Эта история случилась во времена Горбачёва, прозванного в народе Мишей Меченым. Тогда в стране всё время что-нибудь взрывалось, стреляло, сходило с рельсов, тонуло, обрушивалось, ломалось.

А началось всё в июне, когда трёхпалубный красавец теплоход «Фридрих Энгельс» подошёл к причалу речного порта, собираясь отправиться в трёхнедельное плавание по маршруту от Калинина до Астрахани и обратно. И поначалу ничто не нарушало заведённого порядка и расписания.

Волга в Калинине не так широка, но ветру хватало и этого пространства, чтобы разгуляться. И с раннего утра на набережной плескались и хлопали флаги, усиливая и без того радостное настроение туристов, заполнявших теплоходное нутро со множеством кают, коридоров, переходов, лестниц, трапов, ведущих на верхние палубы и в трюм, к каютам второго класса. Потом заиграла бодрая музыка, теплоход, сияющий белизной, как айсберг, медленно отчалил, провожающие и отплывающие дружно замахали руками, и в воздухе повисло трепетное мелькание, как бывает, если из-под ног взлетала стая голубей.

В Калинине и Ярославле было ещё прохладно, ветрено и пасмурно, но вскоре погода изменилась. Чем дальше на юг шёл «Фридрих Энгельс», тем солнечнее становились дни, тихими – лунные ночи, шире расходились берега, на которых в сумерках горели рыбацкие костры, и дым серебряными лентами держался над водой, донося до теплохода запах горечи.

Сначала туристам Волга виделась обычной дорогой, где вместо знаков и светофоров бакены, а машины заменяют корабли, баржи и катера. Но вскоре река стала завораживать – своим простором, покоем, плавной неторопливостью, и если долго смотреть вперёд, казалось, что она вливается в тебя, волнуя сердце, словно это и не река вовсе, а текущая навстречу раздольная народная песня. И вспоминались слова, само собой напевалось: «Вот мчится тройка почтовая по Волге-матушке зимой» или «Издалека долго течёт река Волга».

Для путешественника нет ничего страшней, чем опоздать или отстать. В Ярославле их догнал актёр областного театра, пожилой мужчина, длинноволосый, в галстуке-бабочке, взошедший на теплоход с тем радостно-изумлённым и одновременно недоверчивым выражением, с каким люди, уже не надеясь, находят давно потерянную, но дорогую для себя вещь.

Актёра сразу окружили, надеясь вспомнить его в каком-нибудь кинофильме, чтобы потом можно было рассказать знакомым. И хотя вспомнить не удалось, да и причиной опоздания оказались затянувшиеся проводы в театре, это не помешало смотреть на него с удовольствием, как на своего, почти родного человека, попавшего в неприятное положение и сумевшего удачно вывернуться.

Когда потеплело и встречный ветер сделался ласковым, вечерами на корме для молодёжи стали устраивать танцы. Из динамиков неслась быстрая ритмичная музыка, вспыхивали лампы и прожектор, образуя яркое пятно, от которого во все стороны разлетались тени танцующих, и среди волжского простора всё это, наверное, выглядело как африканские пляски с бубном вокруг костра.

Но стоило выйти из освещённого круга и встать где-нибудь в стороне, как из тьмы вновь проступали берега, слышалось журчание воды у борта. Лица людей в лунном свете делались задумчивыми, а сама луна жёлто отражалась сбоку, пока шедшие от теплохода волны не настигали её, растягивая и вновь сжимая, как пружину.

Очень скоро туристы перезнакомились и почувствовали себя одной семьёй, как бывает даже с чужими людьми, оказавшимися вместе. Ревниво следили за другими проплывающими теплоходами, сравнивая со своим «Энгельсом» и находя в чужих недостатки. Вместе переживали за капитана, пожилого, крепко сбитого мужчину, в белоснежном кителе похожего на кочан капусты. От команды было известно, что это, возможно, его последний рейс, и где-то наверху, в управлении, уже решается его судьба – или в связи с пенсионным возрастом спишут вчистую на берег, или всё-таки оставят в должности.

– Должны оставить, – точно на ceмейном совете, убеждали друг друга путешественники. – Старые кадры самые надёжные. А то назначат на наш «Энгельс» какого-нибудь соплюна, того и гляди в причал или стойку моста врежемся.
– Надо бы, товарищи, от всех нас коллективное письмо написать в это самое управление и подписаться.
– Мысль дельная. Своих сдавать негоже.

В любой компании найдётся человек, который во всём видит плохое. Нашёлся такой и на теплоходе. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, какой это одинокий, неприкаянный и раздражённый человек, вечно обречённый на непонимание. Как только где-нибудь у борта собирались туристы, он подходил к ним.

– Радуетесь, да? Веселитесь, да? Подождите, скоро всё изменится. Наступит глад и мор, пойдут войны одна страшней другой. Товары из магазинов исчезнут, деньги обесценятся, буханка хлеба будет стоить дороже мотоцикла.

Высокое небо с облаками и широкая река, отражавшая это небо, навевали мысли о вечности, постоянстве, незыблемости мироустройства, о счастье, наконец, и при чём здесь брюзжание чуть ли не о конце света? При обсуждении судьбы капитана раздражённый турист, прозванный за глаза Пророком, тоже встрял:
– Ничего у вас не получится.
– Это почему?
– Времена меняются, разве не видно? Наплюют там на ваше письмо.
– Что же делать, если вы всё заранее знаете?
– А ничего. Мой совет: скупайте, пока не поздно, золото в ювелирных магазинах.

Лучшим временем на теплоходе были вечера после ужина. Все выходили гулять на палубы. С наступлением сумерек загорался свет, пронизывающий теплоход от трюма до ходового мостика, недалёк был ночной покой, только река по-прежнему жила своей рабочей жизнью. Шли навстречу чумазые буксиры и самоходные баржи, напоминавшие заводских мускулистых парней с расстёгнутыми на груди рубашками, чистенькие речные танкеры виделись спешившими куда-то по делам инженерами с зажатыми под мышкой портфелями, стремительно чертившие воду легкокрылые «Ракеты» и «Метеоры» были подобны паучкам-водомеркам, и только освещённый «Фридрих Энгельс», ставший от огней как бы выше и шире, представлял собой пришедшую на бал даму в пышном платье екатерининского времени.

Это впечатление усиливалось, когда свет зажигался и в музыкальном салоне, где на возвышении стоял белый рояль. Там собирались люди постарше. Танцевали под проигрыватель, то и дело меняя пластинки, танцы медленные и даже вальсы. В перерывах на рояле пытались играть актёр или кто-нибудь из туристов, но получалось плохо.

А теплоход всё шёл и шёл, помимо больших городов делая «зелёные» остановки. В Плёсе задержались на три часа. Соскучившиеся по воле туристы разбрелись по улицам или карабкались на высокие холмы, откуда на многие километры открывается вид на плавное течение реки, и уже совсем маленьким, почти игрушечным, казался сверху свой теплоход.

Всё вокруг было залито солнцем, когда появилась невеликая туча и прогрохотал гром. Прогрохотал он весело, а затем пролился спорый обильный дождь. Все бросились под навесы и деревья. Но туча уже свалила за реку, и над подсыхающей землёй, издающей торопливые чмокающие звуки, над дорожным асфальтом, над штабелями досок на набережной, над крышами заструился тёплый пар.

Солнце клонилось к западу, когда «Фридрих Энгельс» подал гудок сбора, и к берегу поспешили пожилые туристы, что прогуливались по улицам Плёса, а затем потянулась с холмов и молодёжь. Как в театре перед спектаклем, раздались второй и третий гудки, и когда раздался третий, самый мощный и продолжительный, вода вокруг теплохода надолго покрылась рябью.

Теплоход был готов к отплытию и уже отдал швартовы, но тут возник опоздавший – опять тот самый актёр с галстуком-бабочкой. Он тревожно забегал по дебаркадеру и был в своей беспомощности похож на выпавшего из гнезда птенца.

– Что же это такое! – кричал он, вздымая руки, видно, по привычке представляя себя на сцене. – Опять! Опять напасть на мою глупую голову.
– Давайте, дядя, прыгайте, пока не поздно, а мы подхватим, – смеялись матросы, но трап всё-таки на место вернули.

Незначительное это происшествие развеселило и взволновало многих. И вечером на палубе были слышны смех и голос самого актёра, подходившего то к одной компании туристов, то к другой.

– В следующий раз обязательно отстану в Астрахани. Такая у меня планида – отставать и догонять.

От компании к компании ходил и раздражённый Пророк, и его голос в вечерней тишине тоже был хорошо слышен.

– Какие, к лешему, перестройка и ускорение. Ускоримся скоро до того, что под откос полетим, – вещал он, и лицо его полыхало зловещим торжеством. – И теплоход этот, не смотри, что на вид крепкий, утонет, да и то не до конца. Ещё раньше все шлюзы на реке лопнут, Волга обмелеет, и будет он торчать посередине, как зашедшая в воду корова.
– Идите-ка отсюда, – гнали его. – Надоели уже.

И он обиженно отходил, с мстительной радостью говоря напоследок:
– Погодите, ещё не то будет. Вспомните меня.

Погода временами менялась, но неизменно оставалась тёплой. Проливались над Волгой летние радужные дожди, освещало её солнце, окутывали туманы, скрывали ночи. Остались позади Горький, Куйбышев и Саратов. Рассвет всегда заставал теплоход в пути. Перед большими городами по берегам всё чаще встречались сёла и деревни. Жизнь в них начиналась рано, когда туристы ещё сладко спали в своих каютах.

А в это время откуда-нибудь с холмистой высоты на теплоход уже смотрели шедшие на рыбалку мальчишки. Выплывший из утреннего тумана корабль казался им невесомо-воздушным, почти полупрозрачным, сотканным из такого же тумана и готовый вот-вот растаять. Но тут он подавал гудок, и мальчишкам верилось, что он приветствует именно их. И они с восторгом бежали по тропинкам, спускаясь к реке, где при приближении теплохода всё приходило в движение: раскачивались бакены, приподнимались и опускались, словно начинали глубоко дышать, лодки с сидящими в них сгорбленными рыбаками, и добегали до воды в тот момент, когда в берег били пущенные теплоходом волны.

Перед Волгоградом потянулись степи. По берегам росли деревья, а дальше раскинулась безлесая равнина, где ночами вспыхивали огни, словно сама степь, выпучив глаза и пронзая тьму, рассматривала плывущий теплоход. И по тому, как прерывист был свет, угадывались зажжённые костры, вокруг которых, заслоняя их, ходили люди. Днём над рекой привычно летали чайки, но на деревьях pядом с привычными воронами и галками уже появились серые и белые цапли, а однажды из заросшего тростником затона поднялась в небо пара пеликанов, похожих на древних летающих ящеров.

В Волгограде стояли почти целый день. Только перед ужином отправились дальше, и Волга, предчувствуя конец пути и встречу с морем, казалось, ускорила течение. Теплоход был ещё в границах города, когда всё произошло. На реке работал земснаряд, углублявший фарватер. «Фридрих Энгельс» проходил близко, и тут раздался взрыв.

Как потом выяснилось, замснаряд зацепил со дна мину, оставшуюся с войны, и она рванула у самой поверхности. Над водой вырос высокий столб. Поднятые волны обрушились на теплоход, и ужинавшие в это время туристы едва успели подхватить заскользившие по столам тарелки.

После секундного затишья все повскакали с мест. В это время теплоход, выполняя команды «стоп-машина» и «полный назад», замедлил ход и встал.

– Тонем, братцы, – вдруг крикнул кто-то, и, опрокидывая стулья, все бросились на палубу, оставив в одиночестве туриста-пророка, который невидяще уставился перед собой с таким выражением, словно его заставили прыгать с огромной высоты.

Выскочив, туристы столпились на палубе, продолжая кричать и спрашивая друг друга: что это – авария, подрыв, теракт? Некоторые свесились с борта, пытаясь разглядеть возможную пробоину. Не растерялся только капитан, прокричав с ходового мостика в мегафон:
– Пассажирам срочно освободить палубу и вернуться внутрь. Команде занять место у дверей.

Затем обратился к рабочим земснаряда, качавшегося на повторных, отражённых от берега волнах:
– У вас всё в порядке? Жертв нет?

Жертв, к счастью, не оказалось, только повыбивало стёкла. Волнение на теплоходе понемногу утихло. У туристов было одно общее на всех лицо – пустое от страха. Но вскоре уже послышались смешки в адрес актёра, который, собираясь, видимо, прыгать в воду и плыть к берегу, успел раздеться и теперь стоял, прижимая к груди одежду.

– Ай-я-яй, Николай Дмитриевич. Наконец-то вы решили больше не опаздывать. Всех опередили.

На этом всё и закончилось. Вдали раздались сирены, гудки, и вскоре весь берег напротив пестрел от красных, белых и зелёных автомашин, на которых спешно приехали пожарные, медики и сапёры.

Плавание «Фридриха Энгельса» продолжалось ещё почти две недели, и прошли они весело, хотя и без прежней беспечности. После случая со взрывом что-то изменилось. Нет, река не обмелела, и теплоход не утонул, но туристы приутихли. Днём, правда, бодро ходили на экскурсии, обедали в просторном ресторанном зале. Но ближе к ночи, когда темнота разделяет людей, делая их одинокими, вновь возвращались непрошеные мысли и вспоминались неприятные слова: «Погодите, ещё не то будет. Вспомните меня».

Достигнув влажно-горячей, полуазиатской Астрахани, с утвердившимся в центре белоснежным кремлём и вознёсшимся над городом ажурным собором, теплоход шёл уже в обратный путь. И всё было по-прежнему. На ходовом мостике менялись вахты. Вечерами, когда ещё гремели на корме танцы, а из салона лилась музыка вальсов, здесь, на высоте, было самое спокойное место.

В тишине, в приглушённом свете, проводили свои вахты капитан и кто-нибудь из его помощников, переговаривались со стоящим у штурвала рулевым, всматривались в реку, в огни бакенов, как вдруг впереди возникало oгромное пятно света, висевшее в воздухе и отражавшееся в воде, и, приближаясь, разгоралось всё ярче и ярче, пока не проступили из него контуры встречного теплохода.

По-прежнему Волга звенела от ливней, днём искрилась на солнце, на рассвете курилась туманом, а вечерами отражала корабельные огни, лившиеся из палубных окон и трюмных иллюминаторов.

И по-прежнему несла свои широкие плавные воды. Только теперь не откликалась в душе раздольной народной песней. Сколько туристы ни вглядывались в волжские просторы, ничего не вспоминалось и не пело.

Ушли песни. И казалось, вместе с ними уходит из жизни что-то надёжное, беспечное и что-то великое, что-то очень дорогое.

От редакции. Теплоход «Фридрих Энгельс» в 2003 году вышел без пассажиров из Санкт-Петербурга в Калининград и затонул в 80 милях от берега. Подъём судна признан нецелесообразным.