Лесник национального парка «Дубровно» Пётр Иванович Сутулин работал, по его словам, «на трёх ветрах». Делая обход участка, он был волен идти во все стороны, по любой из трёх тропинок, начинавшихся от крыльца дома и исчезавших в лесу.

Тропинки он выбирал наугад, под настроение. Если утром его охватывала хандра и хотелось побыть в одиночестве, он, подталкиваемый ветром в спину, шёл по тропинке к болоту, где вид ольхи, осин, кочек и низкорослых сосенок соответствовал желанию грустить и печалиться, неизвестно, правда, о чём. В бодром настроении он решительно направлялся навстречу ветру в сосновый бор, в котором могли появиться порубщики-браконьеры.

Иногда в выбор пути вмешивалась тёща, Тамара свет Петровна, вызывая в нём бурю молчаливого протеста.

– Сходи, Петя, сегодня к озеру. Возьми удочку и полови заодно рыбки на уху.

У озера находилась полевая туристическая база с навесом от дождя, скамьями, будочкой туалета, ямой для мусора и запасом дров. Сутулину вменялось следить за базой и заготавливать дрова, и он не любил появляться у озера, потому что веселившиеся у костра туристы мешали ему пребывать как в печальном, так и в бодром настроении.

– Ладно, схожу, – соглашался он.

И, пока шёл, всё переживал, что именно в настоящую минуту порубщики-браконьеры, ухватившись с двух сторон за ручную пилу, валят какую-нибудь особую корабельную сосну. Даже ветер в это время дул сильными порывами сбоку, как бы подталкивая его в сторону бора.

Была ещё и четвёртая тропинка, короткая, как путь к греху, которую жившая с ними тёща называла «распьянцовской» и которая вела окольными путями к сельскому магазину. И, отправляя Петра Ивановича в очередной обход, всякий раз напутствовала:
– Смотри, не сверни на кривую тропинку, а то я вас, мужчин, знаю.

Сама тёща после двух замужеств мужчин наверняка знала, а вот дочь Татьяна, по словам матери, «дура молодая», в них не разбиралась, пребывая в любви и наивном доверии к мужу.

Впрочем, назвать Татьяну совсем молодой было трудно. Замуж она вышла в тридцать лет. Жила в дальнем селе, и сорокалетний бездетный вдовец Пётр Иванович впервые встретил её, когда вёл по пятидневному маршруту туристическую группу. (Как человеку опытному, ему доверяли.) Находился он тогда в грустном и печальном настроении, и его так поразила стоявшая у калитки своего дома Татьяна, тоже с грустью и печалью взиравшая на цепочку беспечных гомонящих туристов, что сразу разглядел в ней близкую душу. И он недолго думая сделал предложение.

Если с женой у Сутулина всё обстояло благополучно, то с Тамарой Петровной не сложилось с самого начала. Как-то раз в первый год после свадьбы он возвращался с обхода с букетиком цветов, собранных в лесу. У них тогда гостила старшая сестра Татьяны, входная дверь была распахнута, он неслышно вошёл в дом и увидел тёщу. Согнувшись, та прислушивалась к происходившему в соседней комнате, где сёстры шушукались о секретном. И такое напряжение, проникающее внимание читались на её лице, что дверь, к которой она крепко приложилась, как бы служила огромным продолжением её уха.

Тамара Петровна, заметив его, ничуть не смутилась, а у Сутулина эта картина с огромным ухом накрепко врезалась в память, и в первое время он подозрительно поглядывал на тёщу, ожидая от неё ещё каких-нибудь превращений.

Так жили они три года. Пётр Иванович любил жену, терпел тёщу, а потом вдруг пропал. Пошёл делать обход участка и не вернулся ни вечером, ни ночью. На телефонные звонки не отвечал, был недоступен. И главное, никто не видел, по какой тропинке он отправился и что с ним дальше случилось – сгинул ли в болоте, утонул в озере, или на него в сосновом бору напали порубщики-браконьеры.

Жена Татьяна всю ночь проплакала. Тамара Петровна сидела рядом на диване, гладила её по голове и успокаивала как могла:
– Что с ним случилось, подумай? Наверное, пошёл по кривой четвёртой тропинке в сельмаг, напился и пристроился в какой-нибудь деревне к бабёнке, а то и к туристке. Не бойся, всё будет хорошо, через пару деньков вернётся.
После таких слов Татьяна принялась реветь навзрыд.

Утром начались поиски. Приехали директор национального парка, спасатели, полиция, собрали почти всех лесников, державшихся отчуждённо и сурово, словно уже на себя примеряли незавидную судьбу Петра Ивановича. Разбились на три группы и отправились прочёсывать местность.

В болоте и на берегу озера никаких следов не нашли, зато в сосновом бору обнаружили несколько свежих пней, присыпанных для маскировки землёй и мхом, место стоянки грузовика, на который, скорее всего, погрузили спиленные деревья. Положение осложнялось и тем, что грузовик мог быть не местным, а из другого района. А что случилось с самим Петром Ивановичем, видимо, натолкнувшимся на порубщиков, и где он сейчас – оставалось загадкой. Возможно даже, браконьеры захватили его с собой и удерживают где-нибудь в заточении.

В это время налетел сильный порыв ветра, вековые корабельные сосны, безмолвные свидетели трагедии, закачались, словно грозили врагу, и у лесников невольно сжались кулаки.

Спасатели в своих выводах не ошиблись. Пётр Иванович вышел на четверых порубщиков в то время, когда, свалив деревья, они распиливали их на длинные чурки. Пока он препирался с браконьерами, записывал номер машины и собирался звонить в лесничество и полицию, некто пятый, водитель грузовика, неслышно подкрался сзади и огрел лесника колом.
Очнулся Сутулин часа через два от страшной головной боли, нащупал на затылке сгусток запёкшейся крови. Ни форменной фуражки, ни мобильного телефона, ни даже ботинок на ногах не было, как будто браконьеры побоялись, что он побежит догонять их грузовик.

Сутулин с трудом поднялся и долго стоял покачиваясь, словно все три его ветра одновременно задули с разных сторон. Пётр Иванович растерялся, не зная, куда ему идти и кто он сам такой. От удара по голове он потерял память.

И началось его почти недельное скитание по окрестностям. Лишённый памяти, он, однако, не растерял жизненных навыков и первое время питался тем, что давал лес. Уже созрели в изобилии черника и малина, и к привычному цвету зелени вокруг прибавились тёмно-синие и алые краски ягод. Ещё лесника не покидало тревожное ощущение, что его ищут, неизвестно кто, но ищут и, ударив один раз по голове, теперь поймав снова, окончательно замордуют.

Он стал вести себя осторожно. Прежде чем двигаться дальше, подолгу оглядывался по сторонам и вслушивался в трескотню сорок, которые всегда предупреждают о появлении врагов. На третий день изголодавшийся Пётр Иванович вышел на берег озера к туристической базе, которая ему ни о чём не напомнила. В мусорной яме он нашёл еду. Сваленные в кучу консервные банки, к сожалению, оказались пустые, зато имелось много засохшего хлеба, надкусанных батончиков и сырков, печенья.

Сев на край ямы, Сутулин стал пиршествовать, разглядывая яркие обёртки от продуктов. Некоторые были на русском языке, но большинство – на иностранном. И вдруг его осенило, вдруг как-то всё сложилось в одно целое, объяснявшее его нынешнее положение. Так вот кто, оказывается, его ищет – иностранцы. Это они делали на базе привал и закусывали. Это они решили захватить его землю и теперь ловят оставшихся бойцов сопротивления, и он, может быть, последний боец, хотя босой и безоружный…

Надо сказать, что ничего удивительного в его выводах не было. Дед Петра Ивановича партизанил в этих краях, много рассказывал внуку о войне. Рассказы поразили юного тогда Петю, а теперь подсознательно всплыли и приложились к нему самому.
И пока он обдумывал свалившееся на него прозрение, неожиданно затрещали сороки, предупреждая о подходе врагов. Сутулин торопливо рассовал по карманам пиджака еду и тихо растворился под сенью деревьев.

Отныне, чтобы не привлекать внимания, он решил обосноваться в одном месте, в густом кустарнике рядом с Сергеевым родником, откуда делал короткие вылазки на поиски белых грибов-колосовиков и сыроежек. Днём он отсыпался, а глухой ночью разжигал небольшой костёр, грелся. Запекал нанизанные на прутья грибы. И однажды увидел иностранцев. Они прошли развёрнутой цепью по поляне. Издали их было не разглядеть, но Сутулин сумел заметить за плечами у некоторых оружие. И пожалел, что у него нет с собой снайперской винтовки, чтобы открыть по врагам огонь.

Выручила Петра Ивановича, как ни странно, тёща, точнее, её привычка подслушивать и прислушиваться. В очереди в магазине перед ней стояли две городские дачницы, снимавшие в деревне жильё.
– Ужас-то какой, – шептала одна, едва разжимая губы. – Насилу ноги унесла, спасибо, сил хватило.
– Что такое, расскажи.
– Ты не поверишь.

Как ни тихо шептались дачницы, Тамара Петровна сумела различить звуковые волны, расходившиеся от двух склонённых голов.

– Отправилась я сегодня пораньше в лес за малиной. Сунулась было в кусты к Сергееву роднику набрать воды, а там мужик спит.
– Что за мужик?
– Кто знает. Голова пиджаком обмотана, только ноги торчат в рваных носках. А рядом погасший костёр. Я скорее бежать обратно, не помню, как и добралась.
– Может, это лесник пропавший, как его, Сутулин? Его ещё ищут.
– Скажешь тоже. Стал бы лесник в двух километрах от дома в кустах неделю валяться и костёр жечь. Верно какой-нибудь бродяга или сбежавший преступник.

Подошла очередь дачниц, они закупили продуктов, направились к двери. Взволнованная Тамара Петровна поспешила следом и уже на крыльце дослушала разговор.

– Надо тебе в полицию сообщить.
– В полицию сообщать себе дороже. Мы с тобой, подруга, здесь чужие, приезжие, пускай местные разбираются.

В полицию сообщила Тамара Петровна.

Затихшие было поиски возобновились. Кусты рядом с Сергеевым родником окружили и Петра Ивановича нашли.

Три дня пролежал он в районной больнице и, когда его навещали жена Татьяна, друзья лесники и даже директор национального парка, смотрел подозрительно, пытаясь разглядеть в них врагов-оккупантов. Даже главного врача, произносившего над его постелью непонятное слово «амнезия», перебивал:
– Говори по-русски, враг.

И снова, как ни странно, выручила Петра Ивановича тёща. На четвёртый день она пришла в больницу с большой сумкой апельсинов. И такой величественной, могучей, почти памятниково-монументальной показалась ему снизу, с кровати, возникшая на пороге палаты Тамара Петровна, что он сразу всё вспомнил.

Теперь он держится с тёщей уважительно и, отправляясь на очередной обход участка, говорит:
– А что, мамаша, может, пройтись к озеру, половить рыбки на уху?
– Сходи, сходи, полови, – соглашается Тамара Петровна. Она смотрит на него снисходительно, но одновременно и с гордостью, с какой художник-творец любуется своей удачной картиной, словно это именно она своими усилиями создала из неразумного зятя существо почтительное и послушное.