Думаю, у каждого российского мужика есть истории, связанные с горячительными напитками. Не всегда их вспоминают с удовольствием, иные и вовсе имели трагические последствия. Но факт есть факт – спиртное оказывает влияние на мироощущение и восприятие жизненных ценностей.

Что удивительно, откроешь любую книгу вроде «В мире мудрых мыслей», так все великие мужья от древних греков до современников дружно обличают пьянство. «Опьянение есть добровольное сумасшествие» – Аристотель, «Водка белая, но красит нос и чернит репутацию» – Антон Чехов. Перечислять устанешь, кто только не бичевал и не обличал людей, склонных заложить за воротник. Как-то и не верится, что все эти философы и инженеры человеческих душ были сплошь трезвенниками.

Мои далёкие предки, правоверные мусульмане, хочется думать, не страдали склонностью к пьянству. Однако и кумыс, и медовуха присутствуют в национальной кухне. А когда я рос, всё обстояло как положено – ни одно застолье не обходилось без зелёного змия.

На какие только ухищрения не шли страждущие, чтобы заполучить этого самого змия. Пример с натуры из начала шестидесятых.

Увидев в окошко, как с улицы в наш двор завернул односельчанин, известный любитель горячительных напитков, мать сердито буркнула:
– А вот не дам ни капли. Тоже мне, повадились.

В деревне знали, что у моей мамы, добросердечной Рашиды-апай, всегда припасена янтарная медовуха для особых случаев. И постоянно находились желающие её отведать. Однако в этот раз мать была настроена решительно, и незваному гостю ничего не светило.

Но тот повёл себя неожиданно. Вместо того чтобы с подобострастием поздороваться, поинтересоваться здоровьем хозяев, он плюхнулся на полати и зарыдал:
– Ах, какое горе, какого человека погубили, изверги!

Мать растерялась, засуетилась, не зная, что предпринять.

– Астагафирулла (междометие, выражающее изумление), ты скажи толком, кого убили?
– Сердце щемит, разум отказывает, такая потеря, – всхлипнул нежданный гость и, не меняя жалобной интонации, попросил: – Не жалей, налей своего волшебного снадобья за упокой души несчастного.

Смерть – событие, вызывающее сочувствие. Мама не задумываясь поставила перед убитым горем односельчанином литровую банку янтарного напитка.

– Ещё раз спрашиваю: кого убили?
– Чомбе Лумбу убил, – пробормотал тот, на секунду оторвавшись от банки.

Тревога не покидала маму. Ведь в нашей деревне почти все мужики имели прозвища, а она могла и не знать их все.

Последовали уточняющие вопросы. Когда выяснилось, что горе гостя вызвано убийством африканского деятеля Патриса Лумумбы марионеточным президентом Чомбе, деревенского интернационалиста с позором прогнали на улицу. Но банка была опустошена. Если душа жаждет, простой деревенский мужик сделается ещё не таким психологом.

А вот случай, когда я, десятилетний мальчик, в 30-градусный мороз караулил на улице водку, чтобы наш пёс не осквернил её.

Отец, вчера уехавший с мужиками в соседнее село на мельницу, запаздывал. Мать беспокоилась:
– Неужели и сегодня не дошла очередь на помол, уж и продукты, наверное, заканчиваются.

Тут во дворе радостно залаял пёс, и через пару минут ввалились три мужика.

– Абдуллыч, завтра помогу пересыпать мешки в ларь, сегодня пусть постоят в чулане, – сказал сосед отцу, сдирая с усов льдинки.

Отец махнул рукой, мол, не о чем беспокоиться, и достал из дерматиновой хозяйственной сумки две бутылки «Московской» с зелёной этикеткой. В тёплой комнате они тут же покрылись белым инеем.

– Мать, собери на стол! А ты иди, укрой лошадь попоной, не дай бог застудим, – сказал отец самому молодому из троицы, моему двоюродному брату.

Пока мама расставляла немудрёную, но сытную деревенскую еду, отец возился у умывальника, а брат ухаживал за лошадью, усатый сосед в нетерпении топтался возле стола. Кажется, сосед решил немного согреть замёрзшие бутылки. Взял обе и сунул в горячую воду в чугунке на плите.

Законы физики действуют одинаково, что в лаборатории, что в башкирской глуши. Незадачливый любитель тёплой водки тут же спохватился, но было поздно, половинки бутылок с содержимым остались в чугунке.

Тут бы мне написать «немая сцена», но она была отнюдь не немой, а очень даже громкой и сопровождалась выражениями, не предназначенными для детских ушей.

После того как содержимое чугунка процедили сквозь сито для муки, набралось чуть более трёх литров спиртосодержащей жидкости, которую, перелив в эмалированную кастрюлю, передали мне. Я должен был, как часовой, охранять ценный продукт, охлаждавшийся в сугробе, дабы наш пёс Актырнак (Белый Коготь. – баш.) не подумал, будто угощение предназначено ему.

Впрочем, опасались они зря. Тот, радостно виляя хвостом, прибежал, понюхал кастрюлю, презрительно фыркнул и убежал в свою конуру. Я же топтался на морозе, время от времени проверяя озябшим пальцем, охладилось ли содержимое кастрюли до нужной температуры.

– Ну и что, вместо литра выпили три, – сказал незадачливый сосед. – Ведь количество спиртного не уменьшилось.
– Ага, вот только в животе не осталось места для супа, – пробурчал мой брат.
– Хрен поймёшь, что пили, водка – не водка, вино – не вино. Обломал ты нам удовольствие, сосед, – добавил отец.

И ещё эпизод из семидесятых. Один из знакомых, чуть моложе меня, на дух не переносит спиртное. Сначала я подумал, это связано с религиозными убеждениями, но он только посмеялся, когда я осторожно прозондировал тему.

– Да всё из-за зубов! В детстве, вплоть до окончания восьмилетки, очень мучился зубами, на стенку лез. А наша деревня была так далека от благ современной медицины, что даже роды принимали повивальные бабки. Видя мои страдания, родители давали мне самогонку, чтобы полоскал рот. Ненадолго помогало, самогон они гнали ядрёной крепости. Но с тех пор тошнит от запаха любого спиртного.

Я хорошо понимаю его. Ведь и сам вот уже более сорока лет не пью шампанское, лишь в Новый год могу позволить глоток брюта.

Дело было так. Только начав учиться в комсомольской школе в столице, мой друг и сосед по комнате Анатолий обрадовал всех известием, что за поэму о трактористе Мише Морозе, ценой жизни спасшего хлебное поле, ему присудили премию комсомола Белоруссии. К грамоте прилагалось и весьма солидное по тем временам денежное вознаграждение – на 700 с лишним рублей в 1980-м в Москве можно было ох как погулять.

Но мы же уже не зелёная молодёжь, а обременённые семьями дипломированные журналисты, поэтому не пустились во все тяжкие. Обновили гардероб лауреата, отправили посылки в его родной Гомель, ну и обошли несколько заведений общепита, не без этого.

И вот воскресным утром Анатолий, ныне известный у себя на родине поэт и журналист, сказал мне:
– Знаешь, есть у меня одно неисполненное желание, можно сказать, мечта, а может, прихоть. Понимаешь, за всю жизнь мне не довелось выпить полный бокал шампанского. Даже на собственной свадьбе, не говоря уже о новогодних застольях.

Дело в том, что в застойные времена шампанским для Нового года в провинции запасались ещё с осени, заказывая командированным в столицу.

Мечта Анатолия не являлась несбыточной – отправились в соседний гастроном и купили ящик игристого.

Первые две-три бутылки полусладкого пошли на ура. Мы, воображая себя то гусарами в парижских бистро, то дворянскими повесами на балу, наклюкались изрядно. Позже, когда в исполнении гениального Евгения Лебедева я смотрел сцену утреннего похмелья, каждой клеточкой тела понимал этого персонажа и сочувствовал ему.

Жена смеётся: лучше бы ты в своё время беленькой так отравился, как шампанским. Ну, не уверен, не уверен. В башкирском фольклоре есть такая пословица – «Не для собачьего желудка сливочное масло». Может, дело в этом.

Выпивать можно научиться, даже будучи относительно молодым. А вот искусство угощать, принимать гостей приходит с опытом.

Став главным редактором республиканского детского журнала, я с изумлением обнаружил, что на учёте в нашей первичной партийной организации состоит больше людей, чем числится в коллективе редакции. Оказывается, к нам приписаны все детские писатели-пенсионеры. И вот раз в месяц эти заслуженные аксакалы приходили, уплачивали взносы, активно обсуждали решения вышестоящих органов. Надо так надо, не мне менять заведённый порядок.

Однако спустя некоторое время я почувствовал некоторое напряжение. Корифеи вдруг резко взялись за меня. То их беспокоило уменьшение числа подписчиков, то озаботились тем, что мы мало внимания уделяем литературным кружкам в школах. С каждым разом список претензий ширился.

Когда я поделился своими тревогами с коллегой, редактором пионерской газеты, тот рассмеялся:
– Терпеливый ты человек! Я всё ждал, чем же это кончится. Твой предшественник после каждого собрания проставлялся на чаепитие. Ведь для них это своеобразный клуб общения, а какое может быть общение на трезвую голову?

Пара бутылок коньяка раз в месяц меня не разорили. Зато получил дружеское, даже, можно сказать, отеческое благорасположение патриархов башкирской литературы. Кстати, от них я услышал массу историй о чудачествах их коллег в неадекватном состоянии. Вот одна из них.

Утром, выйдя с бидоном за молоком, жена известного писателя обнаружила своего благоверного спящим на коврике на лестничной площадке. Растормошив ещё не вполне протрезвевшего мужа, женщина запричитала:
– Так это ты звонил ночью в дверь? Я ведь спрашивала, а ты не отвечал!
– Я же кивал, – обиженно сказал муж.

Как-то раз я одолжил дорогостоящий инструмент приятелю, который делал ремонт. Спустя время инструмент понадобился мне самому, я позвонил приятелю. Тот извинился и пообещал, что завтра его младший брат завезёт.
Часов в семь вечера раздался звонок на мобильный:
– Я у ваших ворот.

Брата приятеля я видел мельком несколько раз, знал, что окончил нефтяной университет, теперь трудится в каком-то НИИ.

Я вышел на улицу и не поверил глазам. За рулём внедорожника сидел молодой человек в расшитой тюбетейке и зелёном долгополом зиляне. Ну прямо служитель соборной мечети.

– Привет! Как теперь к тебе обращаться? Хазрет?

Он только ухмыльнулся.

– Здравствуйте! Не обращайте внимания, агай, это у меня вроде маскировочного халата разведчика. Вы ведь знаете, что по выходным творят на дорогах наши доблестные стражи порядка. А в таком наряде меня ещё ни разу не тормознули, разве что честь не отдают.

Ох, как у меня руки зачесались отвесить этому тридцатилетнему оболтусу подзатыльник, но сдержался. Кто я ему, если сам не понимает, чем шутит. Не хотелось бы, чтобы его выкрутасы попали в поле зрения всевышних сил. Ведь не со злым умыслом, а от дурости. Лучше уж лишиться прав, чем ещё более важного и стоящего в жизни.

Я прекрасно осознаю, что тяга человечества к запретному неистребима. Каждый волен выбирать свой путь, свой образ жизни. Поэтому свои воспоминания завершу старинной русской поговоркой: «Ест Федька с водкой редьку, ест редька с водкой Федьку».

Хочу всем Федькам и не Федькам дать один совет. Поднимая чарку, хотя бы не забудьте произнести: дай бог, не последняя!