В пять утра на рынке станицы Должанской толпится масса народу. Люди снуют туда-сюда, спешат, словно закупаются на конец света. На одних лотках белеют бутыли с молоком и боеприпасы свежего хлеба, на других лежат рыба, куры и свиные туши. Смуглые ребята с бортов грузовых машин реализуют куртки, штаны и прочие нехитрые обновки.

Мы с однокурсниками Мишкой и Ваней зеваем спросонья и тоже закупаемся – строго по списку, который вручил завхоз археологической экспедиции. Пришли так рано, потому что торопимся – после шести утра здесь почти не останется торгующих. А ещё через час базар краснодарской станицы вымрет, и до вечера наступит сиеста.

Часть оставшихся средств, как и полагается у студентов, тратим на пиво.

– А больше ничего нет? – хмурится щепетильный Мишка.
– Всё разобрали, – косится на него полная торговка. – Будете брать? Свежее, вчера завезли.
– Ладно, давайте шесть.

Пока ещё прохладно, мы садимся за воротами рынка и открываем бутылки с этикетками, на которых красуется название «Азовская Бавария». На дне каждой бутылки покоится белёсый осадок толщиной с палец, но деваться некуда. Пиво кислит. Мы смеёмся, представляя реакцию баварцев на этот продукт.

Впереди ждёт часовая дорога до лагеря на Должанской косе, мимо фиолетового солончака, по лунным пейзажам белёсого ракушечника. Через три года певица Ирина Салтыкова заявит Даниле Багрову, что везде давно мир, но в 1996-м мир и правда разлит в воздухе. Им была переполнена Москва, им пахли Париж с Мюнхеном и даже станица Должанская. Но главное, его излучали глаза однокурсницы Кристины, тогда самые важные в моей жизни.

– Ты настоящая женщина-вамп! – постоянно шутит над стройной Кристиной Мишка, и та улыбается в ответ.

Мишке хорошо, они учились с Кристой в одном классе, а мне с ней всегда непросто, словно имею дело с англичанкой или американкой. Кристина и правда выглядит как вамп. Густые иссиня-чёрные волосы, ярко-красная помада, дорогая итальянская джинсовая курточка, на ногах – модные «мартенсы». Даже на должанском рынке Кристина что-нибудь умудрялась выбирать, какие-то шейные платки или бриджи, и в них смотрелась божественно.

Но главное, Криста всегда знала, как на самом деле устроен тот, настоящий мир за пределами нашего пыльного пространственно-временного отрезка, мир, о котором большинство из нас ещё не имело никакого представления.

Она любит рассказывать о месяцах учёбы по обмену, проведённых в Лондоне и Амстердаме. Даже в экспедицию захватила несколько журналов «Птюч». Там обитали непонятные для меня крашеные существа из иной психической реальности, одетые в причудливые яркие прикиды – реализованный ужас Шарика и Матроскина о поликлиниках для опытов. Но Кристина степенно объясняет, что это и есть магистральное направление цивилизации, просто относиться к этому следует легко и без комплексов. Я всегда любовался ею в эти моменты, хотя всё, о чём говорила однокурсница, меня отталкивало. Но когда тебе двадцать, лучше быть «кислотным», чем одиноким.

– В Амстердаме недавно появилась прикольная фишка, – рассказывала Кристина. – Люди приходят в ресторан, но их направляют не к столикам, а в отдельные кабинки. Там посетители раздеваются и принимают клизму с едой и напитками. Всё то же самое, только измельчённое и через другое место.
– Офигеть, – таращит глаза простодушный Ваня, а мы с Мишкой ржём.
– Зря смеётесь, – картинно дуется Кристина. – Между прочим, ужин в таком ресторане стоит в несколько раз дороже, чем в самом крутом заведении.

Иногда знойное марево тревожит затяжной гул, и над нами довольно низко пролетают вертолёты с красными звёздами на бортах. Они всегда летят на восток. Кристина кривит губки:
– Опять летят Чечню бомбить. Вот что они там забыли, почему не оставят людей в покое?
– Там же террористы, – пытается спорить Мишка, но это лишь сильнее злит Кристинку.
– Гибнут мирные жители. Да и много ли там террористов?

Я всегда соглашаюсь с Кристиной, наступив себе на горло. Зато девушка не отстраняется, когда сижу рядом у костра и пытаюсь её обнять. Мне совсем не хочется думать, как там, в далёкой Чечне, и кто из нас прав, просто иначе трудно вызвать расположение Кристы.

– Если буду венчаться, то лишь в протестантском храме, где-нибудь в Германии или Нидерландах, – огорошила однокурсница. – Я там бывала, там всё понятно, очень светло, клёво и дружелюбно. Нет всей этой давящей на мозг фигни.
– Какой фигни? – не понял я.
– Православной, – кривится Кристина. – Впрочем, у католиков не лучше. Полегче, чем у нас, но всё равно как в склепе.

«Странно, она любит Достоевского и русский неоклассицизм, обожает русский фольклор, но вместе с тем превозносит до небес всё, что это уничтожает, – ломал я голову. – Как же такое сочетается в ней?»

Так с каждой неделей я всё отчётливее понимал, что мы с Кристиной живём не просто на разных планетах, а в разных галактиках.

«Взрослая» часть экспедиции отправилась на новые рубежи, а наша практика закончилась. Мы возвращались вчетвером поездом Новороссийск – Москва практически без денег. Остатки спустили в Новороссийске в каком-то кафе, голодные были. Не подумали, что добираться придётся около двух суток. А у нас на всю компанию лишь один доширак, несколько конфет и пачка печенья.

«Убей в себе государство!» – ревел в стареньком однокассетном магнитофоне Егор Летов и помогал приглушить чувство голода. Но ненадолго. Мне казалось, Крис даже осунулась и её вычурная драконья красота поблёкла.

Не помню, когда мы впервые обратили внимание на этого человека – первую половину пути он продрых мёртвым сном на своей боковушке. Это был парень лет тридцати, в грязных камуфляжных штанах. Но больше всего поражала его стрижка – выбритые бока и выжженный солнцем короткий жёлтый ёжик, напоминавший ирокез. Это выглядело забавным: нам казалось, что парень словно сошёл со страниц Кристининых «Птючей», только в милитаристской обёртке.

Почему-то внешний вид служивого очень бесил Кристинку.

– Ну и отморозок, – тихонько хмыкала она, кивая на спящего военного. – Только больные на всю голову делают такие стрижки.
– Американские морпехи тоже, – возразил Мишка.
– Морпехи хотя бы стригутся красиво, – однокурсница вновь принялась отчитывать друга. – А это просто какой-то деревенский маньяк. Небось, наубивал чеченских детей, а сейчас едет за орденом. Божечки, как же жрать охота!

Парень в камуфляже проснулся, поднялся, достал термос и сел пить чай. Изредка поглядывал в нашу сторону. Но мы и не думали сбавлять громкость, и «Гражданская оборона» продолжала рассказывать вагону всё о несправедливости этого мира.

Солнце клонилось к закату, а мы пили остывший кипяток из титана. Больше пить было нечего.

На одной из остановок «маньяк» выпорхнул на платформу покурить. Мы продолжали лежать на своих местах растёкшимися медузами – ни сил, ни желания прогуливаться по перрону не возникало.

– Ешьте, молодёжь, – вдруг услышали в купе незнакомый голос.

Это был наш «маньяк». Парень притащил огромный пакет с пирожками, грушами, печеньем и ещё какой-то снедью, купленной у перронных бабусь.

Так мы познакомились с капитаном военной разведки Игорем.

Он действительно возвращался домой из Чечни после нескольких месяцев напряжённой службы. От штанов Игоря исходил неприятный землянистый запах, будто всё это время капитан просидел в траншее. Может, так оно и было.
– Хорошая музыка, – отметил офицер. – Мы тоже Егора слушали, иногда помогает прийти в себя.

Мы помалкивали, за обе щёки уплетая нечаянные яства и не веря своему счастью. Игорь говорил, как сопровождал военные грузы, проверял с сослуживцами транспортные коммуникации. Но мы понимали, что всей правды он не расскажет, да она нам и не была нужна.

Игорь достал из рюкзака фотоальбом.

– А это мы на чеченской дискотеке, – пояснял он, показывая на своих бойцов. – Представляете, они там до сих пор слушают «Ласковый май»!
– Серьёзно?
– Серьёзно. Ну, ещё какие-то свои, местные группы.
– А вы не боялись ходить на их дискотеки? – спросил я.
– А чего бояться-то? – рассмеялся Игорь. – Они к нам тоже ходят, знают, что не тронем. И они нас не трогают. Главное, к их девчонкам не подходить и на танец не приглашать. Но там девчонок почти нет, их не пускают из дома. А это мы на рыбалке, на горном озере.
– А почему пригнулись? – спросил Мишка.
– Потому что гранату бросили, – улыбнулся Игорь. – Дураки на самом деле. Расслабились, забыли, что от Ф-1 разлёт большой, могло самих посечь осколками. Хорошо, что над головами прошли. А это мы с сумками шашлыка возвращаемся из села. Местные жаловались, что врача нет, мы договорились с базой, привезли доктора. Так нас не хотели отпускать без подарков. Очень благодарили. Кстати, вот ещё, угощайтесь. Как говорится, остатки сладки.

Капитан достал из рюкзака две квадратные саморазогревающиеся банки, офицерский сухпаёк. Более вкусной тушёнки с рисом я не пробовал.

Не помню, на какой станции сошёл Игорь, может, в Туле. Мы ехали молча. Кристина безучастно смотрела в окно. Говорить совершенно не хотелось. Точно так же, без лишних слов, вышли из поезда на Казанском вокзале и разбежались в метро по своим направлениям.

– Только теперь я понял, чем от него пахло, – сообщил мне на прощание Мишка. – Он, по ходу, «двухсотых» сопровождал. Мне отец рассказывал, что от трупов как раз несёт землистым запахом. Он у меня в мединституте до перестройки работал.

Спустя годы нас разметало по разным городам, весям и странам. Следы Кристины затерялись с концами где-то в Канаде ещё в начале века. По слухам, она так и не вышла замуж, живёт с двумя мопсами и морской свинкой. Ваня работает в крутой российской компании на высокой должности, забронзовел. Мишка обретается дауншифтером в Таиланде, наездами бывает на Родине.

Мы встречаемся крайне редко, но всегда вспоминаем обжигающий ракушечник, пряный запах солончака, кислое пиво и сухпаёк с войны, которая прошла стороной, словно грозовой фронт. Мы никогда не поднимали эту тему, но между нами снова возникал незаданный вопрос, который когда-то пыталась задать Кристина: а была ли вообще та война?

Тогда нам казалось, что война – это где-то очень далеко, с той стороны телеэкрана, в котором её от нас заслоняли счастливые разукрашенные люди из настоящей, мирной жизни. Но оказалось, что война и тогда, и сейчас очень близко.
В конце февраля 2022 года в Должанскую прилетели украинские ракеты из ещё не замиренного Мариуполя и принесли разрушения, ранили несколько местных жителей. Они преодолели около 50 километров от одного берега Азовского моря до другого. Много это или мало?

Правда, и тогда, и сейчас на пути войны оказываются люди, которые, как и мы, спешат домой, томятся на боковушках, курят на полустанках, любят нестандартные причёски. Люди с лишними сухпайками и интересными фотоальбомами.