СВЕЖИЙ НОМЕР ТОЛЬКО В МОЕЙ СЕМЬЕ Действующие лица Иван Агапов: Сегодня нельзя совершить нераскрываемое преступление
Иван Агапов: Сегодня нельзя совершить нераскрываемое преступление
19.12.2022 16:04
АгаповОн называет себя абсолютным интровертом, то есть человеком замкнутым и предпочитающим уединение. При этом Иван Агапов – востребованный театральный и киноактёр. Возможно ли такое сочетание? Ведь профессия артиста протекает в гуще события и нескончаемом общении – с коллегами, зрителями. Выяснилось – возможно! И собеседником Иван Валерьевич оказался замечательным. Кстати, накануне нашей встречи он как раз находился в гуще события – снимался в очередной серии «Балабола». Причём съёмка получилась экстремальной – актёру пришлось висеть высоко над землёй.

– Неожиданно для вашего персонажа – эксперта-криминалиста Брумеля. Я вообще привыкла видеть вас в спокойных ролях.
– Да и тут вроде спокойная роль. Это седьмой сезон «Балабола». Но, если честно, не ожидал я, что сценаристы бросят моего Брумеля в такую передрягу.

– Значит, верят в потенциал вашего героя.
– Главное, чтобы они в меня верили. (Смеётся.) И чтобы ожидания сценаристов совпадали с моими возможностями. А я боюсь высоты, поэтому вчерашний сюжетный поворот стал для меня… неожиданностью. Сталкиваться с таким экстримом на площадке мне раньше как-то не доводилось. Видимо, пришло время получать новый опыт. Летом меня, например, топили в бассейне, то есть, конечно, моего персонажа. А водная стихия тоже не относится к числу моих любимых, поскольку я в детстве тонул. В общем, и тут пришлось потерпеть. Но что делать – профессия требует!

– Вы рассказывали, что на сцену впервые вышли в пионерском лагере. Наверное, в качестве конферансье?
– Ну, в школе я тоже что-то такое иногда изображал, но лишь в масштабе класса. А вот в пионерском лагере размах был уже о-го-го! Лагерь был от Госстроя СССР, там мама работала. Вышел я тогда на сцену как ведущий концерта. Потом стал капитаном команды КВН, помогал в проведении патриотических мероприятий. Сохранилась фотография, сделанная на торжественной линейке 22 июня: школьники стоят у памятника павшим в Великой Отечественной, все в пионерских галстуках, я – на первом плане с какими-то листками бумаги в руках. Что-то, видимо, читал или декламировал.

– Видела я одну вашу детскую фотографию – такой скромный домашний мальчик! Сразу ясно, что ребёнок в бурной дворовой жизни не участвует, в подворотнях с дружками не покуривает, в футбол не гоняет. Или ошибаюсь?
– Не ошибаетесь. Мои родители разошлись, я отца толком и не видел, а рос под присмотром дедушки и бабушки. Жил у них. Причём это не родные дедушка и бабушка, а очень дальние родственники, седьмая вода на киселе. Своих детей у них не было, и я стал для стариков светом в окошке, они во мне души не чаяли, пылинки сдували, баловали. Тогда, помню, впервые в магазинах появился плавленый шоколадный сыр. Я попробовал – вкусно! Так дедушка на протяжении нескольких лет меня им закармливал: раз мальчику нравится, надо покупать в необъятных количествах! В результате я этот сыр просто возненавидел. Мама много работала, поэтому навещала меня не чаще раза в неделю. Официально мы с ней были прописаны в московской коммунальной квартире – как раз через дорогу от моего родного «Ленкома». А мы с дедушкой и бабушкой жили в Измайлове. Помню, отдали они меня, действительно абсолютно домашнего ребёнка, в детский сад, который находился во дворе нашего дома. Это стало для меня такой трагедией! И вот, проведя в детсаде первый день, вернулся домой. Бабушка: «Ну, как? Понравилось тебе там?» «Бабушка, а правда, что ты старая…» – и употребил ну очень неприличное слово. «Боже мой! Где ты это услышал?» – «Меня мальчики в детском саду научили». На следующий день в этот детский сад меня уже не повели. (Смеётся.) Повели в другой, который находился не так близко, но зато ведомственный, приличный… А в школе я был такой… идейный хулиган. Драться не дрался, но за правду, за справедливость боролся. Мне потом в школьной характеристике написали: «Может нагрубить, но в содеянном раскаивается». (Смеётся.)



– Вы ведь ещё школьником стали играть в Московском молодёжном театре под руководством Вячеслава Спесивцева?
– Это случилось, когда я учился уже в другой школе. Умерла бабушка, потом умер дедушка. Мы с мамой вместо коммуналки получили двухкомнатную квартиру в Отрадном. Это и сейчас отдалённый район Москвы, а тогда!.. В школу я ходил в резиновых сапогах, потому что везде – стройка, грязь. Впрочем, в школе считался редким гостем, поскольку уже занимался у Спесивцева. Учительница математики прямо говорила: «У Агапова академический пробел с шестого класса», – то есть дроби я ещё знал, но дальше – чистый лист! И однажды, когда с учёбой было совсем плохо, а предстояло сдавать экзамен, я набрался наглости и пригласил на спектакль директора школы. Директоршу. А она была… комиссарша такая, в кожаном пиджаке, с «пучком» на голове. И очень хороший педагог. Историю преподавала. Сходила, посмотрела спектакль. Потом сижу на уроке, открывается дверь, входит «комиссарша» с красными гвоздиками, кладёт цветы мне на парту и говорит: «Победителю ученику от побеждённого учителя!» (Смеётся.)

– Признайтесь: наверное, и в те годы у театрального служебного входа поджидали поклонницы? Хотя у вас другое амплуа…
– Ну что вы. Никогда поклонницы меня не поджидали. Вы правильно сказали – другое амплуа. Все первые роли у меня были такие… характерные и легкомысленные. И в институте, и в театре. Лишь недавно, как говорится, на старости лет, Андрей Алексеевич Соколов предложил мне сыграть романтического героя в его спектакле «ЛюБоль». (Смеётся.) Это, кстати, самая свежая премьера «Ленкома Марка Захарова» и режиссёрский дебют Андрея Алексеевича на родной сцене.

– Журналисты часто задают вам вопросы о знаменитых и, к сожалению, ушедших из жизни актёрах «Ленкома», с которыми довелось работать и общаться, – о Леонове, Абдулове, Янковском… И ни разу не спрашивали о легендарных актрисах. Например, о Пельтцер.
– Моим первым спектаклем в нашем театре была «Поминальная молитва». Я играл студента Перчика, а Татьяна Ивановна – Берту, маму Менахема, персонажа Александра Гавриловича Абдулова. Я даже успел с ней, уже очень старенькой, несколько раз съездить на гастроли. Помню одну такую поездку. Мы были в Питере и там отмечали день рождения Абдулова. Питерские друзья Александра Гавриловича организовали по этому случаю большое празднество: после спектакля к служебному входу театра подогнали запряжённые лошадьми кареты, пролётки – тогда только-только пошла мода на всё такое. Гостям именинника предстояло такой кавалькадой отправиться в кафе, где был накрыт стол. И Александр Гаврилович подошёл к Пельтцер: «Татьяна Ивановна, у меня день рождения, может, хотя бы на часок присоединитесь? Выпьем рюмочку-другую, отметим». – «Сашенька, я уже не в том возрасте, когда мужчина предлагает, а ты отказываешься. Конечно, поедем! И не на часок, и выпьем не рюмочку–другую!..» То есть чувство юмора у неё оставалось на высоте даже в эти преклонные годы. И вот уселись в эти пролётки знаменитые артисты «Ленкома» – и по вечернему Питеру! Получилось очень эффектно. И кафе, где потом сидели, было какое-то необычное – стеклянное, всё обклеенное большими фотографиями виновника торжества и цифрами «37». Александру Гавриловичу тогда исполнилось тридцать семь. Кстати, мы с ним родились в один день, но он старше на двенадцать лет.

– Какая всё же замечательная у вас профессия! Дарит море впечатлений, и всегда есть что рассказать.
– Ну, конечно, она даёт возможность путешествовать и окунуться в разные… обстоятельства. Когда бы я ещё повисел на уровне третьего этажа, а вот вчера на съёмках довелось. (Смеётся.) Профессия даёт возможность общаться с интересными людьми. Я вообще по природе человек не очень компанейский, а тут, когда изо дня в день с людьми – то в театре, то на съёмочной площадке, – начинаешь получать удовольствие от общения. Появляются друзья-товарищи со схожими интересами. Сейчас вот очередной сезон «Балабола» снимаем, с Вадимом Андреевым, который играет там одну из центральных ролей. Встречаемся с ним как лучшие друзья. Вчера он меня увидел: «О, какие люди на площадке!» Так же с Костей Юшкевичем, «балаболом». Он ведь у нас в театре когда-то работал, учился, как и я, у Марка Анатольевича Захарова.



– С женой Светланой, наверное, тоже познакомились на съёмочной площадке, ведь она – режиссёр и сценарист?
– Нет, мы познакомились в театре, в котором я начинал. Светлана там работала. У нас были общие друзья. Когда я надумал писать сценарий о проводниках на железной дороге, она стала мне помогать. Нашлись продюсеры, якобы готовые снять фильм по этому сценарию, но потом началась чехарда. Продюсеры (оказалось, просто авантюристы) решили, что Света на меня плохо влияет, и её уволили. Сценарий так и остался на бумаге, до сих пор лежит в столе. У меня были связи в кинематографических кругах, и я похлопотал, чтобы Свете нашли работу в кино. Образование у неё подходящее – Литинститут и режиссёрский факультет ВГИКа. Некоторое время так и продолжалось: мы жили, развивались параллельно, когда мне была нужна её помощь, Света помогала, а когда ей требовалось моё участие, я старался идти навстречу. Потом пришло понимание, что мы – люди родные. К моменту свадьбы мы уже некоторое время жили вместе, поэтому поход в загс оказался, скажем так, просто юридическим оформлением отношений. Да и свадебного пышного торжества никакого не было. Зато вот уже много лет мы вместе.

– Вас с женой объединяет ещё и любовь к животным. Кто у вас сегодня в питомцах?
– Был период, когда у нас было всякой твари по паре: кошка, кот, собака и пёс. И они вчетвером как-то уживались. Причём жили гораздо дружнее, когда мы дома отсутствовали. А когда приходили – те начинали бороться за хозяйское внимание. Но сегодня этих питомцев, увы, уже нет. Но Света в этом деле не даёт мне расслабиться. У неё на даче сейчас кошек – штук тридцать. Вот, четырёх котят временно откомандировали ко мне в Москву: там у кошек приключилась какая-то инфекция, жена попросила увезти малышей, чтоб заразу не подцепили. Но это не всё. Некоторое время назад Света куда-то ехала, увидела – щенок по дороге мечется, и она, конечно, его забрала. Щенок очень быстро вырос в огромного дворового пса, и сейчас он уже мечется не по проезжей части, а по нашему участку. Как говорил сын одних моих знакомых, «меня в школе не любят, потому что я слишком бодрый». И вот этот пёс какой-то – ну уж слишком бодрый! (Смеётся.)

– Теперь о проводниках, о которых вы писали сценарий, а жена вам помогала. В годы учёбы в ГИТИСе вы и другие студенты в летние каникулы работали как раз проводниками в поездах дальнего следования. Верно?
– Да-да. Нам придумали такой «стройотряд». И я как раз по воспоминаниям о тех поездках написал сценарий. Это было время единого могучего Советского Союза. Мы ездили в Батуми, Цхалтубо, Нальчик… У нас были южные рейсы. В те годы, что греха таить, достать билеты было трудно. И мы «зайцев»-безбилетников возили, прочие мелкие шалости себе позволяли. Между прочим, они приносили студентам весьма приличный доход. Опять же, общение с народом. Такие колоритные пассажиры встречались! И в плацкартных, и в купейных. И от поезда люди отставали, и другие приключения случались. Впечатлений, конечно, море. У меня в одном вагоне висел электрический щит, который не ломался, на нём было написано: «Лондон, 1926 год». Я щитом гордился: вот какая техника ещё в рейсы ходит! Обо всём этом я и написал, по-моему, совсем не скучно. Там, в сценарии – конец восьмидесятых, студенты ГИТИСа работают проводниками, калейдоскоп лиц, событий!.. Не так давно показывал написанное одному хорошему продюсеру, он сказал, что для молодёжных каналов это слишком интеллигентно, а для федеральных – слишком молодёжно. Пока – так. Но – может быть, когда-нибудь…

– Вы ведь и сейчас много ездите – съёмки, гастроли. Дорога по-прежнему дарит яркие впечатления?
– Не без этого. Сейчас часто снимают в Ярославле, и недавно ехал я из этого города. Съёмка закончилась очень поздно, а утром меня уже ждала работа в Москве. Поэтому выбора, каким поездом возвращаться, уже не оставалось. Зашёл в вагон, вдохнул и подумал: да-а-а, чувствуется, что люди едут от Читы! Захожу в купе, там сидят два представителя Средней Азии в трениках и почему-то с голыми торсами. А между ними два мешка, как мне показалось, с семечками. Уж не знаю, может, это были вовсе не семечки. Один из мужчин сразу занервничал: «Э-э-э, мабилный ест? Дай! Звонить надо». Дал, но потом забеспокоился: вдруг он сейчас по моему телефону договаривается о чём-нибудь противозаконном, и буду я потом фигурировать в полицейских протоколах… Но всё обошлось. (Смеётся.)



– О «полицейских протоколах» вы знаете как актёр. А в реальности жизнь сталкивала вас с правоохранительными органами?
– Бог миловал. Но меня как исполнителя роли эксперта-криминалиста в «Балаболе» водили, например, в научную лабораторию при Следственном комитете, и там я убедился, что сейчас практически нельзя совершить нераскрываемое преступление. Представляете, теперь по запаху можно идентифицировать человека, по рубашке, которая несколько лет где-то пролежала! Можно определить генетическое родство по кости, пролежавшей в земле много лет! Сейчас технологии, конечно, шагнули вперёд. Однако – технологии технологиями, но главное – люди, которые должны любить своё дело. А там именно такие и работают. Хотя их обычный трудовой день выглядит, может, не так эффектно, как показывают в кино.

– Приближаются новогодние праздники. В молодости актёры часто на них подрабатывают – «морозят» на ёлках, которые идут одна за другой. Короче – время это денежное, но тяжёлое. Вам доводилось быть Дедом Морозом?
– Именно на ёлках я не работал. Но был спектакль «Бременские музыканты», который долго и мучительно шёл у нас в театре. Мучительно, потому что мы его играли по четыре раза в день. Люди звонили на служебный вход: «Театр? А какие у вас сегодня сеансы?» А «сеансы» у нас были в десять, тринадцать, шестнадцать и девятнадцать. Потом этот спектакль с репертуара сняли, но его выкупил Александр Гаврилович Абдулов, он тогда попутно занимался предпринимательством. Ну, Александр Гаврилович вообще всем занимался в этой жизни. И мы «Музыкантов» катали по городам и весям, странам ближнего и дальнего зарубежья. Так же играли по четыре раза в день. И когда я слышу «Ничего на свете лучше не-е-е-ету» – вздрагиваю! Наверное, так же как вздрагивают от слова «ёлки» те, кто сорок раз за новогоднюю неделю выходил в образе Деда Мороза. (Смеётся.)

Расспрашивала
Марина БОЙКОВА
Фото из архива Московского театра «Ленком Марка Захарова»

Опубликовано в №49, декабрь 2022 года