Моя сестра Настя печёт осетинские пироги, в том числе со свекольной ботвой – а я такие люблю больше других.

Пошли мы на рынок, и я пристала к ней: давай купим сулугуни, ботву и испечём пирог. Обошли весь рынок, купили всё, что хотели, сулугуни нашли без проблем. А вот ботвы нигде нет! Уже прицельно пошли по продавцам зелени, спрашивали у каждого – или уже раскупили, или вообще не было.

Подошли к очередному продавцу, нерусскому мужичку. Перед ним стояла брюзгливая тётка и перебирала пучки петрушки. Сестра перегнулась через неё и спросила о свекольной ботве.

Мужичок, до этого со скукой глядевший на несчастную петрушку под руками кислой тётки, мгновенно оживился:
– Есть, дочка, есть! Сколько тебе?
– А сколько есть? Я, может быть, всю возьму, а то нет ни у кого.

Тётка, видя непонятную зелень, которая, оказывается, пользуется бешеным спросом, скривив и без того брезгливо поджатые губы, спросила:
– А что это?

Погасив улыбку, всучив тётке пучок петрушки, который она, видимо, мурыжила уже минут пять и надоела ему до смерти, дядька, помогая себе жестами, нетерпеливо сказал:
– Жэнсчина, бэри бэсплатна! И иди со свой пэтрушка… – пауза, махание руками, вращение глазами. – Домой!

И тут же, повернувшись к Насте, спросил с обаятельнейшей улыбкой:
– Дочка, что-нибудь ещё надо?
– Да, базилика и кинзы.
– Ах, ты мой кароши, ты мой карасавиц! А то всё пэтрушка да укроп, укроп да пэтрушка. Приходи ещё, дарагая. Будь здаровий!