами, а потому русские казаки долго не могли Якутию покорить.

Мухоморы были проводниками в параллельные миры для якутских и сибирских шаманов. Лоси лечат мухоморами многочисленные хвори. Иные медведи потребляют этот гриб для веселья. У Виктора Пелевина в «Поколении «П» главный герой, талантливый менеджер рекламного бизнеса, тоже объелся мухоморами.

Ещё прочёл, что мухомор – мощный природный анальгетик.  А ещё у меня всю жизнь не выходит из головы тот самый «удивительный» Мишка.

В тот день Мишка выписался из психушки, пришёл на пустырь с нами играть, а мы с криком «Псих! Псих!» бросились наутёк. Мишка гнался за нами метров триста, а потом его тёзка Пастухов подсадил меня на высоченный забор и запрыгнул туда сам.
С двухметровой высоты я успел заметить, как запыхавшийся Мишка стоит внизу и смотрит на нас умоляющими глазами. В этот миг Пастухов завопил:
– Прыгай!

И подзатыльником сбил меня на землю.

В интернат Мишка так и не попал. Как поведала маме его тётка, на следующий день после того, как от Мишки все сбежали на пустыре, он пошёл в лес, наелся мухоморов и повесился в сарае на бельевой верёвке. На этот раз по-настоящему.

На похоронах классная руководительница категорически запретила употреблять слово «повесился», и мы послушно говорили, что Мишка умер.

Мишку я часто вспоминал, а когда забывал, он сам напоминал о себе. Однажды, уже взрослым человеком, я смотрел нашумевший фильм «Чучело» и вдруг почувствовал непреодолимое желание оглянуться. И оглянулся.

Позади в зрительном зале сидел Мишка. Он был в том самом школьном костюмчике с октябрятской звёздочкой, в котором его похоронили. В пионеры Мишка вступать наотрез отказался, упрямо носил на груди звёздочку с кудрявым Ильичом. Увидав, что я оглянулся, Мишка многозначительно мне подмигнул и испарился, растаял…

Вот ещё что. Предсмертной записки Мишка не оставил и тётке так и не рассказал, что ребята на улице его обидели. Никому ничего не сказал.

Подосиновик

Подосиновики – крепенькие парни-спецназовцы в краповых беретах, крадутся в мягких стелющихся вдоль опушки травах, торчат в дозорах на обочинах лесных тропинок или таятся в засаде под лапами древних елей.

Подосиновик обладает удивительным свойством – при всей своей заметности оставаться невидимым. До сих пор по-детски радуюсь каждому найденному подосиновику, может, ещё и потому, что мне с ними издавна традиционно не везёт.

Знатоки любят спрашивать: сколько красненьких взял в одном месте? Иными словами, какой твой личный рекорд?

С «красненькими» у меня скромно. В белорусском детстве находил на одном месте сразу одиннадцать штук. Это была низинка в поле между двумя грибными лесами, густо заросшая молодым ельником. Люди топали за грибами «из леса в лес», в низинку эту обычно никто не заходил. А я однажды свернул и обнаружил эти самые одиннадцать разновозрастных красавцев, и все без единой червоточинки.

С тех пор я всегда нырял в этот ельник, и всегда мне там что-нибудь перепадало. Ну хотя бы два, три, четыре… Уезжая учиться в Ленинград, подарил эти координаты соседу-школьнику.

Друг из Архангельской области писал, что на одной полянке «взял» семьдесят четыре подосиновика!.. Но это в Плесецком районе, далеко от больших путей-дорог.

Только однажды и мне с подосиновиками свезло. Было это в Заполярье в августе, в окрестностях гарнизонного посёлка Видяева, где мы после третьего курса проходили практику на подводных лодках. Статус курсанта приравнивался к матросам-срочникам, потому ходить в сопки было строжайше запрещено. Но однажды белой ночью мы с приятелем вооружились плащ-палатками, перочинными ножиками, пролезли в потаённую дыру в ограждении за пакгаузом (дыру нам показали матросы-годки), а потом начинались сопки, сопки сопки – бесконечные, однообразные, поросшие мхами и кривыми карликовыми берёзками. Там и стояли стеной, как рать, подосиновики, подберёзовики и даже белые грибы.

Превратив плащ-палатки в мешки, мы довольно быстро накосили красных и белых красавцев. Подберёзовиками при этом пренебрегали. Увлеклись – не то слово. И лишь взвалив добычу на спину, поняли, что заблудились. Об этом нас, кстати, предупреждали: в сопках можно запросто сгинуть. Но покуда сам не влипнешь – не поймёшь.

На часах пять утра. В сером воздухе висит сплошная дождевая пыль. Определиться по солнцу невозможно. Да и беда с этим круглосуточным заполярным светилом… Висит себе в небе постоянно – где запад, где восток, не разберёшь. Слава богу, проплутав минут сорок, интуитивно вышли на дорогу, петлявшую между сопок.

Мы уже знали, что дорога ведёт из гарнизона в совхоз Ура-Губа, но где совхоз, где гарнизон, не смогли разобрать. Времени не оставалось. В шесть часов подъём личного состава. Допустим, ещё минут тридцать-сорок в нашу курсантскую каюту на плавказарме никто соваться не будет… Но ведь к завтраку хватятся!

И случилось чудо! На дороге показался уазик. Подпрыгивая, как пингвины, мы отчаянно засемафорили руками, полагая что в такую рань ехать по дороге может только какой-нибудь колхозник. Проскочив мимо нас, уазик остановился. Гостеприимно распахнулась задняя дверца, мы бросились туда вместе с мешками, и…

– Залезайте, залезайте! – гостеприимно принял нас адмирал, командир дивизии подводных лодок и начальник гарнизона. – Грибочки свои давайте… Курсанты? Ба! Да ещё и эскулапы? Ну, поехали…

Адмирал доставил нас прямиком в гарнизонную комендатуру и сдал дежурному, указав поутру учинить разбор с наказанием и раздачей «люлей» всем причастным должностным лицам.

Дежурный офицер закрыл нас вместе с грибами в камере предварительного содержания, но через сорок минут выпустил. Офицер оказался с «нашей» лодки, то есть с той самой, где мы проходили практику.

А главное везение заключалось в том, что с сегодняшнего дня адмирал находился в отпуске и, доставив нас в комендатуру, спешно убыл в Мурманск, в аэропорт. Оказывается, ночью адмирал срочно смотался к корешу – директору совхоза за северными деликатесами. Ну, палтус там, свежая печень трески и прочее.

– Молитесь, охламоны! Иначе сидеть бы вам на губе суток десять! Но вас не жалко… Командиру выговор впаяют, экипажу – оргпериод. Доложите по прибытии на лодку! А грибочки я конфискую за моральный ущерб.

Старпом выслушал нас, усмехнулся в пшеничные усы и отправил на плавказарму драить ржавый гальюн, что для курсантов-медиков крайне унизительно. Но это всё же не гауптвахта, не гарнизонная губа, где один из нас, стоя на табуретке, громко читает корабельный устав, а остальные печатают вокруг по квадрату строевым шагом часа два…

Друг мой Андрюха дослужился до капитана первого ранга, а в юности вот так маршировал и написал по этому поводу стих:
По квадрату, по квадрату
Час туда и час обратно
Ходим, месим мокрый снег.
Кто из нас тупее всех?

Воспоминания о ржавом вонючем гальюне, о чашах типа «Генуя» со сколотой эмалью давно рассосались. Остались подосиновики. Закрываю глаза – и вон они, стоят в сопках, как бесконечная рать в красных шлемах, охраняющая Заполярье! Идёшь, идёшь по сопкам, а подосиновики всё не кончаются. Старые дряхлеют и падают, не дождавшись своих грибников, но тут же вслед поднимаются новые.

Провёл аналогию – точно так же в Севастополе не кончаются красивые девушки… Но это, как любит говорить Леонид Каневский, уже совсем другая история.

Да! Адмирал, вернувшись из отпуска, конечно же, забыл, что за час до отъезда в аэропорт поймал на дороге двух идиотов с мешками грибов. Об этом мне написал уже в Ленинград доктор с подлодки, где мы проходили практику.

Груздь

…Закусон был немудрёный – отварная рассыпчатая картошечка с укропом и сливочным маслом да грузди из дубовой кадки. Кадка стояла здесь же, в предбаннике, и когда грузди в тарелке заканчивались, хозяин открывал кадку, подкладывал снова и снова.

А ещё была холодная водочка «трёх сортов» – настоянная на лесной рябине, на клюкве, и мутная хреновуха (на тёртом хрене). Хреновуха шла под грузди душевнее всего. Видно, не мне одному это померещилось, потому как позднее стал встречать хреновуху в столичных ресторанах.

Параллельно с застольем была банька с жаркой русской парилкой, с берёзовыми, дубовыми и можжевеловыми вениками. Раскалившись докрасна, мы выскакивали наружу и с воплями сигали с мостков в ледяное ноябрьское озеро.

Иные говорят в таких случаях: «Это ж сколько здоровья надо иметь, чтобы так себя гробить». Здоровья в ту пору было в избытке. И у меня, старшего лейтенанта, и у моего командира, спортсмена, сорокалетнего полковника. С той поры банька нас с командиром и сблизила.

Раньше он, двухсотпроцентный мачо, обращался ко мне с повелительным рыком: «Доктор-р-р!» Далее следовало либо то, что мне предстоит сделать, либо взбучка, если я уже сделал что-нибудь не так. А вот после этой лесной баньки командир стал дружелюбно рычать: «Вова!» – ну а далее всё по-прежнему, без изменений.

Началось всё с того, что в целинной командировке на лесной дороге мы пробили заднее колесо уазика. Матросик-водитель стал колесо менять, я ему помогал, а полковник, стоя рядом, нас лениво поругивал. Командир, как двухсотпроцентный мачо, двадцать четыре часа в сутки кого-нибудь дрючил, и мы были несказанно рады, когда у него в соседнем райцентре завелась военно-полевая жена – красивая разведённая молодая докторша.

А тогда мы меняли колесо, полковник ворчал и поглядывал на часы. И вдруг из лесной чащи возник старичок в набрякшей влагой военной плащ-палатке. Старичок подошёл к нам, представился лесником, и мы увидели, что не так уж он в действительности и стар. Густая неухоженная русая борода с проседью прибавляла леснику лет двадцать. Впоследствии, в бане, я сказал ему об этом, и он отшутился, что ему давно на всё начхать, и на женщин в особенности.

Константиныч, так звали лесника, пригласил нас в гости на лесной кордон, и в первую же субботу мы с комбатом к нему приехали. И понеслось: баня, водка, грузди, парилка, озеро…

Прекрасная парилка, обитая дубовой доской, сосновый предбанник с «мироточащей» смолой вагонкой, устланный старыми, но чистенькими коврами, раскалённая печь, прозрачное студёное озеро.

Всё это – да, вспоминается! Но главными всё-таки были грузди – великолепные солёные грузди из потемневшей дубовой кадки, с чесночком, укропчиком, лаврушкой, чем-то ещё…

Иные грибники горячо доказывают, что охота на грузди несравнима с никакой другой «грибалкой». Груздь величают «самым русским грибом», а само это слово означает «куча», потому что растут грузди семьями, в симбиозе со старыми берёзами. В старину лечили груздями такие серьёзные хвори, как туберкулёз и сахарный диабет. И белка в этом грибе аж 30 процентов, и витамин D имеется.

Так или иначе, тихий, но хмурый и студёный ноябрьский день в глухом лесу в предгорьях Южного Урала запомнился на всю жизнь.

Вскоре после прибытия из командировки нас обоих с комбатом перевели с повышением в Севастополь. Командира – в штаб авиации ЧФ, меня – во флотский Центр санитарно-эпидемиологического надзора. Спустя несколько лет я навестил комбата, чтобы поздравить его с сакральным званием «генерал».

– Вова! – радостно рыкнул генерал и стиснул меня в объятиях. – Вова! А помнишь ли ты баньку, грузди, Константиныча? Скажу тебе, дружище, много было в моей жизни прекрасного, приятного, всякого. Но эти грузди-и-и!.. М-м-м… Ничего божественнее с тех пор не пробовал.

Какая, на хрен, икра? Кстати, бутерброд со свеженькой икоркой под «Коктебель» хочешь? Счас организую. Мне, брат, нельзя. Через час к командующему на доклад, а у него нюх ещё тот. Да-да, дружище! Думаешь, так легко быть генералом?
Спустя полгода генерал разбился вместе с инспектирующим лицом на вертолёте при облёте какого-то флотского объекта.

Лесник Константиныч вскоре перестал отвечать на письма. Дай бог, чтобы оставался во здравии. Константиныч оказался тоже отставным военным, майором, в лес ушёл после развода с женой, которая отжала у него жилплощадь.

И что способно так вдруг породнить трёх разных людей? Груздь! Самый русский из грибов. Закрываю глаза, вспоминаю, и тут же накатывает запах, а на губах появляется ни с чем не сравнимый пряно-солоноватый вкус.

Спустя много лет около полуночи встречал у метро свою молодую жену, получавшую в то время второе высшее образование. Лекции и пары заканчивались поздно. В тот вечер мы заприметили у входа в вестибюль промокшую под дождём женщину с ведром отборных груздей.

– Заберите, ребятки! – взмолилась она, увидав, что мы обратили на неё внимание. – Продавала по восемьсот, так хоть по четыреста возьмите! Поздно, промокла, домой не успеваю…

Накатили воспоминания, и я купил у неё грузди за тысячу рублей.

– Может, всё-таки зря столько переплатил? – спросила Марина.

Рассказал эту историю, и жена меня сразу поняла. Да и вы поймёте.

Владимир ГУД,
Санкт-Петербург

Опубликовано в №41, октябрь 2021 года