– Антон, вы изучали свою родословную?
– Глубоко я не копал. Прабабушка Зина, по материнской линии, говорила, что они переехали в Кривой Рог из Польши. Дед по материнской линии происходит из Нижегородской губернии. Там он родился и жил. Там же жили прадед с прабабкой.

– Какое ваше самое раннее воспоминание детства? С какого возраста себя помните?
– Примерно лет с четырёх. Первое осознанное воспоминание – похороны прабабушки, меня зачем-то туда взяли. Так что воспоминание невесёлое, но именно оно мне «впечаталось в мозг».

– Перед тем как поступить в Школу-студию, вы получили профессию слесаря-инструментальщика. Полученный опыт помогает вам в работе актёра над собой?
– Наверное, да. Мне попадались интересные личности, порой своеобразные. Но это настоящие русские мужики! Слесари вообще особые люди. И от них я получил правильный вектор развития личности. Дело даже не в наблюдении за ними, а в том, как у них строятся взаимоотношения. В этой среде нельзя иметь двойное дно, нельзя предавать. Будь нормальным честным мужиком! То время я вспоминаю с любовью. Потом, когда я уже поступил в театральный, там все друг перед другом что-то изображали. А вот в среде слесарей никто ничего не изображал, все были конкретные, настоящие.

– Расскажите, пожалуйста, как вы поступали в легендарный МХАТ.
– Это был 2002 год. О Школе-студии я тогда, по своему невежеству, вообще не знал. Услышал о ней лишь от абитуриентов, которые вместе со мной поступали в ГИТИС и «Щуку». Они говорят – а пойдём во МХАТ! «Куда?» Они смеются: «В Школу-студию МХАТ, тут недалеко». – «Ну, пойдём». И это была, конечно, любовь с первого взгляда. Я вошёл в подъезд Школы-студии, остановился у расписания, и возникло ощущение, будто меня кто-то обнял на секунду. Но тогда я не придал значения. Лишь позднее это понял, когда «отмотал плёнку назад»... Конкурс был, кажется, сто пятьдесят человек на место. Я видел, как поступающие тусовались у входа в Школу-студию, играли на гитарах, пели. А я так сидел в сторонке и думал: а зачем вот сейчас расплёскивать силы? Ведь скоро надо будет показать приёмной комиссии своё умение, свою заразительность, свой талант. Зачем это делать на улице, в Камергерском переулке? Для кого? Друг для друга? Сидел в сторонке и наблюдал. А потом – тур за туром, и, к своему удивлению, я поступил. И тогда это по-настоящему изменило мою жизнь.



– Что стало самым трудным в учёбе?
– Самое трудное – просто начать. Страх присутствовал, и, разумеется, было неверие в себя. Говорю так, потому что, когда анализирую проблемы, всегда начинаю поиск виновного с себя. У меня нет претензий к этому миру, у меня есть претензии к себе. Платонов говорил: «Для вас быть человеком привычка, для меня редкость и праздник».

– Вехой в вашей судьбе оказался театр «Ленком». Расскажите, пожалуйста, как вы готовились к роли Пер Гюнта в спектакле Марка Захарова?
– Это были абсолютно изматывающие репетиционные дни. Марк Анатольевич репетировал так: он давал задания, а затем смотрел результат. Создавал актёру, так сказать, эмоциональные качели. Это сложно, но безумно интересно. До этого я никогда с таким методом не соприкасался. В общем, вступил в новую неизведанную землю. Потрясающий опыт! Я благодарен Марку Анатольевичу не только за Пер Гюнта, но и за все роли, которые он мне подарил. Я репетировал с ним четыре спектакля. И каждый раз это было невероятное творческое путешествие.

– Он был строгим режиссёром? Каким вам запомнился Марк Захаров?
– Человеком огромных достоинств. И совершенно уникальным мастером со своей методикой, своим подходом. Он мог беседовать с тобой об отвлечённых вещах, ведь прямых задач Захаров никогда не ставил. Просто намекал актёру, в какую сторону двигаться и какую краску ещё попробовать. И всегда оставлял тебе поле для манёвра, чтобы ты сам пришёл к нужному образу. Он только направлял, но персонаж в результате создан тобой. Вот почему мне очень его не хватает.

– Помимо актёрской работы, вы пишете замечательные стихи. Откуда черпаете вдохновение, и что делать, если его нет?
– Если вдохновения нет, всё равно надо садиться и работать. Кто-то из великих писателей сказал: «Чтобы что-нибудь написать, надо писать». (Смеётся.) Я никогда не жду вдохновения, тем более что оно может и не прийти. Хотя обычно у меня оно появляется в процессе. Приходят на ум первая строфа или несколько строчек. И садишься работать, и как-то само собой всё постепенно складывается. Иногда мучительно, а иногда всё рождается быстро, буквально сразу набело записываю. Но порой целыми днями мучаюсь. И пока оно не напишется, не сформулируется на бумаге – оно не даёт покоя. Невозможно ни есть, ни спать, ни дышать, ни жить.

– Почему вообще в вашей жизни возникло поэтическое творчество?
– Пишу я, очевидно, для того, чтобы не потеряться за лицедейством, за актёрской профессией. Ведь актёрство – это всё-таки исполнительское искусство. Я чувствую, что во мне есть кое-что ещё – безумная потребность писать, сочинять, пытаться формулировать то, что лежит на сердце.

– Вы пишете ручкой на бумаге или используете электронику?
– Я пишу ручкой или карандашом по бумаге. Но иногда – в телефоне, в заметках. Это зависит от местонахождения и ситуации.

– Ваши любимые писатели и поэты?
– Это и серебряный век нашей поэзии – Мандельштам и Цветаева, и золотой – Баратынский. Из двадцатого века – Леонид Аронзон и, конечно, Леонид Губанов. Считаю, что он великий русский поэт.

– Вы обладатель многочисленных премий и наград, несмотря на молодой возраст. Какая премия стала самой запоминающейся?
– К премиям я отношусь так: да, это приятно, но всё равно работаешь не ради премий и наград, грамот, дипломов, статуэток. Работаешь, потому что не можешь не работать. Хочешь докопаться и что-то понять о себе и других людях. В первую очередь хочется проникнуть в душу человека. Вот для чего я работаю актёром, пишу стихи и так далее. А «самая-самая» запоминающаяся премия – это, наверное, «Золотой лист». Тем более что она ещё и денежная была. Я только что окончил институт, получил премию за главную роль Мити в дипломном спектакле «С любимыми не расставайтесь». Эту премию вручали среди всех выпускников всех театральных и кинематографических вузов Москвы. Помимо прочего, у неё был финансовый эквивалент – давали две тысячи долларов. И вот я тогда впервые повёз тётю с двоюродным братом на море, потому что хотел им его показать. В общем, деньги были сразу пущены в дело.

– Есть ли у вас семейные традиции?
– Разумеется, есть. Мы вместе почти всегда. Даже если у меня выездные съёмки, гастроли или какие-нибудь концерты, стараюсь брать с собой семью, чтобы не расставаться. Потому что я тяжело переношу расставания. Мне сразу становится не по себе, начинаю хандрить, когда их рядом нет. А когда мы вместе, то становится весело. На Новый год мы собираемся со всеми близкими родственниками. Мы очень любим гостей.

– Чем занимаются и увлекаются ваши дети?
– Полине, младшей дочери, сейчас восемь лет. Она занимается танцем хип-хоп, окончила первый класс, а также увлекается фортепьяно. Очень подвижная девчонка, развитая, ходит в различные кружки. Она, конечно, растёт такой маленькой актрисой. (Смеётся.) В ней есть огонь!.. Но не знаю, пока не будем об этом… А сын окончил восьмой класс и перешёл в девятый. Матвей сейчас нас очень радует. Конечно, мы подсовывали ему книги, конечно, он брыкался и сопротивлялся. Но сейчас наступило замечательное время. Он сам берёт книгу и без назидания, без лишнего напоминания приучает себя к чтению. Что не может не радовать. Также с успехом занимается карате. Два года назад занял первое место на всероссийских соревнованиях. А в прошлом году занял второе. У него есть успехи, есть куда расти, хотя уже имеет пояс по карате. В общем, спортсмен. Но всё-таки здорово, что начал читать, тянется к книгам, самообразовывается.

– Расскажите, пожалуйста, как проходили съёмки фильма «Союз спасения». Вы сыграли очень сложный образ Рылеева.
– «Союз спасения» – масштабнейшая картина. В фильм вошло примерно два с половиной часа отснятого материала, но игрового времени осталось ещё на два часа. Некоторые сцены не вошли в полнометражную картину, поэтому Константин Эрнст придумал смонтировать ещё и восьмисерийный фильм. Он будет называться «Время гнева». Мы уже провели дополнительные съёмки. В этом году он выйдет на Первом канале и на интернет-платформе. Для нас это было настоящее погружение в историю. Рылеева я для себя попытался оправдать. Я не разделял многих его взглядов, но, прочитав «Думы», был потрясен его любовью к Отечеству. Искренней, чистой, настоящей любовью. И его последнее письмо я читал. В нём он уже со смиренным сердцем просит жену никого не судить. Он готов принять это наказание… Для меня всё это поразительно. Вот что происходит, когда играешь исторического персонажа и начинаешь погружаться в эпоху, копать, читать! Это увлекает и завораживает!

– А в какую эпоху вы бы переместились при наличии технической возможности?
– Мне было бы интересно оказаться во времени земной жизни Иисуса Христа.

– Однако пока давайте обратимся к социализму и эпохе стиляг. Чем для вас стал одноимённый фильм?
– Визитной карточкой. Хотя когда мне говорят, что после этого фильма я проснулся знаменитым, то в шутку отвечаю, что и не засыпал. Однако картина действительно поворотная. Меня стали узнавать, приглашать на другие проекты. И всё-таки после выхода фильма я три года нигде не снимался. Отказывался от подобных однотипных персонажей, не хотел становиться заложником одной роли. Зато репетировал «Вишнёвый сад» в «Ленкоме» с Захаровым, а потом – «Пер Гюнта». Было чем заняться. Так что об упущенных ролях я не жалею. Кстати, эти картины потом выходили, я их смотрел и убеждался, что принял правильное решение не участвовать.

– Как вы отдыхаете, Антон?
– Уезжаю на дачу с семьёй. Костёр разведём, приготовим что-нибудь интересное, вкусное. Посидим, пообщаемся, помолчим. Сходим в баню, сходим в лес, сходим на озеро. Сходим в церковь. Я считаю очень важным для человека посещать службу, литургию, исповедоваться и причащаться. Это даёт силы и укрепляет в вере.

– Когда вас крестили?
– Меня крестили в детстве, но я этого не помню. А перед отъездом в Москву состоялось нечто вроде повторного крещения. Не было самого обряда, но мы пошли в церковь с Зоей Ивановной, учительницей литературы, которая и сказала, что надо попробовать поступить в театральный. Купила крестик и надела на меня. Я считаю, это тоже своего рода крещение.

– Есть ли у вас любимый храм?
– Мы с семьёй очень любим Оптину пустынь. Ездим туда один-два раза в год, как получается, хотелось бы чаще. В Москве любим Елоховский собор и монастыри – Сретенский и Покровский, где Матрона. Ну и, конечно, Сергиеву лавру. Когда бываем на даче, то в выходные стараемся выбираться в Сергиев Посад. Это всё православные жемчужины, о которых можно говорить бесконечно. Вообще, я не знаю, что такое любимая церковь. Она у меня вся любимая. Но есть особые места, о них я рассказал.

– Хотите ли вы ещё детей?
– Это не мы решаем, а Господь. Даст – значит, будут. Не даст – значит, не будут. Поэтому у нас вопрос в этом смысле открытый. Мы повинуемся всецело Его воле в этом плане, как и в жизни вообще.



– Как вы понимаете слова Станиславского, что нужно «любить искусство в себе, а не себя в искусстве»?
– Не становиться артистом вне площадки, вне театра. В общем, в жизни ничего не играть, не изображать, не звездить. По-человечески относиться к людям, которые не занимаются актёрской профессией.

– В чём для вас заключается сложность работы с режиссёром?
– Для меня важно, чтобы мы с режиссёром находились на одной волне, чтобы между нами была слышимость. Я – за сотворчество и не принимаю диктатуру. Не могу лишь подчиняться чужой воле, я должен участвовать и предлагать свой взгляд. И если режиссёр видит, что это на пользу материалу, то он, конечно, такие вещи принимает. Да, я иногда спорю. Я в этом смысле сложный артист. И, как я говорил, в первую очередь докапываюсь до себя, а потом уже до других. Вот почему мне в работе с режиссёром важно, чтобы мы слышали друг друга и чтобы у нас установился контакт. Искра должна высекаться, чтобы получилось то, за что никому не будет стыдно.

– Ваше мнение насчёт событий в мире.
– Я поддерживаю спецоперацию, поддерживаю президента, поддерживаю русских солдат. Я – за Россию, за свой народ. Мы едины и непобедимы.