Вот это у нас с вами выдалось лето: то ливни и потопы, то ураганы со смерчами, то адская жара и град! Каждое утро я поднимаю свои роликовые шторы, как флаг на капитанском мостике, и с тревогой смотрю, что творится за окном сегодня.

Бедные мои ставни не знают покоя круглые сутки, чуть проворонишь, и уже ливень хлещет через открытое окно на полы в комнатах, а спустя час цветы на подоконнике обвисают варёными листьями от солнечного пекла, только и успеваешь закрывать-открывать, опускать-поднимать. Включаешь кондиционер, а по подоконнику уже барабанит град – и это в середине лета!

В последние годы летним градом уже никого не удивишь, природа словно слетела с катушек. Но вспоминаю первый июльский град, поразивший меня в самый разгар лета в приморском городе.

Было это в начале девяностых, мы с моим студенческим мужем Серёгой отправились на летние каникулы в Новороссийск к родственникам. Дивно проводили жаркий день на пляже, где, «укутавшись в песок мокрыми плечами, мы читали про Восток книжные печали». Я писала стихи, Серёга читал Гессе «Паломничество в страну Востока». Всё это мы запивали белым вином, предварительно охладив бутылочку в прибое между больших камней с развевающимися на них водорослями, словно зелёными волосами русалки.

Вдруг начался дождь, мы перенесли вещи под тент, где уже прятались отдыхающие, и с разбегу бросились в эту смешавшуюся водную стихию. Решили отважно плыть далеко-далеко в открытое море. Купаться во время дождя нам казалось страшно романтично!

Сначала бескрайняя синяя гладь покрылась миллиардами маленьких фонтанчиков-пупырышков от крупных капель дождя, а когда ливень усилился, море потемнело и закипело.

– Слушай, что сочинила! – кричала я мужу сквозь волны и звенящие струны небес.
Дождь на пляже, и не знаешь –
Море сверху или снизу!
По кому ты так рыдаешь?
Или мне бросаешь вызов?
Я приму его без страха
И не скроюсь под навесом,
Я – морская черепаха,
Подружившаяся с бесом.

– Классно! – отвечал муж, весело отфыркиваясь, как морской котик. – Положу на музыку, будет песня.

Грозных божеских пророчеств… Ой, что-то страшное впереди! Мамочка, я боюсь!

– Последняя строчка не в рифму, – Серёга безмятежно перевернулся на спину, подставив лицо под небесный душ.
– Какая, к чёрту, рифма! Смотри, что там, на горизонте! – в панике я дёрнула мужа за ногу.

Горизонт почернел, на его фоне возникло три белых гигантских столба, росших из моря. Как античные колонны, они упирались своими раструбами-капителями прямо в небо.

– Это смерчи! – сообразил Серёга. – Быстро плывём назад!

Мы отчаянно погребли к берегу, но тут случилась ещё одна напасть – у самого пляжа нас накрыл град, да такой мощный и больно колотящий по нашим беззащитным телам, что мы не могли выйти из моря и укрыться под спасительным тентом. Так и застряли в воде между двух бед: надвигающимися с моря смерчами и ледяными очередями с неба. Хватали воздух ртом и опускались под воду с головой, чтобы смягчить силу дроби из острых ледышек.

Скопившиеся под навесом отдыхающие смотрели на нас с сочувствием.

Когда всё закончилось, и град прекратился, и смерчи опали один за другим, словно теряя сознание и растворяясь в море, мы бросились под тент, стуча зубами от холода. И тут я обнаружила, что кто-то из курортных воришек умыкнул под шумок дождя мою сумку, а в ней все наши деньги и документы.

Настоящая катастрофа – впереди целый месяц жизни, и ни копейки в карманах.

Но мы были молоды и талантливы. Каждый день Серёга пел под гитару своим красивым баритоном в единственном городском подземном переходе, а я собирала на пляже гальку, рисовала на ней красками морские звёзды, парусники, маяки и продавала в качестве сувениров отдыхающим.

Вечерами в открытой кафешке мы подсчитывали свои заработки, которых хватало на скромный ужин и бутылочку изабеллы. Об украденных деньгах мы погрустили и со временем забыли, а вот паспорт и студенческий билет очень жалко до сих пор, в этих документах остались бесценные записи, которые вряд ли мог оценить воришка.

В студенческом стоял автограф самого Пьера Ришара, который давал нам, тогдашним студентам актёрского факультета, мастер-класс во ВГИКе, а в паспорте и вовсе отметился голливудский актёр Джек Леммон, та самая Дафна из фильма «В джазе только девушки». Его я случайно поймала на Арбате, когда он приезжал на Московский кинофестиваль. Я молила его расписаться на первом, что подвернулось мне под руку, и Леммон поставил автограф в моём паспорте. Графа «семейное положение» уже была занята мужем Серёгой, а вот страничка «дети» ещё пустовала, и он вписал в неё свои имя и фамилию. Так моим первым «сыном» стала Дафна.

Страшные наводнения этого лета в разных странах, когда затопило даже пустыню в Саудовской Аравии, я видела, разумеется, только по телевизору. Из интернета узнала, что и наши территории от Сахалина до Черноморского побережья наводнение также не пощадило.

Разгул стихии в Москве наблюдала я в основном с седьмого этажа своей «башни из слоновой кости», где пряталась за компом и книгами, но иногда совершала и вылазки в мир. За полмесяца погубила два зонта, свой изящный дамский и чёрный сыновий, их выворачивало порывами ветра и ломало спицы. С обувью тоже беда: новенькие босоножки расклеились на второй день наводнений, а одно сабо на пробковой подошве сорвало с ноги и унесло быстрым потоком в реку Яузу.

Я достала с антресоли пару чёрных высоких резиновых сапог, «элегантных, как рояль», которыми мы запаслись на всю компанию года три назад перед поездкой в Венецию. Там во время потопа они хорошо себя зарекомендовали и повидали многое – морская вода выходила из каналов, и по узким улочкам у наших ног проплывали большие рыбины и каракатицы.

Но в Москве мои бывалые сапоги не справлялись с ситуацией. В некоторых местах в районе ВДНХ воды на улицах было выше колена, сапоги моментально наполнялись, из спасительных превращаясь в обузу – по литровой бутылке на каждой ноге, я шагу не могла ступить.

Москвичи то и дело выкладывали в соцсети ролики с пугающими видео из разных концов города. Легковые машины затоплены по самые стёкла, одна из них утонула почти целиком в тоннеле, и водителю пришлось выплывать из салона под водой, как Джеку из каюты «Титаника».

Вот велосипедист едет в центре Москвы по колено в воде, натыкается колесом на что-то подводное, падает и уходит в поток вместе с велосипедом по самый шлем.

При спуске на станцию метро «Ботанический сад» громыхал настоящий водопад, ступеньки превратились в крутые горные пороги, пассажиры в испуге жались к стенам, и только усердная тётенька, работница метрополитена, невозмутимо гоняла веником, как шкодливых котят, бурные потоки в ливнесток.

Наши городские службы вообще молодцы. Что им снег, что им зной, что им дождик проливной, когда есть утверждённый график. Работник поливальной машины в страшный ливень упрямо орошал из шланга кусты и газоны.

Едем в маршрутке в сторону проспекта Мира, за окнами слева и справа волны и брызги, мы будто на прогулочном катере. Причаливаем к остановке, дверь маршрутки отъезжает, и салон стремительно наполняется водой с улицы по самую щиколотку. Высаживаться пассажирам приходится прямо в озеро, маленьких детей закидывают на плечи, как рюкзаки, взрослые ругаются и причитают, жизнерадостная молодёжь хохочет.

Мимо нас бредёт по пояс в воде лохматый парень, тянет за собой, будто рикша, надувной матрас, на котором восседают девушка под зонтиком и серая кошка. Весёлый пассажир маршрутки кричит ему:
– Эй, дед Мазай, до метро не подбросишь?

В тот день я намеревалась поехать в сад «Эрмитаж», где летом на открытой эстраде играют джаз. Сад «Эрмитаж» – одно из моих любимых мест, мы часто гуляли в том саду с моим сыном Стёпой, когда тот был маленьким. Летом там классная детская площадка и большая клетка с птицами, зимой – каток.

В «Эрмитаже» сын впервые встал на коньки, взятые напрокат. Но на его маленькую ножку подошли только фигурные с зубчиками. Я и сама катаюсь кое-как, держась за бортик, но пыталась научить его хотя бы азам. Независимый пятилетний Стёпа ни в какую не хотел меня слушать, учился самостоятельно, но странным манером – все два часа отмеренного времени он не скользил, а бегал по ледяным дорожкам на зубцах коньков, как балерина на пуантах. Поразительные упорство и выдержка, КПД – ноль, зато гордо вздёрнутый нос, весь в снегу от встречных сугробов…

За многие годы я наблюдала сад «Эрмитаж» в разных ипостасях, но никогда – в виде озера, в качестве объекта для дайвинга. Какой там джаз! Я представила уносимые дождевыми потоками контрабас, саксофон и смытую с эстрады блюзовую певицу в коктейльном платье с пайетками, плывущую, как диснеевская Ариэль, в сторону Москвы-реки… И передумала ехать.

Очередной сильный ливень застал меня в центре города и загнал в художественный салон-магазин. Обыкновенно в такие места не заглядывают случайные люди, это не супермаркет и даже не выставка, но тогда, по воле ливня, в салоне собралась разношёрстная публика, чтобы переждать стихию.

Поначалу все толпились в предбаннике, надеясь, что дождь вот-вот закончится и все побегут дальше по своим делам. Но небесный водопад и не думал прекращаться. Тогда заскучавший люд стал расхаживать по залам, глазея на стеллажи с красками, кистями и гипсовыми бюстами для набросков начинающих художников. Взволнованные девушки-консультанты в форменных передниках суетились между любопытствующими, отвечая на их полудетские вопросы:
– А это чё? А вон то – для чего?

Я тоже бродила у стеллажей, рассматривая акриловые краски и лаки (давно мечтала расписать старый бабушкин буфет), и нечаянно подслушала разговор двух гламурных девиц у витрины с гипсовыми головами и частями тела.

– Ну возьми ей в подарок эту башку Нефертити, – говорила одна подружка другой, – поставит на подоконник среди кактусов.
– А может, лучше этого, с пипиркой? – захихикала вторая, указывая на гипсовый античный торс. – Поставит в спальне, позлит Шамиля.
– Сколько же здесь всяких уродов! – качала головой первая. – Неужели их кто-то покупает?

Уроды стояли в рядок на полке, представляя собой гипсовые бюсты Сократа, Гомера, Сенеки, австралопитека, кроманьонца, Вольтера и нескольких советских и античных вождей.

Среди бюстов писателей я узрела старого знакомого, точно такой стоял у меня в отрочестве на книжной полке. «Простите, Алексей Максимович, – мысленно обратилась я к бюсту Горького, – каюсь, дура была молодая…»

Мой пубертатный возраст совпал с перестройкой, поэтому в мозгах была не только сексуальная революция. Над кроватью на стене висело красное знамя, снятое со здания поликлиники в октябрьские праздники. Рядом – политические и рок-н-ролльные плакаты, всякая неформальная атрибутика. А набивший оскомину с детства бюстик Горького был разрисован моей косметикой и покрыт фосфорной краской, которая напитывалась за день светом, и ночью Горький фосфоресцировал, как собака Баскервилей.

Гламурные девицы уже вовсю торговались с растерянной консультанткой салона.

– Мы берём эту руку с пальцами для колечек и браслетиков, – указывала одна из них на гипсовую кисть, – и вот эту статуэтку, но на неё должна быть приличная скидка, она же вся побитая!
– Девушки, она не побитая, – краснея, оправдывалась консультант. – Это торс танцующей менады, копия античной статуи Скопаса, она такая и должна быть!
– Мало того что у неё половина лица снесена и рук нет, так она ещё и вся в выбоинах! – возмущалась одна из девиц. – Сделайте скидку в пятьдесят процентов, и, может быть, мы её возьмём.

У тумбы с канцелярскими товарами разыгрывалась сцена иного рода.

– Даня, я сказала тебе стоять смирно и ничего здесь не трогать? А ты опять закалякал дорогой блокнот! – шумела мамочка на пятилетнего мальчика. – Мне теперь это всё оплачивать!

Даня понуро опустил белобрысую голову, уголки его рта тоже поползли вниз, в одной руке он держал изрисованный блокнот для эскизов и зарисовок, в другой – стёртый угольный карандаш.

– Молодой человек, разрешите полюбопытствовать? – обратился к малышу дядечка в панаме и бородке клинышком. – Какие интересные у вас рисунки. И давно вы занимаетесь графикой?

Даня удивлённо поднял глаза на странного дядечку и неуверенно покосился на сердитую маму.

– Давно! – нервно ответила мама. – Вот как ремонт сделали – все обои размалёваны!
– У мальчика определённо способности к рисованию, – строго сказал маме дядечка в панаме, – его непременно надо отдать в художественную школу. Это моя визитная карточка, позвоните мне в пятницу после шести.

Я пробила на кассе несколько баночек с краской, пару листов золотой потали и заметила симпатичный зонт-трость, совершенно необходимый мне, чтобы добраться до дома. Но, раскрыв его на улице, очень смутилась – это был категорически детский зонт с мультяшным зайчонком на полиэтиленовом боку. Выглядела я под ним неуместно, но выбора не оставалось.

Ну что ж, подумала я, надеюсь, прохожие не примут меня за городскую сумасшедшую, а решат, что одолжила зонтик у своей внучки… которой пока ещё нет и в помине.

Но как же я была поражена, вернувшись домой в район ВДНХ, когда приметила того самого парня с надувным матрасом. Теперь он перевозил на нём через импровизированное дождевое озеро перепуганную старушку. Я помахала ему рукой и крикнула:
– Ну ты даёшь, спасатель! Целый день здесь работаешь?
– Я – Ной! – задорно ответил парень. – Просто Ной!
– Нет, дружище, ты не просто Ной, – засмеялась я. – Ты – настоящий тимуровец!

Метаморфозы, связанные с погодой, не обошли стороной и фауну в нашем районе. У своего подъезда в палисаднике я заметила супружескую пару диких уток, очевидно, прилетевших с Яузы. Они мирно щипали травку и плавали в глубокой луже, вызывая возмущение у местных голубей.

Войдя в квартиру, я и вовсе оторопела – за моим окном на ящике кондиционера нахально сидела здоровенная чайка и сурово взирала на меня через стекло. Я растерянно кивнула ей: «Здравствуйте», – и подумала, что, наверное, не удивлюсь, если в скором будущем на светофоре у проезжей части встречу парочку пингвинов, переходящих дорогу.