Фёдор Круглов остановился перед кладбищенскими воротами и размашисто перекрестился. Здесь покоилась вся его родня, следовало хоть в малом соблюсти древний обычай.

Сам он уехал из деревни ещё в молодые годы и бывал лишь наездами, пока доживали свой век отец с матерью. Со дня последних похорон прошло лет двадцать пять, и вот сподобился навестить малую родину: накануне приехала дочь с семьёй, и зять Коля согласился свозить тестя за триста километров.

Ничего на кладбище не изменилось. Разве что вкопали свежие дубовые столбы, да заменили над входом старую выцветшую икону на новый образ. На Фёдора сурово смотрел лик Михаила Архангела, как бы укоряя за равнодушное отношение к последнему пристанищу родных.

– Каюсь, – пробормотал Фёдор и, виновато отведя взгляд, вошёл на территорию кладбища.

Коля замешкался, раздумывая, нужно ли и ему креститься. Потом всё же быстро сделал движение щепотью у лица, будто отмахнулся от надоевшей мухи, и прошёл за тестем.

Везде росла высокая трава, и, если бы не тропинки, выкошенные неизвестным заботливым человеком, пройти было бы очень трудно. В тени трава стояла мокрая от росы.

Фёдор неуверенно двигался среди осевших чужих холмиков, с трудом вспоминая дорогу.

Они с зятем миновали овражек, что означало верное направление. Круглов отслонил от лица ветку и замер, увидев перед собой чёрное надгробие с выгравированной фотографией человека в лётной форме. Лицо показалось знакомым, он остановился. Ошибиться Фёдор не мог, здесь и правда покоился его друг детства Лёнька-Пилот. Пробежал глазами по позолоченной надписи и опустился на деревянную скамейку рядом.

Благодушное настроение вмиг улетучилось, на душе стало муторно.

– Бать, ты в порядке? – спросил зять Коля, заглянув в посеревшее лицо тестя.
– Всё нормально. Посижу немного, и дальше двинем.

Коля покладисто кивнул и с интересом принялся разглядывать памятник.

Круглов продолжал всё так же неподвижно сидеть, облокотившись на колени. Он смотрел не мигая в одну точку перед собой, а мыслями находился отсюда далеко.

– Вот вырасту, Федька, стану военным лётчиком, – мечтал Лёнька, когда им было лет по семь. – Буду пролетать над деревней, обязательно помашу тебе крыльями.
– А если я в это время буду дома и не увижу тебя?– заволновался Федька.
– Я тебе посигналю, – заверил Лёнька.
– А разве у самолётов есть сигнал? – засомневался он и серьёзно посоветовал: – Лучше ты покружи над деревней, я пойму, что это ты, и выйду на улицу.

На том и решили.

Путь в авиаторы оказался долгим и непростым, несмотря на то что Лёнька готовился к мечте заранее. Начал с того, что первым делом спрыгнул с крыши своего дома на землю, чтобы привыкнуть к высоте. Скоро Лёньке стало и этого мало, и он придумал спрыгнуть с кирпичной трубы. Хорошо, что отчаянного мальчишку вовремя заметила мать, тётя Маруся, возившаяся в огороде. Она гналась за своим непутёвым сыном с тяпкой до самого выгона, где Лёнька юркнул в высокую крапиву в одних трусах и затаился.

Мать побоялась лезть за ним и ушла, пообещав надрать уши позже. Но когда вечером увидела красного, как варёный рак, Лёньку в водянистых волдырях, сразу сменила гнев на милость и посадила отмокать в корыте с тёплой водой. После этого случая Лёнька и получил прозвище Пилот, чем очень гордился.

Лёнька не смог поступить в военное училище с первого раза – на медкомиссии врачи вдруг обнаружили, что у него не всё в порядке со здоровьем. Но не такой характер был у Лёньки, чтобы отказаться от заветной мечты. Он поступил в автомобильный техникум и записался в аэроклуб ДОСААФ.

Как только Лёнька научился самостоятельно летать на самолёте Як-52 – не задумываясь бросил техникум. На этот раз он удачно прошёл медкомиссию и поступил в училище. Там курсант не только обучался военному ремеслу лётчика, но и принимал самое активное участие в самодеятельности, залихватски исполняя русские народные танцы. Пять лет пролетели, как реактивный самолёт над лётным полем.

Прежде чем отбыть на место дальнейшей службы, Лёнька надумал жениться. На свадьбу приехали его товарищи по училищу. Они сидели за столом в новенькой форме с лейтенантскими погонами и, обнявшись, пели о том, что «первым делом, первым делом – самолёты, ну а девушки, а девушки потом!» От их дружных голосов медленно раскачивались подвешенные под потолком модели самолётов.

А потом были Афганистан, возвращение в Союз, разлад в армии. Лёнька переобучился на вертолётчика. Началась непонятная трудная жизнь.

Последний раз они виделись, когда Фёдор приезжал на похороны матери. Лёнька уже получил полковника, на груди – боевые награды. Горячо обнялись. Но было не до разговоров, а на другой день Пилот с семьёй уехал, посигналив на прощание.

Глядя вслед машине, Фёдор невесело улыбнулся: всё-таки не забыл друг о данном в детстве обещании, исполнил, пусть и в такой форме.

Его вернул в действительность хриплый мужской голос:
– У вас закурить не найдётся?

Фёдор поднял голову. Перед ним стоял незнакомый небритый мужчина в потёртом пиджаке и резиновых сапогах, по виду ровесник. В руках он держал самодельную косу – отбитое вручную полотно блестело от росы.

– Не курю, – буркнул Фёдор.

Мужчина снял фуражку с порванным козырьком, вытер изнанкой потное лицо. Уходить он явно не собирался. Затем нахлобучил фуражку низко на глаза и спросил, проявляя прямо-таки бабское любопытство:
– Вы кто ж ему будете? Знакомый, аль как?
– Знакомый, – глухо ответил Фёдор, не собираясь откровенничать с чужим человеком.
– Тогда, думаю, вам интересно будет о нём услышать, – помолчав, сказал мужчина. – Сколько его помню, всё время пил. А я здесь почитай уже лет двадцать как живу, мы с матерью переехали сюда из ближнего зарубежья. Она померла, а я вот остался, так бобылём и живу. С работой туго, кое-чем перебиваюсь, огород там вскопать кому-нибудь или дров наколоть. Теперь вот за кладбищем присматриваю, так сказать, по собственной инициативе, а то совсем зарастёт. Одни старухи да старики остались в деревне.

Мужчина рукавом вытер лоб, тяжело вздохнул и продолжил рассказ:
– Покойный тоже с матерью жил, на этой почве и сдружились с ним. Всегда он меня угощал, не жадничал. Я-то с умом пью, а он – пока окончательно не свалится. Приезжали две его старшие сестры, стыдили, да где там, как мёртвому припарка. Пенсия-то у него хорошая была, да почти всю детям отсылал, старался их в люди вывести. А сам перебивался тем, что купил ручную машинку для вязания шерстяных носков, вязал да возил в район. Продаст – вот тебе и вино. Материну пенсию не трогал, упаси бог. О том, что был лётчиком, ни разу даже не намекнул. Да я его и в форме-то сроду не видел, наверное, не надевал, чтобы не позорить её, донашивал гражданскую одежду.

Мужчина перевёл взгляд на фотографию, невесело хмыкнул и сказал:
– А при параде я его увидел только на памятнике. Когда бываю на кладбище, всегда захожу к нему, бывает, и выпью за помин души. Дети как-то раз приезжали, благодарили, что убираю его могилку, даже бутылку поставили. Ничего, дети уважительные. Правда, жену никогда не видел, да и не знаю, есть она или нет.

Круглов слушал мужика и никак не мог поверить, что он говорит о Лёньке-Пилоте, будто это были два разных человека: Лёнька, которого он знал, и другой, окончательно спившийся человек.

– Умер-то от чего? – хрипло спросил Фёдор.

– Да глупо, – помолчав, уверенно ответил мужчина. – Ночью пошёл в соседнее село за самогоном, чтобы опохмелиться, и увидел в пруду собаку. А уже поздняя осень была, стояли заморозки, ледок тонкий, вот псина и провалилась. А он полез в ледяную воду спасать. Собаку-то спас, а себя не уберёг, простыл и за неделю убрался. Вот и подумай теперь – на черта ему сдалась эта бездомная шкура… Говоришь, нет курить-то? Ну и ладно, пошёл я тогда, мне ещё вокруг кладбища окашивать.

Фёдор не заметил, как мужчина ушёл, и снова погрузился в нерадостные мысли. «Что же с тобой произошло, друг? Как могло случиться, что ты сорвался в штопор? Что же так сломило тебя, боевого офицера? Эх, Лёнька, Лёнька, тебе и было-то всего пятьдесят. Жить да жить, ведь не у каждого мечты сбываются».

Зять Коля заметил, как у крепкого характером тестя вдруг увлажнились глаза.

– Бать, – сказал он негромко, – отдохнули, пошли к своим могилкам.

Фёдор Круглов суетливым движением, будто стесняясь, поспешно перекрестился, заложил руки за спину и уверенно зашагал по тропинке.