Котёнок сидел на вокзале, вернее, на вокзальной площади. Нынче ведь на вокзал пускают только при наличии билета, а откуда у котёнка билет? У него не было шансов. Всем некогда, все бегут, не до жалости. Хрупкий скелетик во вздыбленной шёрстке. Огромные уши и глазищи – будто приделаны от другого зверя. Голый крысиный хвост.

Но для своего возраста и печального положения чистенький, даже достойно чистенький. Любую свободную минуту посвящал тщательному вылизыванию шёрстки. Будто собирался на приём не меньше чем к английскому королю. А всё прочее время, кроме туалета, котёнок был чрезвычайно занят.

Как все провожающие, отъезжающие и встречающие, он был занят тем, что жадно, напряжённо ждал. Когда перед объявлением раздавалось «бим-бим-бом» – весь превращался в слух. Люди ждали поезд. А он ждал хозяина. А кто ищет, тот всегда найдёт.

Молодые тёплые руки зачерпнули его со скамейки – он ведь был крошечный, умещался в ладони.

– Я назову его Герман Греф, – решила девушка. Тогда время и общество были политизированы, домашних животных называли фамилиями известных общественных деятелей. Отрицательных или положительных – покажет история. Вернее, какими их изобразят победители – именно они пишут историю.
– Почему Греф? – изумился её возлюбленный.
– Когда он щурится, в нём есть весёлая хитринка. И чубчик, один в один.

Дома выяснилось, что у тёщи жестокая аллергия на шерсть. Возможно, мнимая, но молодой человек в ту пору был влюблён и доверчив. Кипение чувств, бурление свободы и юности прекрасной чистоты, и так далее.

Мы в ответе за тех, кого приручаем. И если даже подобрали на полчаса, то этим подарили надежду. Нужно пристраивать в добрые руки. В угловой квартире жила многодетная семья – но для человеческих детёнышей котёнок будет живой игрушкой. Напротив старик – отъявленный зоофоб. На первом этаже – душа-человек, но постоянно в командировках. Особо не надеясь, постучали к бабке на верхнем этаже. Через укороченную цепочку выглянул круглый, будто вытаращенный в ужасе глаз. Порскнул взглядом туда-сюда: опасности нет. Цепочка упала.

Перед ними стояла низенькая бабка, сложив руки на животе под фартуком. На живой тёплый комочек она смотрела без всякого энтузиазма. Немного оживилась после того, как молодой человек вручил ей другой, нагретый в кулаке денежный комочек. И клятвенное обещание снабжать кошачьим кормом и туалетным наполнителем всю оставшуюся жизнь. Пока смерть не разлучит их с любимой. Впрочем, кошки ведь столько не живут. Говорю же: он был юн, восторжен и не знал, что счастье может оказаться короче кошачьего носа. Особенно если живёшь в одной квартире с тёщей.

– Его зовут Герман Греф, – предупредила девушка. Она торопилась, пока бабка не опомнилась и не взвесила все плюсы и минусы. Тем временем её жених быстро разгружал сумку с дарами зоомагазина. Там были набор мисок, щёток и ковриков, меховые мышки, корытце, шампунь, когтеточка.

– Мудрёно чего-то, – не расслышала бабка. – Герман как? Грех?

Молодая пара переглянулась, фыркнула что-то насчёт оговорки по Фрейду. И что, возможно, бабка не так далека от истины – история покажет.

Скажем лишь, что впоследствии имя Герман отвалилось как атавизм, как хвостик у человека. Остался только Грех. Если ласково – Грешок, Грешочек, Грешуня. Впрочем, ласково его никто не звал, бабка не была склонна к сюсюканью.

– Будет пакостливый – верну, – крикнула она вслед.

На сём расстанемся с симпатичной молодой парой и посоветуем, чтобы она побыстрее съехала в съёмное жильё. Жаль, что любовь слепа и глуха к советам старших.

Бабка была патологически жадна. Она сразу отобрала у котёнка набор красных пластмассовых мисок. Рассудила, что оконные фиалки будут выглядеть в них гораздо лучше. А Греху грех есть из такой красоты, сойдёт консервная банка. Котёнок был доволен, потому что новенькие миски (внимание, кошковладельцы!) невыносимо воняли пластиком. А эта жестяная сохраняла дивный аромат тухлой кильки в томате.

У всякой бабки должна быть внучка – она и была. Приходящая. Внучка не любила кошек, а Грех, наоборот, внучку обожал. Заслышит шаги на первом этаже – и в прихожей влюблённо смотрит на дверь. Так что стихи «Чем меньше женщину мы любим» – с таким же успехом можно проецировать на мужчин. Мужчины, в том числе кошачьи, млеют от холодных, неприступных красавиц садистского типа. Брякаются на спину и задирают лапки: сдаюсь. Или цепенеют, как лягушки перед змеёй: о богиня, глотай меня, глотай!

– Снова твой Грех на мне, – возмущалась внучка, сбрасывая кота с колен. – Брысь! Вся юбка в шерсти, колготки в затяжках.

К слову, внучка даже на улице собирала за собою свиту домашних и бродячих кошек. У неё были духи с феромонами. Возможно, химики что-нибудь напутали с элементами при их создании. Нахимичили.

Бабка ставила чайник, внучка садилась за стол. Прежде чем поднести кусок ко рту, осторожно нюхала. Такой у неё выработался условный рефлекс. Пока в бабкиной хлебнице не заканчивался чёрствый хлеб, а в холодильнике – заветренный сыр или прогорклое масло, на потребление свежих продуктов было наложено табу. Ведь тогда придётся старые выбросить – а этого бабка не могла допустить. Всё в ней восставало против акта вандализма и святотатства.

Бабка любила тыквенную кашу и осенью закупала по дешёвке целый мешок тыкв. Раскладывала на полу – вся прихожая была как в оранжевых солнышках. Зимой перебирала тыквы, кое-где обнаруживала первые признаки смерти. Вырезала пятна – остальное в еду.

Пока доедали старые продукты – свежие успевали зачерстветь, обветриться, прогоркнуть и загнить. Таким образом, на столе никогда не было свежего. Нужно доесть и лишь потом идти в магазин, в чём проблема? – удивитесь вы. Легко сказать. Бабка просто физически не могла пройти мимо жёлтых ценников. Она ради них и ходила в магазин. Хобби пенсионеров, которые азартно охотятся по городу на уценённые товары. Потом хвастают друг перед дружкой трофеями. На улице Коммунаров сыр дешевле на тридцать процентов, а масло так вообще вполовину! В «Магните» позавчерашний батон стоит копейки, почти даром! Ничего, что без пяти минут просрочка.

– Ладно насчёт хлеба, – смирялась внучка. – В Древнем Риме, например, горячий хлеб давали только рабам. Считали, что это почти яд. Но молоко на грани скисания!
– Зато какие пышные на нём блины!

Весной бабка перебиралась на дачу – оздоровляться. Участок ей достался от мужа, номенклатурного работника средней руки. Парное молоко, дешёвые овощи и ягоды, пруд. Она купалась в линялом купальнике времён раннего брежневского застоя. Теперь и не определить, какого он был цвета. Купальник свидетельствовал о бренности бытия и скоротечности женского цветения. Когда-то ситец туго наполняли зрелые бабкины прелести. Теперь он обвис растянутыми мешочками на лоскутках груди и на заду, собранном в куриную гузку.

Кота Греха привозила с собой. Он вымахал размером с половину рыси, такой же длинноногий и поджарый. Но прищур и чубчик остались. «Грех ты мой тяжкий», – приговаривала бабка, ставя увесистую корзинку на деревянную скамью в электричке. На неё косились: божий одуванчик, какие там могут быть особые грехи? И в дороге с изумлением слышали: «Сиди, Грех, не высовывай нос. А то контролёр выгонит. Ему такие безбилетные Грехи в электричке не нужны».

– Да, Альцгеймер никого не щадит. Бабушка, вы свою остановку не пропустите? Вас точно встретят?
– Встре-етят. Догонят и ещё встретят, – бабка не ждала в этой жизни от людей ничего хорошего. Подхватывала корзину и семенила к выходу.
– Вот несчастье родным, – и пассажиры погружались в мысли. Например: никому не предугадать, что нас ждёт впереди. С ярмарки, увы, едем.

– Душегубец ты! Убивец! Сколько душ загубил!

Каждое утро бабка, выходя, вляпывалась в разложенные на крыльце ряды трофеев. Представители местной фауны – птички, лягушки, ящерки, землеройки. Кот Грех предусмотрительно сидел у заброшенной теплицы. Бабка знала, что погоня за котом ничего не даст, кроме одышки и хватания за тощую грудь. Бессильно топотала ногами и осыпала Греха проклятиями. Тот относился к ругательствам философски: отворачивался, созерцал прекрасный июньский рассвет и лукаво, по-грефовски, щурил глаза.

– Раз, два… шесть, десять! – считала она трупики, собирая их газетным фунтиком и ссыпая в ведро. – Это если помножить на месяц… А месяц на пять, с мая по октябрь… И всё это умножить на… Осподи! Когда тебя принесло на мою беду? Десять лет! Десять лет ты надо мной изгаляешься! Палач ты, злодей, как земля тебя носит!

После великой и славной охоты Грех спал в тайном месте, во сне громко храпел и постанывал. Лапы и уши у него дёргались: в грёзах он прокручивал самые сладкие моменты выслеживания, погони и нападения. Просыпался и шёл завтракать подкисшим молоком, другого у бабки не водилось.

Бабка для острастки несколько раз дёргала его за загривок. Но это уже так, последняя туча рассеянной бури.

– От тебя пользы – ноль. Ничего, кроме вреда. А вон живой и толстый, паразит. А птенцы папу-маму не дождались.

Усаживалась на крыльцо, подпиралась кулачком и задумывалась об острой, вопиющей несправедливости жизненного уклада. Она ведь и не жадная вовсе была. Нынче психоаналитики бы сказали: посттравматический синдром.

Давным-давно юная бабка поступила в техникум, а знаний маловато, спасибо хоть не отчислили. Стипендию не дали, а матери писала: «Учусь хорошо, всего вдоволь». Не решилась сказать правду. Представила, как деревенские подожмут губы: «За деньги-то дурак выучится. Эх, Паня! Тащила-тащила дочь, думала, опора будет. А эту кобылку ещё четыре года корми-пои».

Как представила, так и сжала зубы: вытерплю! Где-то подрабатывала. В день ела кривой огурчик и глазунью из двух яиц. Завтрак и ужин – чашка воды с куском сахара… Вечный сосущий голод. А организм молодой, растущий, формирующийся. Нынче бы психоаналитики сказали: время, когда в человеке закладывается физиологический и психологический фундамент. Станешь тут на всю жизнь экономной. Деньги от внучки прятала, на подарки была скупа. Всего-то связала внучкиному мужу домашний жилет, правда, уютный, тёплый и мягкий.

Бабка умерла как праведница: во сне. Пришли внучка с мужем, огляделись, прикинули. Квартира убитая, дом старый. Только продать. А ведь у неё и на книжке где-то лежит капиталец. Дед был персональный пенсионер, сама бабка в перестройку моталась с баулами в Польшу и Турцию. В те годы челноки гребли деньги лопатой.

Кот Грех сидел угрюмый и брюзгливый. К благоухающей феромонами внучке не подошёл.

– А этого куда? – спросил муж.
– В ветеринарку. Старый уже, видишь, весь седой.

Но перед уходом внучка сжалилась.

– Пускай поживёт, пока не продадим. Всё равно будем приходить, покупателям квартиру показывать.

Высыпали на газету сухой корм – лопай не хочу. Воду набрали на дно ванны – захочет, вылакает. С туалетом проблем не было: кот давно насобачился ходить в унитаз. Делал дела аккуратно. Из неисправного бачка сочилась вода, всё потихоньку смывала. Струйка тонкая – ровно настолько, чтобы не крутился счётчик.

Через две недели огласили завещание. Бабка обо всём позаботилась заранее. Сходила к нотариусу и всё узнала. Увы, в нашей стране нельзя оставлять наследство домашнему питомцу. Завещание будет признано недействительным. Бабка возвращалась от нотариуса и размышляла об острой, вопиющей несправедливости жизненного устройства. Воля умирающего – закон, разве нет? – и он жестоко попирался.

– Пролетели мы с тобой, Грех, – сообщила она дома коту. – Прямо не знаю, что делать. Грудная жаба меня по ночам душит, лекарства не помогают.

Кот спрыгнул с окна, которое для него играло роль телевизора. Вежливо потёрся об её юбку и вернулся обратно, в фиалковые заросли. Там не кончался вялотекущий мыльный сериал «Из жизни двора». В роли героев – наглые жирные голуби на карнизе, шустрые игрушечные машинки далеко внизу и люди, смешные и маленькие, как мыши. Когти у Греха сладострастно выпускались и втягивались обратно в подушечки – не терпелось подцепить хоть одного человечка.

Бабка снова пошла к нотариусу. Нельзя писать завещание на кота – хорошо. Тогда пускай наследники ухаживают за котом до его естественной кошачьей кончины. А чтобы им не пришло в голову ускорить, приблизить этот конец – оговорить детали.

Хорошо бы не травмировать кота, оставить доживать в квартире. Сколько живут кошки? Около двадцати лет. Стало быть, Греху ещё пребывать на белом свете семь лет. Вот на эти семь лет разделить сбережения. С каждым годом увеличивая сумму – чтобы был стимул всячески продлевать кошачью жизнь. А буде преставится ранее – не обессудьте, оставшиеся денежки уплывут в руки городских зоозащитников.

Кстати, бабка уже перевела им энную сумму. Взамен они должны были навещать кота, проверять условия проживания. Защищать его кровные интересы, осуществлять юридическое сопровождение.

Внучка как законная наследница первой очереди решила качнуть права и оспорить завещание. Но вести судебные тяжбы – удовольствие ниже среднего. Как говорится, замучаешься пыль глотать. Клуб зоозащитников – солидная организация, у них всё схвачено, им благоволит сам губернатор.

Они с мужем забрали Греха к себе домой – подальше от греха. Свою любовь кот переключил на внучкиного мужа. Как только тот сядет – вскочит на колени, уткнётся лбом в живот, в вязаную жилетку, – и задремлет. Жилетка вкусно пахнет бабкой. Состарился наш Грех, тьфу-тьфу, чтобы не накаркать. Стул у него в норме? Глаза прокапать… Витамины не забыла? Живот помассировать… Да чтоб я бы так жил!

Однажды внучка открыла дверь, и между ног у неё молнией шмыгнул бродячий котёнок. Он уже неделю как приблудился в их подъезде, спал за мусоропроводом. Его подкармливали на газетке. Старик зоофоб его вышвыривал из подъезда и даже раз спустил в мусоропровод. Но котёнок вцепился в железный стык и выкарабкался. И вот проник в их квартиру. Шатаясь (он был совсем маленьким), храбро направился прямиком в кухню к миске с кормом.

Грех отвлёкся от шоу «За стеклом». Мягко и тяжело спрыгнул, зашипел. Мех на нём поднялся дыбом. Он стал похож на большой мяч, а хвост – тоже на мяч, только поменьше.

– Господи, он же его порвёт! – крикнула внучка. – Самцы из семейства кошачьих убивают даже своё потомство!

Грех обнюхал маленького наглеца, зубами прикусил взъерошенный загривок… Подержал и выпустил, смущённо глядел на хозяев: что дальше-то делать с этим недоразумением? Шерсть на нём медленно опускалась, будто из надутого мяча выпускали воздух.

– Только этого не хватало, – рассердилась внучка. – Поешь, и давай, до свидания. У нас что, проходной двор? Приют?

Муж присел на корточки перед котёнком. Тот, трясясь и урча от жадности, поглощал корм (вяленые креветки, печень нежирной индейки под сырным соусом). Хруст стоял на всю кухню, и странно, что его производило такое крошечное существо. Муж пальцем погладил костлявое тельце, набитое пузцо.

– Ты кто будешь? Грех номер два? Маленький Грех? Грешок… Грешуня.