Моя знакомая лежит в больнице с неизлечимым недугом. Не так давно её перевели из реанимации в палату, готовят к выписке – вроде в течение недели уже должны отпустить домой.

Сколько ей отмерено жизни, неведомо. Её стадия болезни непредсказуема: может протянуть лишь пару месяцев, а может и два-три года. Да и вообще все эти прогнозы – дело неблагодарное, поэтому больше не стану на них концентрироваться, как Бог даст. Ведь всё зависит от многих факторов: от образа жизни, душевного состояния, желания жить, в конце концов. И, разумеется, смысла – ради чего жить.

А у неё как раз сильнейшая мотивация – особенный ребёнок. Вернее, фактически он её внук, но по документам сын. Больше никого нет. Этому мальчику, Ивану, скоро 18 лет, и он находится в интернате пять дней в неделю.

С родной дочерью, биологической матерью парня, женщина не общается. Тем не менее та откуда-то всё время узнаёт об их жизни – то ли соседка по телефону докладывает, то ли ещё кто-нибудь, не знаю.

До рождения Ивана я общалась с его матерью – видимо, с тех пор у неё и остался мой номер. И вот родительница мальчика объявилась. Попросила совета, как быть с матерью. Что конкретно она хотела выяснить, я даже не стала спрашивать – бросила трубку после её слов, что мать «всё равно скоро помрёт, ведь у неё смертельный диагноз». Я только сказала напоследок:

– Смертельный диагноз – это жизнь, никто ещё не выжил. Только у кого-то ремиссия чуть ли не в сотню лет, а у кого-то ранний рецидив в виде болезней или условного кирпича по голове. Вот и радуйся своей ремиссии! – и бросила трубку.

Больше она не звонила, а мне после её звонка даже захотелось вымыть руки. Что я и сделала, уж простите мою эмоциональность.