Он жил в Удмуртии, в городе Сарапуле. Добираться до нас ему было удобно: ходили пригородный поезд и скоростные суда на подводных крыльях, «Метеор» и «Ракета», время в пути часа полтора. Проезд и по «железке», и по Каме стоил недорого.

Образование у дяди Васи было семь классов, что в то время считалось весьма солидным и позволяло занимать определённые должности. Он работал снабженцем на дрожжевом заводе. Как известно, снабженец в советское время – это призвание, он и психолог, и балагур, и умелец угостить так, чтобы все остались довольны, но и так, чтобы не забыть о деле.

Комплекции дядя Вася был средней, широколицый, улыбчивый, аккуратный. Я его любил и всегда очень радовался, когда он приезжал. Звал он меня не иначе как Толянка. Дядя привозил гостинцы родителям и своей сестре, моей бабушке, которая жила с нами, и мне – сладости, карандаши или игрушку. Как-то раз подарил трёхцветную шариковую ручку, и я от счастья прыгал до потолка.

В парке недалеко от дома залили большую бетонную площадку и начертили на ней шахматную доску. Дядьки вытаскивали из будки большие фигуры, расставляли их и начинали двигать, морща от задумчивости лбы. Бегая с пацанами по парку, я это увидел, стало любопытно, что за манипуляции. Рассказал дяде Васе.

– Это шахматы, Толянка. Хочешь, научу?

И мы начали играть.

Я стал ждать приездов моего партнёра с особым нетерпением. У нас выработался ритуал. Первоначально дядя просил пересчитать фигуры и у меня, и у него, затем он или я прятали за спиной зажатые в руках пешки, одну из которых нужно было выбрать. Так мы выбирали цвет.

Освоив азы, я начал пытаться оказывать сопротивление. Дядя Вася строго следил за правилом «взял фигуру – ею и ходи», но, чтобы хоть как-нибудь уравнять шансы, давал мне фору – убирал с доски одну или две свои лёгкие фигуры, прощал «зевки». Правда, это не помогало, все партии оканчивались моим проигрышем.

Меня удивляло, что дядя как-то неторопливо двигал фигуры, делал, как мне казалось, бесполезные ходы, и вдруг в одно мгновение моя позиция рушилась, фигуры сыпались, и я получал мат.

Во время очередной партии я, расстроенный постоянными проигрышами, начал зеркально повторять дядькины ходы.

– Толянка – обезьянка, – заявил дядя Вася.
– Что ты обзываешься? Никакая я не обезьянка.
– В шахматах для каждого действия есть название. Некоторые ты уже знаешь, другие нет. Вот если соперник повторяет ходы партнёра, это называется «обезьяньей игрой». Значит, ты – обезьянка. Не дуйся, это не я придумал.

Я перестал повторять ходы и вновь продул.

Дядя Вася воевал, водил на фронте знаменитую полуторку. Я видел у него шрам от осколка, ещё он имел контузию. Бабушка говорила, что контузия тяжёлая и у дяди долго тряслась голова.

О войне он почти ничего не рассказывал.

– Расскажи, как ты воевал, – донимал я расспросами.
– Да ничего интересного. Лучше посмотри кино.
– Я уже всё пересмотрел, ну, расскажи, – канючил я.
– Да нечего рассказывать. Крутил баранку потихоньку, в разведку не ходил.
– Ну, расскажи, как с немцами сражался, – не унимался я.
– Да я больше со сном и голодом сражался.
– Почему с голодом? Вас что, не кормили?
– Кормили чуток.
– А чем? Кашей из бочки с трубой?
– Кашей. Бочка с трубой – это полевая кухня.
– А что, мало давали каши?
– Хотелось бы побольше.
– А если добавки попросить?
– Там кашевар с усами и черпаком, с ним не забалуешь.
– Но каша-то ведь сытная, я, если ем, то наедаюсь.
– Наедаешься? А что же у бабушки горбушку с маслом и вареньем клянчишь?
– А спали почему мало? Бомбы мешали?
– В землянке народу много, храпят.
– Надо было их толкать.
– Так в ответ тоже толкнут, мало не покажется.

Я тогда не понимал, почему он ничего не рассказывает, и был разочарован. Мне хотелось услышать о подвигах. А теперь понимаю, что он был просто солдат, выполнявший свой долг и не видевший в своей службе ничего героического. И смутившую меня фразу о борьбе со сном и голодом я понял, только когда сам пошёл служить. Первые месяцы в армии постоянно хотелось есть и спать. И это притом что служил я в солнечной и обильной Грузии, а ночевали мы в сухой казарме.

В семейном архиве я увидел фотографию, на которой дядя Вася стоит у легкового военного автомобиля в ладно подогнанной форме и улыбается.

– Это твоя машина? – восхищённо спросил я.
– Да нет, друг одолжил для фото на память. У меня другая была, с деревянной кабиной.
– Как это с деревянной? Не настоящая, что ли?
– Самая настоящая. Просто всё железо шло на танки и пушки, вот кабину и делали из дерева.
– Ломалась, наверное?
– Как без этого, бывало, капризничала. Починишь, пошепчешься с ней ласково, погладишь и дальше едешь.

Как известно, шахматы не только «борьба, азарт, риск», но и состязание нервов. Когда постоянно проигрываешь, в сопернике всё начинает раздражать: как он теребит ухо или трёт руки, сопит, приговаривает.

Дядя Вася молча не играл, все партии сопровождалась его речами. К примеру, пойду я, а он изрекает:
– Вот это ход! Держись, Васька, – это он себе, – капут тебе приходит.
– Что ты всё приговариваешь? – психовал я. – Капут-капут, а сам потом выигрываешь.
– Толянка, ты чего? Такой молодой и такой нервный. А повзрослеешь, как будешь играть? Ведь взрослым шахматистам по два, а то и по три часа приходится сидеть за доской. А соперники все разные: один кряхтит, другой курит какую-нибудь дрянь, третий ногти кусает от волнения. Надо учиться этого не замечать. Знай двигай фигуры, приближайся к победе. А ты не думал, что и сам можешь раздражать других? Шахматы, брат, это труд, терпение.

Я подрос, мы с отцом стали сами ездить в Сарапул. Дядя Вася с женой Тамарой жили в бараке, детей у них не было. Одна большая комната с круглой металлической печкой, уборная во дворе, кухонька на два табурета и маленькая смежная комната за занавеской. Хотя фронтовикам тогда уже начали давать жильё.

Помню, как отец говорил:
– Вася, сходи в военкомат, попроси, чтобы хоть комнату с удобствами дали. Ты же не крыса штабная, воевал, имеются ранения, ведь заслуженно просить-то будешь.

– Да не пойду я. Мы с Томкой одни, а у людей дети-школьники, пусть вначале им дадут.

Как бы сейчас сказали – не пробивной он был, дядя Вася.

Позднее я узнал от бабушки, что от первого брака у него сын и дочь, они жили в крупном городе на Волге. Сын – инвалид с детства, и дядя всю жизнь платил алименты.

Причиной развода с первой женой стало несовпадение характеров. Она была женщина очень энергичная, ей хотелось материального благополучия. А дядя Вася пользоваться льготами ветерана не хотел и не умел. Ну и был он, конечно, с ленцой, тяжёлая работа его не прельщала. Вот и расстались. А новая жена его полностью устраивала – тихая, спокойная, обожала книги.

Дядя Вася тоже любил читать, книг у них дома было великое множество. И я с детства пристрастился к чтению. Он знал кучу писателей и поэтов, декламировал стихи. Иногда любил и водочки выпить, после чего становился хвастлив.
– Васька, опять бахвалишься! – осаживала его моя бабушка.

Он не был идеален. А есть ли идеальные люди? Нет, да и не нужно, иначе будет неинтересно. Пил, как говорится, по выходным и на свои. Запоями не страдал, работу не прогуливал, от алиментов на содержание сына-инвалида не прятался, ветеранством своим не кичился. У меня о нём остались самые светлые воспоминания. И жалею я, и корю себя, что не сделал ничего, чтобы жизнь его в последние годы стала хоть немного легче.

Только когда барак совсем обветшал, дяде Васе, не без участия совета ветеранов, выделили двухкомнатную квартиру в новом микрорайоне. Я был там дважды, уже взрослым. В первый раз один.

– Толянка приехал! – встретил меня радостно дядя. – Проходи, проходи. У меня беда, Толянка.

Дядя рассказал, что его жена Тамара психически больна. Сначала были лишь лёгкие закидоны. Но потом болезнь начала прогрессировать, потребовалась госпитализация. Рецидивы возникали всё чаще, а время пребывания в больнице становилось продолжительнее.

– Плохо мне, Толянка, совсем. Томка по дому ничего не делает. Когда выпишут из больницы – первое время как пришибленная. Сидит, молчит, смотрит в окно. Затем делается беспокойная, суетная, даже агрессивная, того и гляди сотворит чего. И снова её в больницу. Хорошо хоть соседи мне помогают. Ты бы приезжал почаще, а?
– Да у меня же работа с рассвета до заката. Но буду приезжать, конечно.
– Толянка, давай водочки выпьем. Одному надоело.

Мне пить не хотелось, но отказать не смог. Сходил в магазин. Выпили бутылку, и я уехал. В шахматы не играли.

После этого визита у меня в душе поселилась тревога.

Через какое-то время снова поехал к дяде Васе, уже с женой. По приезде сначала переговорили с соседкой.

– Плохо дело, – сказала та. – Тамара почти не выходит из клиники. В квартире грязно, по подъезду расползаются тараканы. Мы с соседкой и готовы бы помочь, но когда Тамара дома, в квартиру не зайти – не пускает, говорит, что хотим отравить её. А когда она в больнице, Вася не даёт убирать – мол, Тома будет ругать его.

Мы зашли в квартиру. Дядя узнал меня не сразу, а узнав, запричитал:
– Толянка, Толянка приехал, – и послал на кухню ставить чайник.

Вошёл я в кухню, а там… Натянуты какие-то верёвки, стоят кастрюли, накрытые марлей, ни ножей, ни вилок, посуды фактически нет.

Пробыли мы там недолго – куда-то торопились.

По дороге домой я решил, что нужно принимать меры. Квартира была неприватизированная. План созрел такой: квартиру приватизировать и передать в ренту по договору с особыми условиями, чтобы дяде оказывалась помощь – и финансовая, и по хозяйству. У дяди Васи был родной племянник, ему как самому близкому родственнику я и посоветовал этим заняться. Признаюсь, не очень верил в успех – тот был бездеятелен и туповат. Но уж больно не хотелось, чтобы судачили, будто я позарился на чужую квартиру, когда есть родня ближе. Да и занят был очень.

Я несколько раз спрашивал племянника о продвижении дела, тот что-то бубнил об отсутствии документов.

Прошло около двух лет. Знакомый парень, уроженец Сарапула, с которым мы когда-то вместе работали, поехал навестить родителей, и я попросил его узнать у соседки о состоянии дяди Васи.

По приезде он сообщил, что они один за другим умерли – сначала Тамара, а затем и дядя. Никого из родни на похоронах не было, всё организовывали военкомат и Совет ветеранов. Квартира отошла городу, в ней уже живут чужие люди. Соседка также сказала, что под конец дядя Вася никого не узнавал, плохо видел. В доме царило полное запустение.

До сих пор не могу себя простить, что хоть в малой части не позаботился о нём, доверившись другому человеку.