Когда мне было лет девять, мама однажды взяла меня в гости к своим приятелям, у которых росли дети примерно моего возраста, мальчик и девочка.

Крошечную двушку переделали в трёхкомнатную квартирку. Нам, детям, накрыли стол в малюсенькой спальне. В гостиной рассаживались взрослые, предвкушая застолье. И вдруг из третьей комнатки, маленькой и тёмной, выползла девочка лет пятнадцати. Я подумала, что это игра такая, но по лицам гостей поняла – с ней что-то не в порядке. У девочки оказалось взрослое, даже какое-то старое лицо. И улыбка кривая.

Ползла она на руках, ноги в хлопчатобумажных колготках тянулись за ней, как варёные макаронины. Оказалось, это старшая дочь хозяев – Марина. Она страдала детским церебральным параличом и жила в специальном интернате, на выходные её иногда забирали домой.

Конечно, я тогда не знала о таком диагнозе и никогда раньше не общалась с подобными людьми. Марина говорила с трудом, будто во рту у неё вязкая и горячая каша, но глаза светились умом и добротой. Через некоторое время, съев все вкусности, мы вместе с удовольствием играли на полу в детской.

Марина привыкла к гостям и перестала стесняться, а мы начали лучше её понимать.

Интересно, что «нормальных» детей хозяев, брата и сестру, я не запомнила совсем. Зато о Марине вспоминала почти каждый день и всё время просила маму снова сходить к ней в гости. Мама объяснила, что девочка не живёт дома, для неё там нет условий. Инвалидная коляска не проходит в дверные проёмы хрущёвки. Папа носит дочку из машины на третий этаж на руках. А она уже выросла и понимает, что не очень здоровому мужчине это физически трудно.

Увы, болезнь дочери отразилась и на родителях, практически превратив их самих в инвалидов. Десять лет они с ней мучились, пока не устроили в интернат. А в шестнадцать Марина поставила условие: больше не забирать её на выходные домой. Среди обычных людей ей было трудно находиться, она устала от сочувственных и одновременно любопытных взглядов соседей и друзей семьи. К тому времени Марина уже стала девушкой, стеснялась своего уродливого тела и не хотела видеть в глазах окружающих брезгливую жалость.

А в интернате, среди таких же детей, она была самой обычной. Никто никого не жалел, они просто учились, играли, хулиганили. И Марина чувствовала себя комфортно. А после выходных в родном доме ей иногда не хотелось жить.

Её мама чувствовала вину и жалость к собственному ребёнку. Каждую неделю она ездила к ней в интернат. С возрастом Марина проявила совершенно взрослую твёрдость и попросила мать навещать её как можно реже. Так она прожила в интернате пять лет, не приезжая домой и почти не встречаясь с близкими. В двадцать лет её не стало.

А я всю жизнь помню эту несчастную девочку, старческий мудрый взгляд на детском лице. Она была очень умной, начитанной, только абсолютно беспомощной в быту.

Сейчас мне много лет, целая жизнь прошла. А ДЦП так и не научились лечить. Как, впрочем, и многие другие болезни – рак, сахарный диабет, высокое давление… Конечно, мы принимаем таблетки и этим продлеваем себе жизнь, да только качество её не всегда улучшается.