Погожий тёплый майский вечер, сырая сочная зелень, первые пробующие силёнки комары. Вкопанный в землю круглый стол, пироги, домашнее вино. Это ли не персональный рай, который грезится рядовому огороднику долгими зимними вечерами? Садовое товарищество так и называется «Дачный рай» – об этом свидетельствуют кривоватые ржавые буквы на арке при въезде.

Цвет местного общества собрался вечером у сторожа Егорыча. Разговор начался с того, что перестали сбываться погодные приметы.

Например, вчера солнце садилось в тучу. По народному поверью погода должна испортиться, а сегодня божья благодать. Прошлым летом на Мефодия лил дождь, и лить бы ему сорок дней, но пришла засуха. Всё перемешалось в небесной канцелярии, не работают приметы. А почему? Потому что народ пошёл неверующий, бесшабашный.

– Не скажите, – возразил Егорыч, единственный мужчина за столом. – Если помните, моя покойная Маша любила прогулки, по десять километров отмахивала и меня приобщала.
– Помним-помним, – закивали собеседницы.
– Гуляю однажды, меня нагоняет незнакомая старушка – и хрясь по рукам! Да так больно ударила, со всей силы, ладошки жёсткие, как дощечки. «Не держи за спиной, – пояснила. – Нельзя». А у меня привычка при ходьбе заводить руки назад. «Почему нельзя?» – удивился я. «Примета есть: вдовцом будешь».

Старушка рассказала, что схоронила двух мужей, сошлась с третьим. У неё тоже была привычка закладывать руки за спину, и её старые люди предупреждали. Только от привычки сразу не избавишься. Хирел-хирел третий муж – и преставился. Выходить за четвёртого, брать грех на душу «чёрная вдова» уже не решилась.

После этого Маша начала следить за мной. Всё равно нет-нет да и заставала мои руки в запретном положении. Была цветущая женщина, а в три месяца скрутила болезнь. Так что, дамы, жених я опасный.
Выпили, чтобы земля Маше была пухом.

Тему подхватила дачница Татьяна.

– Есть ещё такая примета: если умрут один за другим два близких человека, непременно жди третью смерть. Зять поехал с другом продавать свою старую «Ладу». Похлопал машину по капоту: «Ну, трогай, Саврасушка. Служил хозяину много, последний разок сослужи». Меня будто током ударило: «Нехорошее говоришь, Андрей». – «Классиков читайте, мама». Я и сама знаю: Некрасова в шестом классе проходили, а всё равно сердце так и ёкнуло. Разбился зять насмерть.

Дочка заказала огромный гранитный памятник с гравировкой любимой фотографии в полный рост: он, она и у ног – любимый лабрадор Бархан. Когда я увидела, всплеснула руками: «Ты с ума сошла! Себя живую на памятник? Заживо хоронишь себя?» – «Люблю его, мам». Напомнила ей примету о двоих покойниках, которые тащат за собой третьего. «Мамуль, это ведь бабкины предрассудки». А примета оказалась верной.

– То есть как, Татьяна? – изумились подруги за столом. – Дочка твоя вроде жива, слава богу. Новый муж, ребёнок, вчера только приезжали.

– Дочка-то жива, потому что третьим покойником выбрали другого, – парировала Таня. – Через неделю Бархан околел от тоски, видно, к хозяину запросился. Памятник мы демонтировали, заменили на крест – супруг дочери потребовал. Мною и Андреем дочка вертела как хотела, а этому в рот смотрит.

В лесной чаще ухнул филин, все вздрогнули, почувствовав ночную черёмуховую сырость. Плеснули в чашечки, чтобы согреться.

– Помню, бабушка рассказывала. Жила у них в деревне девушка, работящая, красоты неописуемой, – вспомнила другая дачница. – Но у неё был изъян – страдала жестокой падучей. Как начнёт её, бедную, корёжить, страшное дело. Не захочешь, а поверишь в бесов. Чахла девушка да и померла во цвете лет.

Люди не могли поверить: как же так, эдакую красоту – и в землю. Обмыли, оплакали. Как заведено, в полдень вынесли гроб. А когда несли через ворота, наша красавица вдруг стала подыматься – глаза закрыты, венец и рубашка кружевная белее снега, ну чисто панночка из «Вия»!

Носильщики в ужасе бросили гроб. Красавица грянулась оземь и вдруг очнулась: «Ах, где я? Что со мной?»

– Ужас какой, – отозвалась третья дачница. – Хорошо хоть тогда ещё патологоанатомов не было, зарезали бы ни за грош.
– Всё лучше, чем живую хоронить, – заметило общество.
– Отец красавицы раскошелился на богатое приданое, – продолжила рассказчица. – Вмиг нашёлся жених, выдали замуж. И припадки у неё как рукой сняло. Да и примета такая есть: выйди замуж или женись – припадки отступят. И ещё одна примета сработала. Не зря ведь красавица очнулась, когда её несли сквозь ворота.
– А при чём здесь ворота?
– У нас в деревнях в прежние времена так было положено, – пояснила дачница. – В каждой калитке и воротах люди прятали веточки можжевельника, чтобы нечистая сила не проникала в дом и не наделала бед. Она на дух не переносит можжевелового духа.

– Ой, а давайте не о покойниках, а то страшно домой идти.

Все посмотрели на дачницу Иванову, самую шуструю и острую на язык.

– А я знаю точную примету, – выпалила Иванова. – Если покупаешь жильё, ни в коем случае не говори плохо о бывших хозяевах, иначе домовой отомстит. Помню знакомых, большую дружную семью. Купили коттедж, чьи прежние хозяева-старики эмигрировали к детям куда-то в жаркие страны. Дом оставили заросшим грязью, в аварийном состоянии. Глава семьи не выдержал, выругался в адрес бывших хозяев.

Пришлось переделывать всю электрику, утеплять стены, устанавливать новую сантехнику. В общем, старые хозяева, наверное, икали, не переставая. «Ну и хозя-а-а-ева, – только и слышалось насмешливое в стенах дома. – При таких хозяевах и врагов не надо».

Шли годы, и новые владельцы однажды решили углубить овощную яму в гараже. Прошли с вершок, как звякнула лопата. Отрыли большую банку, а там – валюта, золотые слитки.

– Ни фига себе, – восхитился Егорыч. – Всем бы так домовые «мстили».
– Вы слушайте дальше, – подпрыгивала от нетерпения Иванова. – Села семья рядком да поговорила ладком. Прежние хозяева о банке явно ничего не знали, иначе бы забрали с собой. Стало быть, закопал кто-то другой – дом-то прошёл через много рук, даже городской бандит одно время жил здесь.

Решили поделить клад. Да только не вышло ничего хорошего из этой затеи.

– Бандит за своим явился?
– Если бы. Клад вроде бы поделили, только в чужом рту кусок всегда жирнее. И начались в семье взгляды искоса, скандалы… Как всегда, тихую разрушительную работу вели женщины: шушукались, подзуживали мужей. И однажды дело дошло до рукоприкладства и поножовщины. Полиция, суд. И вот уже не семья, а непримиримые враги.

Дом перегородили, сделали отдельные входы, перепланировку. Второпях напортачили с проводкой, случилось замыкание, вспыхнул пожар. Вот и сказочке конец: один мужик в могиле, другой в тюрьме, на месте дома пепелище.

– Интересно, – промолвила Татьяна, – а куда при пожаре деваются домовые?
– Судьбу дома разделяют, куда же ещё.
– Бедненький домовой. Может, всё-таки зарылся куда-нибудь?

Выпили на посошок и засобирались по домам.

– Егорыч, когда электричество дадут? – зевнула Иванова. – Второй день сидим в потёмках, телевизор не включишь. Скучно тут у тебя.
– Никогда не говори «скучно», – вдруг заговорила самая молчаливая дачница. – Это моя бабушка повторяет, а ей девяносто. Примета есть нехорошая, на всю жизнь проучила. Её малявкой на каникулы в деревню отправили. Она сразу заныла: скучно тут, новостей нет, никаких событий. На календаре было 21 июня 1941 года.