Однажды в канун Нового года мы с мужем гостили у моей подруги. Во время застолья та призналась, что грезит о новой дорогой машине и отпуске на Лазурном берегу. Какие всё-таки у людей разные желания, подумала я. Мы тогда мечтали совсем о другом – ещё об одном ребёнке. Всегда хотела большую семью, такая картинка с детства засела в голове.

Когда мы с Димой встретились, у каждого за плечами были неудачный брак и тяжёлый развод. У меня от первого союза осталась дочь, у него – сын, который жил с матерью. Потом появился общий ребёнок – весёлый мальчишка по имени Федя. И спустя несколько лет нам захотелось ещё одного малыша. К сожалению, выносить самой не получилось – после неудачной беременности врачи запретили рожать. Но от своей мечты мы не отказались – решили взять ребёнка из детского дома.

Кстати, я сразу после школы, в отличие от одноклассников, не пошла в вуз, а устроилась работать педагогом-организатором в детский приют. И ещё тогда, помнится, предлагала маме – мы жили вместе – взять оттуда ребёнка. Но она возразила: «Гены!»

А вот с Димой мы оказались на одной волне. Окончили школу приёмных родителей. Специалисты сказали, что мы психологически готовы к усыновлению, справимся. Я не вылезала с сайта, где размещали информацию о мальчиках и девочках, которых можно забрать из детских домов.

В то время я была, конечно, немного не в себе – ни о чём другом говорить не могла. Несколько лет спустя близкая подруга призналась, что в тот период ей порой хотелось посильнее стукнуть меня, чтобы я хоть на время «сменила пластинку». Без конца слушать о детских домах, брошенных детях и тонкостях усыновления невыносимо. Спасибо, что она всё это выдержала и ни разу меня не оборвала. Я постоянно чувствовала её поддержку.

В итоге мы с Димой взяли из дома малютки небольшого провинциального городка восьмимесячную девочку, сразу после рождения оставленную в роддоме матерью-наркоманкой. По документам крошку звали Алисой, но мы сразу стали называть её Аней.

Малышка была очень нездоровой. На собеседовании директор дома малютки вручил нам лист, с двух сторон исписанный диагнозами. Девочка сильно мучилась ещё внутриутробно – подозревали контакты родителей, связанные с ВИЧ, гепатитом, туберкулёзом. Косоглазие – самое лёгкое и невинное среди страшных диагнозов.

В доме малютки Аню считали глухой – она вообще ни на что не реагировала. Руководство детского дома разрешило свозить её на приём к хорошему психоневрологу. Врач изо всех сил трясла над ухом малышки погремушками, но на звук та не поворачивалась.

Доктор посмотрела на меня и спросила: «Зачем вам это нужно? – и добавила: – Этот ребёнок – не вариант». И я разревелась прямо в кабинете. Сердце подсказывало, что это моё, моя доченька. Тогда врач предложила попробовать ещё раз, и тут случилось чудо – Аня, словно услышав мои мольбы, повернула голову на звук.

Я думала, что взять ребёнка легче, чем снова рожать самой. Ничего подобного – в психологическом плане это были самые настоящие роды. Я принимала решение три дня – утром вставала с твёрдым намерением взять девочку, а в обед снова сомневалась и плакала.

У Димы же никаких колебаний не было. Увидев её фото на сайте, сразу воскликнул: «Ой, какая страшненькая, хорошенькая!» А в доме малютки заявил: «Как же мы оставим её тут одну, никому не нужную?» Видя мои метания, говорил: «Ну чего ты боишься? Справимся! Нас же двое».

Я и сама понимала, что, если мы не заберём эту несчастную девочку домой, она, скорее всего, погибнет. Из-за неврологических проблем Аня в восемь месяцев не могла глотать даже жидкую пищу, у неё был сильный недобор веса и роста. Как следствие, ребёнок заметно отставал в развитии. В итоге я решила – берём! И сразу в душе наступили мир и покой.

Мы имели право поменять дочке не только имя, но и дату рождения. Она родилась 13 декабря. У меня день рождения тоже 13-го. И именно 13 декабря мы с мужем поженились. Так что дата рождения Ани для нашей семьи символична, поэтому мы оставили всё как есть.

Забавно отреагировал на появление Ани наш сын Федя. Когда мы принесли её домой, он спросил:
– Это кто?
– Это Аня. Она будет жить у нас, – ответили мы с мужем.
– А она что, болеет? – поинтересовался сын.
– Ну, пока болеет. Но скоро выздоровеет, – пояснили мы.
– А-а-а. Ну ладно, – произнёс Федя и пошёл дальше крутить свои любимые шурупы.

Правда, первые три дня после появления дочки он тоже пожелал пить из бутылочки, сосать пустышку, лежать закутанным в полотенце после купания и сидеть в манеже. Всё это мы с ним проделывали – не спорили, не возражали. Но вскоре он понял, что пить из бутылочки не очень удобно, быть запелёнатым – скучно, не убежишь, да и в манеже неинтересно – места мало.

В первые месяцы жизни с Аней основной проблемой стало питание. Любую еду дочка срыгивала, в желудок не попадало ничего. От отчаяния и бессилия я готова была сдаться. Но однажды меня осенило – я нашла кормящую маму и стала покупать у неё сцеженное молоко. Пипеткой мы закапывали его Ане в рот. Девочка на глазах начала меняться – подросла, округлилась, порозовела.

Ещё одной трудностью оказались врачи. Казалось бы, они должны поддерживать приёмных родителей. Но чего мы только от них не выслушали! Самым мягким было: «Из неё ничего хорошего не вырастет». А одна дама заявила, что через 10–15 лет я буду своему приёмышу носить передачи в колонию для несовершеннолетних.

Первые годы мы с Аней не вылезали из больниц. Постоянно сдавали анализы на ВИЧ, гепатит и прочие «прелести». Слава богу, все анализы оказались отрицательными.
Муж недавно признался: «Именно такую девочку я и хотел».

Несмотря на все наши усилия, Аня, конечно, заметно отстаёт в развитии. В два года плохо понимала речь, не могла нормально ходить, постоянно падала. Врачи говорили, что проблема – в незрелом мозжечке. Я подключила нетрадиционную медицину – китайские травы, гомеопатию. Стали возить дочку на море, ей это пошло на пользу во всех отношениях.

После удочерения многие называли меня героиней, говорили, что я молодец. А я не вижу в моём поступке ничего выдающегося – просто хотела третьего ребёнка.

Но недавно, неожиданно для себя и вопреки запретам врачей, родила четвёртого.