– Альберт Нуруллович, спасибо, что уделили время «Моей Семье».
– Моя семья – это мафия! Абсолютно точный перевод с итальянского! (По одной из версий, термин mafia (ma-fia) якобы образован от выражения mia famiglia, то есть «моя семья». – Ред.) Моя семья – это же клан в хорошем понимании слова, то есть люди, объединённые родством. Так что вы – настоящая мафия.

– Знаю, что вы родились в Казани. В музыкальной семье?
– Семья у меня была очень музыкальная, мои родители – народные музыканты. Папа весьма неплохо играл на гармонике – тальянке, или, как её называли у нас в народе, бишпланке. Она не кнопочная, а с клавишами. Это народный инструмент, который очень распространён на Волге. Саратовская гармошка – из того же рода. Так вот: папа – офицер. После войны его направляли служить в разные точки, в том числе на Дальний Восток. А мама – домохозяйка, она не могла работать, поскольку в семье было семеро детей. Трое родных, я и две сестры, и ещё четверо приёмных.

Мы, трое родных детей, очень чисто пели. Я среди них младший, Люция была старше на девять лет, Луиза – на восемь. Люция полтора года назад ушла от нас из-за коронавируса – величайшая трагедия для меня. А Луиза, слава богу, жива-здорова. Так вот, ещё учась в школе, они столь часто выступали, что их даже знали как «сестёр Асадуллиных»! Почти как в Америке «Сёстры Берри» – был такой знаменитый дуэт.

Дар передался нам от папы и мамы. Мама – наш главный источник таланта. Она постоянно чем-нибудь занималась – шила, вязала, ездила в деревню за пухом, за яйцами, что-то продавала… Вечно загруженная, бедняжка… Но что бы она ни делала – всегда при этом пела! И пела фантастически! Мне до неё далеко. Через маму и мы с сёстрами одарены. У неё был голос удивительный красоты. Все родственники называли её по-русски Надя, хотя она носила татарское имя Нагима. Они говорили: «Надя, тебе надо в филармонию идти, людей песнями радовать». А мама отвечала: «Куда я с моим выводком пойду?»

Старшая сестра Люция первой среди нас направилась по музыкальной стезе и посвятила музыке свою жизнь. Она окончила дирижёрско-хоровое отделение Казанского музыкального училища. А ведь у нас дома даже пианино не было! Люция – невероятно старательная, она профессионал и к профессии своей относилась как к священнодействию. Она была блестящим хоровым дирижёром, в Татарстане её многие помнят.

– А какие песни любила ваша мама?
– Она пела татарские народные песни – они у нас в основном лирические, протяжные. В нашем языке есть выражение «күңел җырлары» – «душевные песни», я тоже их очень люблю, знаю, но не пою так, как она. Хотя у меня в репертуаре есть песня «Посвящение маме» великого композитора Салиха Сайдашева, она написана в стилистике народной песни, и многие считают, что это фольклор. Ещё у меня есть песня на стихи нашего поэта Габдуллы Тукая, а ещё я обожаю песню «До свидания, моя деревня».

– В юном возрасте вы из родной Казани уехали учиться в Ленинград. Как вас только мама отпустила!
– Это произошло не мгновенно. Хотя вообще-то я давно рвался в Ленинград. Дело в том, что я по профессии художник. Сначала учился в казанской художественной школе №1 на площади Свободы, затем – в Казанском художественном училище. Там сохраняются традиции нашего великого казанского художника Николая Фешина, сподвижника и друга Ильи Репина. У нас тогда существовала традиция – все студенты-второкурсники ехали в Ленинград на «разведку». Именно в этот город, ведь все наши педагоги – выпускники Ленинградской академии художеств. И для них было большим счастьем съездить туда со студентами, всё показать и рассказать. И вот после этой поездки у меня, студента-второкурсника, появилось желание во что бы то ни стало учиться на художника в Ленинграде. Я считаю, всё в жизни происходит не случайно – и невзгоды, и радости. Ведь правда, Марина? Всё посылается нам свыше, и надо проходить испытания достойно и с честью. Можешь рыдать и рвать на себе волосы, сдаться и опустить руки. А можешь бороться! И тогда, выучив трудный урок, человек становится сильнее и мудрее. Вот таким образом я, отучившись в Ленинградской академии художеств, оказался на профессиональной музыкальной сцене.

– Художник стал музыкантом! Вот ведь судьба.
– Да, это судьба! Каждого из нас ведёт свой Кукловод – назовём Его так, с улыбкой. Напишите эти слова с большой буквы. Если ты свернул не туда, он тебе – раз! – подзатыльник. И со мной так было. Ведь когда я в первый раз приехал в Ленинградскую академию, то не поступил, поскольку завалил физику.

– Художники сдавали физику?
– Так ведь я выбрал архитектурный факультет. Архитектор – гениальная профессия, которая включает в себя все виды изобразительного искусства. Ну вот, на второй год я приехал повторно и всё-таки поступил. Там мы и создали нашу первую академическую музыкальную группу «Призраки». Трое ребят с архитектурного факультета, остальные – с факультетов живописи и графики. Быстро стали популярными, поскольку исполняли песни, которые тогда, в семидесятых, вовсю гремели на Западе, а у нас только отголоски слышали, – «Битлз», «Роллинг стоунз». Мы доставали самопальные пластинки, которые рвались от иглы, настолько часто мы их прослушивали. Кроме того, существовали каналы через фарцовщиков и моряков, которые привозили настоящие пластинки. Такова моя музыкальная школа.

А учителя вокала у меня никогда не было. Хотя сейчас я сам преподаю вокал в Санкт-Петербургском педагогическом университете имени Герцена. Но мои учителя – Пол Маккартни, Джон Леннон, Роберт Плант, Артур Браун. Советскую эстраду я не слушал, мне не нравилась эта стилистика.

Потом у нас появилась группа «Фламинго», которая была признана одной из лучших на первом советском рок-фестивале в 1969 году! Мы прошли в третий тур, но он не состоялся, потому что появились какие-то люди, повытаскивали все шнуры из аппаратуры и нас разогнали.

– Однако в вашей жизни были «Поющие гитары» – один из первых советских ВИА.
– «Поющие гитары» – это не один из первых, а первый советский вокально-инструментальный ансамбль. Он образован в 1965 году! Но сам я не пел в «Гитарах». Я пришёл к ним, только когда великий музыкант, организатор, создатель этого ВИА Анатолий Николаевич Васильев решил поставить первую советскую рок-оперу «Орфей и Эвридика» на музыку композитора Александра Журбина. «Поющие гитары» по сути тогда уже стали не ВИА, а полноценной театральной труппой.

Моя первая репетиция состоялась 2 февраля 1975 года. В тот день я пришёл в «Поющие гитары» для работы над «Орфеем», и после этого мы больше полугода репетировали. А ведь они полгода искали исполнителя партии Орфея! Режиссёр Марк Розовский отклонял все кандидатуры. Его не устроили ни Александр Фёдоров, ни Валерий Ступаченко, ни Женя Броневицкий. Розовский говорил: «Мне нужен Маугли, дитя природы!» И тогда кто-то сказал, что есть такой Асадуллин: «Пацан-татарчонок такие ноты верещит! И «Дип Пёрпл», и «Лед Зеппелин»!»

Телефона у меня тогда не было, но Васильев нашёл мой адрес, отправил телеграмму, пригласил на прослушивание. И я стал единственным на тот момент Орфеем. Мы репетировали, параллельно ездили на гастроли, давали концерты. А через семь месяцев у нас состоялась премьера. Это была бомба, разорвавшаяся на всю страну! И понеслось.

– Эта рок-опера даже вошла в Книгу рекордов Гиннесса, в 2003 году вы исполнили её в 2350-й раз! Вы были потрясающей парой с Ириной Понаровской, которая исполняла партию Эвридики. Вас тогда даже с ней «поженили». Это лишь сплетни?
– Ну конечно! Да я даже впервые об этом слышу! Мы были юные, красивые. Пара получилась идеальная во всех отношениях – и вокально, и актёрски. Мы побывали во всех крупных городах Советского Союза. Нас невероятно амортизировали, и уже во время первых гастролей у меня произошло кровоизлияние в голосовые связки. Они просто не выдержали. Причём всё случилось в средней тесситуре, даже не на высоких нотах. Просто был достигнут предел физических возможностей связок. Такое случается у вокалистов, и есть опасность, что прежний голос уже не вернётся. Это было страшно. Но слава Всевышнему! Бог миловал!

– Это самое большое испытание в вашей жизни?
– На тот момент – да, хотя потом в жизни многое происходило. Этот случай оказался первым серьёзным испытанием. А когда его прошёл, стал чувствовать себя спокойнее. Ведь впереди было много всего. Вот сейчас начинаю работу над новым мюзиклом.

– Каким? Расскажите!
– Ни за что! (Смеётся.) Нельзя распылять энергию замысла. Одному сказал – часть энергии улетела. Другому сказал – ещё часть улетела. Нужно работать и никому не говорить, а показывать следует, только когда всё готово.

– Сейчас такие непростые времена – мне кажется, почти библейские. Судьба планеты решается. Говорят, творческие люди всё чувствуют сильнее. Это так?
– Да, это так. Несколько лет назад мой друг Рустем сказал мне по какому-то поводу: «Да брось ты, не думай, это всё ерунда, не беспокойся, не воспринимай!» Он вообще всё воспринимает легче. А я ему ответил: «Рустик, понимаешь, мы все разные. Вот если ты подойдёшь к роялю и поднимешь крышку, то увидишь струны. Слева – самые длинные и самые толстые, почти с палец толщиной. А справа – самые тонкие, и всё тоньше, тоньше, тоньше. Ты замечательный, добрый, честный человек, но ты – толстая струна. Если сейчас в комнате люстра свалится, толстая струна даже не колыхнётся. А я – тонкая струна. И как только что-нибудь случается, начинаю вибрировать».

Мы, творческие люди, – тонкие струны. Вот сегодняшнюю ситуацию я тоже чувствую особым образом. Переживаю за наших ребят, которые участвует в этой операции. За их семьи, которые волнуются за своих родных. Меня угнетает ситуация, когда воюющие с той стороны прикрываются мирными жителями и размещают свои установки среди жилых кварталов.

Настоящий художник не может оставаться в стороне. Саша Розенбаум недавно выложил свои стихи. Я хотел ему позвонить и сказать, что он молодчина. Но в этих стихах есть такие слова – «Не лезьте мне в душу!». Два раза эти слова повторяются – в начале и в конце. Не подумайте, это не отстранённость. Это боль, слёзы и переживания.

Чудовищно то, что происходит с оркестром под управлением Гергиева. Разорвали контракты, запретили концерты только лишь потому, что он не осудил действия своего государства. Чудовищно! В Польше запретили «Щелкунчика» Чайковского! Вот уж точно больные люди… Сами лишили себя красивейшей музыки величайшего композитора!

Для меня это болезненный момент – санкции против нашей культуры и уничтожение в мире всего, что имеет отношение к России. Это непостижимо! Мой отец был военным и прошёл войну. И хотя я противник войны, я безусловно выступаю за защиту Родины! За защиту дома, родного края. Я – патриот. И это не громкие слова, это от сердца.

– Расскажите о ваших детях, пожалуйста. У вас ведь сын и дочери?
– Старший сын Влад, он от первого брака, – очень одарённый художник. У него великолепные графика и живопись, и я безмерно счастлив видеть проявления его таланта. Но эта стезя особенно трудная. Ведь что такое художник? В этой сфере очень важно быть востребованным. Можно создать удачную работу, а какой отклик? Какой резонанс? Однако Влад ещё и замечательный дизайнер, он делает потрясающие коллекции светильников, мебели. У него очень интересный современный подход. Вдобавок он ещё и мыслитель, и это проявляется в его творениях.

Но в последние полтора года он столкнулся с трудностями в реализации своих работ. Ведь пути реализации могут привести в соседнюю страну, а сейчас всё это разрушилось. Ему в данный момент очень тяжело. Владу пятьдесят с небольшим, и вдруг все его проекты остановились. Но он не останавливается. Мы решили: самое главное – не опускать руки! Он продолжает работать с верой в то, что разум победит.

– А ваши дочери уже выбрали профессию?
– Алиске, моей старшенькой, в этом году исполнится восемнадцать, она оканчивает второй курс колледжа при Санкт-Петербургском государственном университете промышленных технологий и дизайна. Ура, по моим стопам пошла учиться на модельера одежды! У неё очень развито чувство пластики, цвета, линии, гармонии. Всё это прекрасно отображается в её моделях. А младшая моя доченька, Алина, пока ещё не выбрала профессию. Я хотел бы, чтобы она стала стилистом и они с Алисой творили в паре. Одна делает одежду для моделей, а другая занимается стилистикой. Но Алина говорит: «Пап, я не смогу». Чтобы быть стилистом, нужно уметь хорошо рисовать, ведь они делают в том числе макияж. Так что будем работать с Алиной, она девятый класс в этом году оканчивает.
Обе очень любят музыку. Занимались бальными танцами. Творческие девочки, и я сегодня утром на молитве просил: «Господи, помоги моим детям Владу, Алисе и Алине найти свой путь!» Да и мне ещё тоже хочется многое сказать и в жизни, и на сцене.



– Вы часто упоминаете Бога.
– Я человек верующий. И каждый день молюсь. Каждому человеку, я думаю, нужно что-нибудь делать в этом направлении, хотя бы мысленно. Потому что мысль – это энергия! Скорость мысли – самая мгновенная. И у вас, наверное, такое было. Например, недавно я подумал: «Надо позвонить Марине»…

– И Марина вам позвонила!
– Да! Я подумал, и мысль длилась долю секунды. Но ты эту информацию тут же получила! Не осознавая причины, почему-то потянулась за телефоном. Вот и у меня такое бывает. Кто-нибудь потянулся за телефоном – а я уже звоню! Это что? Это абсолютно нормально! Потому что это энергия!

Но мы можем посылать как добрые, так и недобрые мысли. А сейчас вообще великий момент, когда от нашего сострадания и желания помочь очень многое зависит. Вот человек лежит в больнице, ты подумал о нём, и ему это уже помогает. А уж если дозвонился, то тепло твоего голоса, твоей души, твоего сердца обязательно через голос войдёт в душу, и сердце, и каждую клеточку тела этого человека.

Что мы можем сделать сегодня? Посылать добрые мысли. Добрые мысли главам всех государств – Байдену, Зеленскому, нашему великому лидеру Путину. Вот почему я молюсь и прошу: «Господи! Пошли, пожалуйста, им мудрость! Чтобы спокойны были наши старики, наши женщины и дети».

Великая Россия! Каждый день молю Бога за неё. И пусть будет больше таких молитв!

– ИншаАллах! Так ведь говорят мусульмане?
– «ИншаАллах» – особая фраза. Вы ведь знаете, что она означает? «Если это угодно Аллаху». Пусть всем нам, и тебе, и всем нашим читателям, и всем людям на земле будет мир. Это нужно каждой семье. А государство – это большая семья. ИншаАллах!