Восьмидесятые, девяностые, двухтысячные… Идёт время. Страна вроде осталась прежняя, а государство другое. В далёкой глубинке пока ещё помнят колхозы и совхозы, называют друг друга привычными деревенскими прозвищами. Не очень доверяя наступающему капитализму, сажают огороды, держат скотину. Молодёжь в прежних рамках давно не удержать, но старшая часть населения придерживается привычных традиций.

Уж так получилось, что почти все женщины на нашей улице – вдовы. Рано ушли их мужья, кто от болезней, кто случайно. Ну как случайно?..

Яков Феоктистович, которому удалось пережить многих ровесников и даже тех, кто помоложе, рассуждает в кругу немногочисленных мужей-долгожителей:
– Все беды от баб. Вот Вера своему мужику не дала денег на бутылку, не опохмелила вовремя, потому сердце и не выдержало. А пока Толик выпивал, так ходил весёлый и румяный.

Мужчины согласно кивают, и дед Яков продолжает рассуждать:
– А кто дал право Аннушке над своим Петром устроить расправу? Ну подвыпил мужик, ну погонял маленько вокруг хаты. Так она сразу за топор. Теперь вот самой дрова колоть приходится. А Матвеич – в ельнике, – обычное в речи деда Якова обозначение местного кладбища, сохранившего нетронутые временем и человеком вековые ели. – И бабам за это ничего. А молодые-то пример берут. Витя Мельниченко перепил малость, хотел жёнку поучить уважению, а та в огород убежала – картошку копать. Пришёл Витька туда к ней, сам. А Галька его тюкнула копалкой прямо по голове. И всё, нету мужика, нету! Распустилось бабьё, весь вред от них.

Седовласые мужья закуривают, припоминая свои претензии к жёнам, накопившиеся за долгие годы. Яков тоже имеет достаточный опыт семейной жизни, дающий ему право осуждать зловредную сущность женской природы. И это притом, что жену Яков Феоктистович по-своему любит. В зависимости от настроения называет то «любинькой», то «подколодненькой».

– Николай не выпивает? Так это только потому, что Вера за него употребляет. Да, больше, чем бабе положено. Вот он и объявил ей протест – ни глотка! – продолжает дед Яков, закуривая цигарку.

Сегодня кума не пустила кума к друзьям. Яков и тут комментирует:
– Ничего он не подкаблучник. Это у Вовки стратегия такая, не пошёл через калитку – огородами будет. Будет обязательно!

Не так давно почившего деда Консула, пережившего четырёх жён, уважает:
– Старой закалки мужик, ни одной бабе не поддался.

Соседа Алексея очень жалеет:

– Чего вдруг Ганне вздумалось русскую печку в хате сломать? Стояла бы дальше, жив был бы Алёшка. Так нет, ремонт ей подавай, комфорту захотелось. А Алёшке печь эта милее жёнки была, раны фронтовые ему выгревала. А лишили тепла, тут Алексей и помер. Надо мужиков беречь! Нету им жизни от бабья.

На возражения, что все женщины такие, у деда Якова всегда готов ответ. Он всю жизнь провёл в полной уверенности, что бабе без мужика куда «горчее», чем мужику без бабы.

А в это же самое время на закате сидят у калиток вдовушки и опытные жёны. И у каждой есть своя, противоположная история, а то и не одна.