– Стас, а с вами техника иногда шутки шутит?
– Конечно. Не далее как сегодня я записывал важное видео, потом оказалось, что изображение есть, а звук с какого-то момента пропал, началось немое кино. И мой автомобиль много раз со мной шутил. Но как только дилер ушёл из страны, а вместе с ним и запчасти, машина шутить перестала, за что я ей очень благодарен. Так что есть подозрение, что мой автомобиль – существо одушевлённое. (Смеётся.)

– Какие у вас планы на летние месяцы?
– Никаких. Я в принципе глобальных планов никогда не строю. Жизнь меня научила тому, что строить планы – пустое занятие, надо просто действовать в данный конкретный момент исходя из обстоятельств. Впрочем, нет, есть два важных дела, которые надо активно развивать, и тут, конечно, без умного плана не обойтись. Я говорю о своей наркологической клинике и Фонде профилактики детской наркомании. В нынешние трудные времена нам в первую очередь важно, чтобы клиника продолжала благополучно работать. Этим мы сейчас плотно занимаемся. Параллельно у меня идёт работа над песнями. Но я и здесь ничего не планирую – просто делаю. Поступают предложения – я их рассматриваю.

– Кстати, о предложениях. Знаю, что после шоу «Маска» вы решили, что впредь будете рассматривать предложения об участии в подобных конкурсах только в качестве члена жюри, а не в качестве соревнующегося. Почему?
– Сначала конкретно об этом проекте. Понимаете, когда ты в очень тяжёлой   неудобной маске (Стас был «Неваляшкой». – Ред.), а в ней надо выступить и ещё поговорить с жюри, да так, чтобы тебя не узнали, – это, поверьте, нелегко. И физически, и психологически. И, конечно, у участника выплёскивается больше адреналина. Если же ты сидишь в жюри, ты всё равно в каком-то смысле зритель. Просто зритель, высказывающий своё мнение. В общем, это несравнимые вещи. К тому же переживания и затраченные силы не всегда идут на пользу. Больше не хочу. По крайней мере, в ближайшее время. Мне лучше в жюри.

– А ещё, наверное, не очень уютно за кулисами, где соперники, недружелюбные взгляды…
– Участвуя в разных шоу, я ни разу не сталкивался с недоброжелательностью. Может, просто везло. Но я человек азартный, люблю быть первым, особенным. С этой точки зрения, мне сложно соревноваться – проигрывать не умею. А победу, понятно, никто не гарантирует, к тому же судейство всегда очень субъективное. В общем, соревнование – это не моё.

– И, кстати, в роли члена жюри мы можем видеть вас сейчас во втором сезоне шоу «Ты супер! 60+». Поделитесь впечатлениями.
– Знаете, этот проект меня самого вдохновил на новые достижения. Сидя в жюри, я ловил себя на мысли, что вот, мне всего 41 год, при этом я нередко поддаюсь унынию – устал, не хочу больше петь, выходить на сцену, потому что это стало обыденностью…  А люди в семьдесят и восемьдесят лет выходят – и им в кайф! И думаю: ну что я выпендриваюсь? Если люди в таком возрасте способны получать удовольствие от выступления, то я просто обязан это делать.

– Вы говорите, что планов не строите, однако одну задачу обязательно должны в ближайшее время решить – купить подарок бабушке. Ведь у Эдиты Станиславовны 31 июля юбилей!
– Ой, это действительно задача из задач. Ну что подарить человеку, которому исполняется восемьдесят пять лет? Массажное кресло уже подарено, беседка для сада подарена, косметику для её возраста я уже дарил, украшения – тоже… В этом году мы взяли на себя оплату садовника. У неё ведь целый сад. Сад был и у мамы (Илона Броневицкая, эстрадная певица, теле- и радиоведущая. – Ред.), а теперь и у бабушки тоже. И мы позаботились, чтобы ей там всё максимально засадили цветами и обеспечили за ними уход. Честно, не знаю, что дарить. Пока нет никаких идей. Но буду думать! (Смеётся.)

– С бабушкой, у которой большой жизненный опыт, советуетесь по некоторым вопросам?
– Советуюсь я с сестрой (Эрика Быстрова, концертный директор Стаса. – Ред.) и мамой. С бабушкой – нет. Потому что у нас разные взгляды на многие вещи в силу разницы в возрасте. Для меня просто неактуальны её советы. Я другой жизнью живу, в ней много разной работы, много встреч и поездок, а бабушка последние годы предпочитает покой и уединение. Но, с другой стороны, та мудрость, которую Эдита накопила, иногда пригождается и мне. То, что я от неё когда-то слышал, вдруг оказывается полезным.

– Юность у вас была настолько бурной, что случались даже приводы в милицию?
– И не раз. Расскажу, например, такой случай. У меня в те годы был приятель. Он из среднестатистической семьи, а я, скажем так, из семьи не самой простой. И мы, подростки, регулярно выпивали – то у меня дома, то у общих знакомых, а чаще просто во дворе. И вот в очередной раз где-то напились и в таком виде шли по Петроградке. Путь лежал мимо его дома, где возле арки нас, оказывается, поджидал его отец. Он сказал: «Пойдёмте оба к нам». И мы пошли. Моего пьяного приятеля мать сразу куда-то увела, уложила, наверное. А мне его родители сказали: «Ну, куда ты пойдёшь в таком состоянии? Чаю с лимоном попей». Выпил я чаю. «Ну что, я поеду?» – «Да ты ещё пьяный, посиди. Попей ещё чаю». Ещё выпил. В третий раз попытался уйти, а мне опять налили чаю. Я уже протрезвел немного, сижу, пью очередной чай. Тут открывается дверь, входят милиционеры – «вставай, пошли». Оказывается, родители моего приятеля вызвали наряд и ждали, когда он приедет. Меня забрали в отделение. Такая вот история.

– И зачем они это сделали? Не понимаю.
– Возможно, думали, что я плохо влияю на их сына. В школе, где мы учились, считали наоборот – что это он на меня плохо влияет. На самом деле оба были подростками, с потребностью в адреналине. Да, встречаются дети более гармоничные, потому что растут в гармоничных семьях. В моей семье гармонии не было – просто потому, что члены семьи вечно отсутствовали. И у приятеля с этим тоже оказалось не всё в порядке. Это называется «отсутствие функции семьи». Дети из таких дисфункциональных семей склонны употреблять алкоголь и наркотики, попадать в истории. Мы с приятелем – яркое тому доказательство. Оба были искателями эмоционального возбуждения, адреналина, внимания и так далее.

– Детям, особенно сейчас, надо уделять максимум внимания, не надеясь на школу, детские организации, книги… Таких «воспитателей» уже просто нет.
– Однако ни в коем случае нельзя это делать специально – потому что «так надо». Ребёнок ведь происходящее с ним не анализирует, а интернализирует, есть такое слово. То есть ребёнок как бы считывает человека, его настроение, злой он или добрый, хороший или плохой. Как собака считывает хозяина. Интуитивно. И если ты будешь уделять ребёнку внимание, но без искреннего желания, а как бы по обязанности, он это поймёт и будет чувствовать себя обузой. А что делает подросток, который считает себя лишь помехой для близких? Он выходит на улицу и, грубо говоря, бьёт кому-нибудь лицо. Или другим способом ищет выход из этого психологического дискомфорта.

– Но при этом у сегодняшних родителей так мало времени на общение с детьми!
– Знаете, у меня есть друг, у которого несколько детей. И он мне так описывал свои вечера: «Прихожу домой, мы с пацанами садимся за стол, и я им рассказываю, что у меня сегодня было на работе. Без всякого сюси-муси – говорю с ними, как с взрослыми! Рассказываю о том, например, что шеф на меня наорал, как я себя при этом чувствовал и какой потом нашёл выход из ситуации. Рассказываю подробно, эмоционально, с юмором – по-взрослому. Вначале мальчишки лишь слушали, а сейчас уже сами мне всё рассказывают – что было в школе, где гуляли, с кем подружились». Вот так мой друг установил с сыновьями правильные взаимоотношения. Понимаете, ребёнок должен чувствовать: я могу доверять маме и папе. А через родителей он сможет доверять и всему миру. Если же не формируется доверительного контакта, в котором ребёнок имеет право на чувства, на своё мнение, – он и потом будет жить с ощущением, что такого права у него нет. А это беда. Избежать которую можно легко – позволить себе и детям честно говорить обо всём, делиться. Кстати, мой друг тратил на это всего тридцать минут в день.

– Вашему сыну Петру восемь лет, и, поскольку вы в разводе с его мамой, он живёт от вас далеко. Как в такой ситуации налаживать с ребёнком доверительные взаимоотношения?
– К сожалению, мы действительно общаемся редко. Конечно, я регулярно поддерживаю сына финансово, приезжаю в Пушкин, когда появляется возможность, он там живёт со своей мамой (Наталия Горчакова, модель – Ред.), привожу подарки, устраиваю небольшие праздники. Это всё, что я могу на сегодняшний день. Но, думаю, придёт время, и мы с Петром всё наверстаем.

– Вы ведь тоже росли практически без отца?
– Они с матерью расстались, когда мне был год, и расстались не на особо радостной ноте. Тогда отец (Пятрас Герулис, музыкант. – Ред.), как я понимаю, жил уже в Литве, а мы – в Ленинграде.  Поэтому мы с ним почти не знакомы. Когда мне исполнилось пять, мама вышла замуж, у меня появился отчим (Юрий Быстров, музыкант. – Ред.), его я долгое время считал родным отцом. Затем родилась сестра Эрика…

– Был в вашем детском окружении человек, который являлся для вас авторитетом, который мог сказать: «Стас, не надо этого делать», – и вы бы послушались?
– Не было. Я всегда делал только то, что сам хотел. Мне не составляло труда сыграть роль послушного мальчика, сделать вид, будто не собираюсь нарушать взрослые запреты, но потом всё равно делал что хотел. Я манипулировал. Наверное, как раз потому, что не было авторитета. Понятно, что главный человек для меня мама. Человек, которого я люблю, которого в детстве всегда ждал и, наверное, идеализировал. Но мамы, к сожалению, в моей жизни было не так много. И это не обвинение в её адрес, просто она артистка, а это профессия, которая малосовместима с нормальной семейной жизнью. Потом я стал подростком, а в этом возрасте, как известно, всё в голове смещается, это возраст отрицания, бунта… И я тоже бунтовал, не встречая никакого сопротивления. Конечно, было бы хорошо в этот период иметь рядом авторитетных людей, которые могли меня остановить. Чтобы хотя бы опасался – мол, если выкину этот номер, то «прилетит» в ответ. Но у меня существовало лишь одно опасение: если я хотя бы иногда при бабушке не буду вести себя хорошо, она меня лишит довольствия. (Смеётся.)

– Поддерживаете отношения с теми, с кем дружбу водили в те бедовые подростковые годы?
– Нет. У меня только один школьный друг остался. Мы как-то раз с ним зацепились, а когда у него родился первый ребёнок, он меня позвал в крёстные. Этот мальчишка сейчас на голову выше меня. Огромный такой детина вырос. А не так давно мы с одноклассниками из Хорового училища имени Глинки решили организовать встречу, отметить юбилей нашего выпуска. Из нас получились дирижёры, исполнители, оперные певцы… Очень интересный народ! Скажем, мой одноклассник – Станислав Кочановский, маэстро Кочановский! Он дирижёр в Мариинском театре. Вот с ним мы поддерживаем отношения, правда, видимся нечасто. Да со всеми одноклассниками встречи редки, потому что большинство – в Питере, кто-то в Австрии, кто-то в Германии. Но у нас есть чат, в нём мы поздравляем друг друга с днями рождения, делимся новостями.

– Предположу, что с вашего курса вы один занимаетесь не только музыкой, но и бизнесом. Имею в виду вашу клинику. Чему научил вас этот опыт?
– Понимаете, бывают люди успешные, у которых – раз – и всё получается, за что бы ни взялись. Но таких счастливцев мало, и я к ним не отношусь. Поэтому, исходя из своего непростого опыта, могу сказать: если хочешь запустить своё дело, ты должен быть готов потерпеть не одно поражение на этом пути. Должен быть готов импровизировать и не отчаиваться. Сейчас, слава богу, дела у клиники, а в ней работают лучшие врачи, идут неплохо. Если стану богатым, то открою ещё какие-нибудь спортивные клубы. (Смеётся.) Я люблю разные единоборства. Хотя медицина – это самое крутое, потому что, работая в этой области, ты приносишь реальную пользу да ещё зарабатываешь. Круче для самореализации, я считаю, ничего быть не может.

– Ваш сын тоже, кажется, увлечён каким-то видом борьбы?
– Нет, увлечь его – это моя идея. Когда я первый раз бросил употреблять, вышел из клиники, то врач меня напутствовал: тебе, говорил он, нужен авторитетный человек, образец, сенсей такой, которого бы ты слушал. А раз сэнсэй – значит, боевые искусства. И я понимаю, что сейчас моему сыну тоже нужен такой наставник. И такой вид спорта, где можно научиться правильно падать, вставать, не бояться поражений, уметь разумно применять силу, чувствовать своё тело… Сейчас Петя занимается плаванием. Это полезно для здоровья, но не закаляет мужской дух. Мне кажется, лучше всего с этой задачей справляются именно единоборства. Но не хочется, чтобы ребёнок получал по голове в таком возрасте. И я выбрал для сына такой вид спорта – бразильское джиу-джитсу. Это борьба в партере, без ударов. Очень сложный вид борьбы, очень мужской (хотя там и женщин много) и очень красивый. Я нашёл педагога, прекрасного мастера джиу-джитсу, победителя международных соревнований. Зал для тренировок – в пятнадцати минутах езды от города Пушкина. И бывшая супруга обещала, что в ближайшее время сын начнёт заниматься. Очень этого жду.

– Во втором браке ваша мама родила дочь Эрику. У вас разница в возрасте пять лет. Сейчас Эрика работает вашим директором. Знаю, вы с сестрой большие друзья. А какой вы дядя?
– Да, у меня две племянницы – Василиса и совсем маленькая Ида. Я её даже пока не видел. Считаю, что дядька я хороший. (Смеётся.) С Василисой мы дружим, насколько это возможно. Мы ведь с ней тоже не часто видимся. Она отправляет мне на вотсап сообщения, какие-то шутливые картинки.

– Знаю, что о личной жизни вы не говорите. Но ведь вы поэт, а значит, состояние влюблённости нужно для вдохновения. Или я ошибаюсь?
– Возможно, мой ответ вас разочарует, но быть влюблённым для меня не важно. Влюблённость – это вроде временного психического заболевания. Которое проходит. Я даже немного побаиваюсь таких чувств. Да, они приносят эйфорию. Делают тебя немножко слепым, невосприимчивым к сигналам со стороны. Но когда проходит это прекрасное заболевание, наступает откат в виде разных тяжёлых разочарований.  Следом, как правило, идёт быстрый разрыв отношений, а это тоже очень больно. Поэтому мне быть влюблённым необязательно, а скорее даже не нужно. Я предпочитаю вдохновляться жизненными ситуациями, чьим-нибудь творчеством. Столько вокруг всего, чем можно вдохновиться!