Чернокнижник
09.02.2022 12:11
ЧернокнижникПереминаясь на перроне в ожидании поезда, я решила провести ревизию сумки. Завалявшийся старый железнодорожный билет, обёртка от жвачки, квитанция из ателье, конфетный фантик… Я воспитанна и интеллигентна, поэтому таскаю сор с собой, пока не увижу урну. Просто вокруг мало урн.

Когда объявили прибытие поезда – стоянка по расписанию пять минут, –приготовила билет… На нём красовалась дата прошлого месяца. Я выбросила только что купленный билет вместо старого! Метнулась к кассе – табличка «обед».

Урна была висячая, тяжёлая, антивандальная – не опрокинуть. Я сначала с отчаянием шуровала в ней зонтиком, а потом рукой залезла в мусор. Чего уж там, отмою в туалете в поезде. Если пустят в поезд, конечно.

Две женщины с рюкзаками в недоумении смотрели на мои манипуляции. Блондинка решительно присела рядом. Узнав о моей беде, не раздумывая, легко перевернула урну и разворошила мусорный холмик.

Кое-кто из прохожих возмущался и называл нас хулиганьём. Кто-то пожимал плечами и фыркал. Кто-то снимал на телефон и щелчком отправлял в лучи мировой непрошеной славы.

Билет отыскался, слегка запачканный банановой слизью. Блондинка вытащила спиртовые салфетки, протянула мне. Представилась:
– Галя. А у нас места рядом.

Её плотненькую подругу звали Валя. В наше время было принято называть девочек такими крепкими, короткими, простыми именами.

В купе уже сидел пассажир с щетинистыми, взъерошенными, как у мальчишки, волосами, потный и красный от жары. На нём были серый пиджак и тёмно-синяя рубашка, застёгнутая до горла на мелкие белые пуговички. Положив локти на стол и зажав уши, он читал… газету «Моя Семья»! Судя по крайней степени истрёпанности, старый номер, переходящий из рук в руки, был купейным старожилом. Я с любопытством заглянула в разворот: «Бог дал зайку – даст и лужайку».

Вошла проводница со своей обмякшей многослойной сумочкой. По-хозяйски отогнув край матраса, присела забирать у нас билеты (и мой, извлечённый из урны, многострадальный). Подвигала толстой попой, будто делая гнездо.

– Какая возмутительная, вопиющая безответственность! – мужчина внезапно с раздражением швырнул газету на стол. Видно было, что он соскучился и ему не терпится размять язык. – Вот из-за таких бездумных статеек у нас полстраны незапланированных заек. А ведь рождаются и с изъяном, и умственно отсталые. По-нынешнему – особенные детки, – он, насколько было возможно, добавил в голос порцию сладкого яда.
– Можно? – Галина забрала газету, вынула карандашик. Скинув кроссовки, забралась с ногами в угол и углубилась в сканворд, ища неразгаданные слова.
– Сущая правда, – подтвердила проводница, рассовывая билеты по кармашкам. И ещё энергичнее повозила попой, устраиваясь основательно, удобно в своём гнезде. – Недавно иду по дорожке, тороплюсь. Впереди мамочка с инвалидной коляской. Ни объехать, ни пройти. Я влево – она влево. Я вправо – она меня подрезает, норовит колесом по ноге проехать. Видно, что нарочно. Да плечом, плечом меня теснит: мол, куда вперёд?
– А может, это защитная реакция? – тихонько, как бы про себя, спросила Галина и вписала слово в клеточки.

– Я всю жизнь вкалываю, – обрадовался мужчина поддержке кондукторши и в доказательство показал тёмные ковшики ладоней. – Пенсия тринадцать тыщ. Я этих особенных на свои кровные кормлю. А этим, только на свет из мамы вылезли, по пол-ляма, неизвестно за какие заслуги. Мы бесплатно рожали.

– Позавидовали, э-эх! – пристыдила плотненькая Валя и отвернулась к окну.

Проводница ещё посидела, ожидая продолжения. Но разговор тут же и иссяк, пересох, как ручеёк. Она нехотя поднялась и пошла дальше, переваливаясь на венозных ногах, совершать железнодорожный сбор, как грибник с корзиной.
Мы сходили умыться и переодеться. Галя появилась в васильковом сарафане, в цвет глаз. И снова поразила меня своей фигуркой не по возрасту, собранной в тугую пружинку, а ещё юным, упругим разворотом плеч.

Щёлкнула задвижка. К нам просунула кудрявую голову бойкая поездная офеня лет шестидесяти. (Офеня – то же, что коробейник. – Ред.) Заулыбалась бабьему царству, втащила баул. Мы потеснились. На просьбу освободить столик на полчасика мужчина норовисто мотнул головой со своим ёршиком и не двинулся с места.

Пришлось высыпать товар на мою постель. Оживились, защебетали. Галя, взяв какой-то чудо-крем, сразу потеряла к нам интерес, снова взялась за сканворд.

Офеня рассказала, что на досуге занимается скандинавской ходьбой и йогой («Сбросила десять кило!») – и предложила складные палки и коврик для упражнений. Валя рассказала, что для похудения ест десять яблок в день и пьёт сырые яйца, а рыбу ест исключительно дикую. Офеня покопалась в недрах сумки и предложила брошюру: там был «чёрный список» рыб, вскармливаемых в неволе на химии и… м-м… на отходах человеческой жизнедеятельности.

Валя посоветовала для красоты и молодости умываться водой, настоянной на банных берёзовых вениках. Я, в свою очередь, объяснила, какой сорт спитого кофе лучше использовать вместо скраба – кожа изумительная, мягкая, как у ребёнка. Офеня тут же вытащила таблетки для омоложения…

Мужчина отодвинулся и смотрел на нас с изумлением и даже страхом. Помните, в фильме «Иван Васильевич меняет профессию» у Юрия Яковлева ползут вверх брови, когда Крачковская снимает парик и оказывается коротко стриженной? Казалось, он вот-вот возопит: «Да вы ведьмы!»

К его счастью, шабаш быстро свернулся. Бесовские притирания, зелья и яды исчезли в ведьминой сумке. Офеня, оседлав её, улетела в соседнее купе, оставив за собой искушающий, дьявольский запах пробников помады, лаков и духов.

Поужинали. Мужчина пожевал что-то из кулачка всухомятку. Потом вынул из чемодана толстую книгу без названия в чёрной клеёнчатой обложке и погрузился в чтение.
Валя вынула планшет и стала нежно гладить пальчиками экран, ища что-нибудь интересненькое.

– Эта система обречена на гниение, – мрачно, с отвращением сообщил мужчина, обращаясь к солидной чёрной книге. – Нарушен естественный отбор. Скоро мы станем жить в мире больных людей и одиноких молодящихся старух (камешек в наш огород), – и убеждённо и страстно повторил: – Человечество обречено на вымирание!
– Если кто и есть жертва естественного отбора – так это ты, – шепнула Валя в адрес Чернокнижника. А вслух игриво-опасливо спросила: – Вы сектант?

Тот, не удостоив ответом глупый женский вопрос, уткнулся в книгу. И снова ненадолго. Задержав палец на строке, с неподдельной горечью патетически вопросил:
– Нет, но почему?! Великие люди… Пушкин, Лермонтов. Есенин тоже. Маяковского взять… Вампилов в расцвете лет утонул. Сколько бессмертных произведений они бы создали! Но чем бесполезнее для общества человек (снова красноречиво покосился на нашу кучку чудодейственных, продлевающих жизнь витаминов), тем больше он заботится о своём никчёмном здоровье.
Сектант попался начитанным, даже знал Вампилова.

– В таком случае, – парировала Галина, – самые полезные люди – это запойные алкоголики. Вот уж кто совершенно не заботится о своём здоровье. А самый никчёмный – Стивен Хокинг.

– …Господи, это же фанатик! Мизантроп, настоящий женоненавистник. Дай этому Раскольникову топор – всех инвалидов и пенсионерок покрошит, – ужасалась в тамбуре Валя. – Ископаемое какое-то, динозавр. Жара, а он в пиджаке преет. Сандалии на шерстяной носок… А книга, небось, Домострой. Воображаю, каково с таким сокровищем живётся жене. Небось поедом бедняжку ест, пикнуть не даёт, морит своими нравоучениями. Святоша. Иудушка.

Мы дружно пожалели незнакомую нам тихую, забитую женщину, непременно в платочке.

На станции «Психоневрологический интернат» Галина попрощалась с нами. Мы вышли её проводить.

Места здесь живописнейшие. Прямо от вокзала в гору круто поднимался густой, горячий от солнца лиственно-хвойный лес. Как девчоночьими бусами, он был увит со стороны перрона диким красным и белым шиповником. В цветках лениво и сладко возились, сыто гудели осы и шмели. Запах стоял чистый, медвяный, голова после душного купе закружилась. Я переспросила:
– Вот почему такое странное название – «Психоневрологический интернат»? А почему не Медовая, не Благодатная, не Лесная, наконец?

– А здесь только благодаря интернату теплится жизнь. Можно сказать, градообразующее предприятие. Администрация, школа, садик – благодаря инвалидам пока ещё не закрыли. Весь район кормится. Все от мала до велика – обслуживающий персонал. Должности передают детям, как самое дорогое наследство, – объяснила Галина. Она гибко заломила плечи, как крылья, закинула на спину рюкзак. – Раньше как было? Путники находили источник, воду – тут и останавливались, строились, закладывали село. Есть вода – есть жизнь. Всё живое зарождалось и кипело вокруг воды. А теперь вот вокруг бюджетных организаций только жизнь и теплится.

Сосед лёг спать вместе с курами, в семь вечера. Не раздеваясь, повернулся спиной, поджав ножки к животу. А мы гостили на Валиной страничке в «Одноклассниках». На снимках рядом с ней почти всюду просматривалась сонная, болезненно полная девочка, потом превратившаяся в рыхлую девушку. В пресную, словно бы размытую, никакую, с пятном вместо лица.

– Подружка?

Валя изумлённо на меня воззрилась:
– Не узнали? Это же Галина.
– Шутите? Близко не похожа.

Серый пиджак недовольно задвигался.

– Нельзя ли потише? Дня мало, сорочье племя…

В коридоре Валя рассказала: с Галкой дружили, сидели за одной партой. Да, вот такой она была – толстой, вялой, с тусклыми глазами. Рохля и размазня ужасная. На ходу спала. И институт окончила (между прочим, блестяще, информатика), и замуж вышла как бы во сне.

Муж, раскусив Галю, быстро загнал её под плинтус и даже ниже – тоже своего рода Чернокнижник. На людях высмеивал, называл «моя клуша». Заставил уйти с работы (изолировал от чужих мужиков). Полный запрет на родственников, подружек. Киндер, кюхе, кирхе.

Кстати, киндер у них замечательный получился. Девочка. Лицом и характером ангелочек. Видно, Галя всю свою загнанную, забитую душу в неё влила.

Есть пословица: здоровый камень грызёт – больному и мёд горек. Для Гали мёд был горек, потому что дочка-студентка жила в другом городе. Приготовит Галина что-нибудь вкусненькое, а кусок в горло не лезет. Ах, грустит, как бы телепортировать эту вкуснятину дочечке, чтоб и она поела!

И вот дочка попадает в автомобильную аварию, страшную. Шла утром в институт, на тротуар выскочил крутой драндулет хозяина жизни – и впечатал девчонку в стену. Вместо прелестной, умненькой девочки – овощ в кресле. Папаша умотал, быстро нашёл утешение на стороне. Жильё было Галкино, а то не постыдился бы на раздел подать.

– Вы мне о Галиной метаморфозе расскажите, – поторопила я.

– Так и я о ней. Галка совсем крылышки опустила, опухла от слёз. Такая апатия навалилась: хоть вместе с дочкой в простыню заворачивайся и на кладбище ползи. Но однажды – она потом рассказала – ночью её будто кто-то за шкирку поднял и встряхнул. Да грубо так, зло, с нечеловеческой силой: ты мать – значит, сильная. Пропадёшь – и дочка пропадёт. Кому она, кроме тебя, нужна?

Какие адовы круги ей пришлось пройти – о том Галя умалчивает. Губы до крови закусила — и вперёд. Ни чуда, ни везения, ни счастливой случайности. Всё своими ногами исходила, своим горбом вынесла, своей головой добилась. О полноценном ночном сне забыла. Зато через пять лет – хорошая работа: она же с красным дипломом окончила. Английский, компьютер. Сейчас на руководящей.

Всё ради дочери. Устроила в элитный интернат. Питание, массаж, прогулки, бассейн, личная сиделка, классическая музыка. Каждые выходные ездит, за уходом строго следит, если что не так, даёт нагоняй. С дочкой как с ровней разговаривает, рассказывает, что случилось за неделю, читает книжки. Говорят, позитивные сдвиги наблюдаются.

Дальше – больше. Пока бегала туда-сюда – похудела, подтянулась. Записалась на фитнес, начала следить за собой, загорела, помолодела. В кои-то веки лицо, уткнувшееся в землю, подняла. Скулы обозначились, затвердели. Прямизна во взгляде появилась («Да сами видели, какая она у нас!»). Жених хороший на горизонте замаячил, Галина пока присматривается. Я, говорит, не мужа себе ищу, а отца дочке.

– Полюбуйтесь: я его у вагона жду, а он дрыхнет, паразит! Чуть ведь станцию не проехал!

Ранним утром мы с Валей подскочили от визгливого голоса. Подбоченившись, в купе над нашим соседом стояла маленькая сухая женщина (действительно, в платочке) и осыпала его руганью. Он вскочил, виновато втянул щетинистую голову в плечи. Бормоча оправдания, засуетился, в панике хватаясь то за сандалии, то за чемодан.

В окне мы видели проплывавший перрон и семенившего Чернокнижника. Женщина, которую мы вчера жалели, гнала его тычками, как козу.

Мы с Валей сказали значительно: «Мда-а…» – и переглянулись.

– А книгу-то настольную! Талмуд свой забыл, как же он теперь без него?

С опаской открыли, ожидая увидеть под чёрной обложкой зловещие крючки, таинственные знаки… Это был дешёвый дамский роман, какие продают в вокзальных киосках. Чтобы не бросалась в глаза глянцевая красотка, книга была обёрнута в обычный чёрный пакет из супермаркета.

Надежда НЕЛИДОВА,
г. Глазов, Удмуртия
Фото: Depositphotos/PhotoXPress.ru

Опубликовано в №5, январь 2022 года