– Доктор, прошу, не смотрите мне в глаза, – Иван Ефремович морщится, ёрзает на стуле, тоскует, готов провалиться сквозь пол.
– Чем вы объясняете дискомфорт, когда я смотрю в глаза?
– Ах, как вы не понимаете, а ещё психотерапевт, – устало и терпеливо, как туповатому пациенту, объясняет он. – Смотреть в глаза – своего рода вуайеризм (тайное подсматривание за интимными действиями других людей. – Ред.). Это как подглядывать в дырочку, в замочную скважину, из которой сочится свет чужого жилья. Чужой души. Это, в конце концов, элементарная невоспитанность, хамство, жестокость – лезть в чужую жизнь, чужие мысли, чужие тайны. Вы же не занимаетесь, прости господи, эксгибиционизмом, не распахиваете пальто на голом теле. А тут много хуже: непрошеные взгляды обнажают совершенно голенькую беззащитную душу. Такой стриптиз, знаете ли… Да-да, именно душевный стриптиз, – радуется он удачному сравнению.

– Возьмите животных, – продолжает он с воодушевлением, – нам есть чему у них поучиться – они избегают зрительного контакта. Японцы умницы во всём – физически не переносят и считают оскорблением бесцеремонный взгляд. Ходишь среди людей, и так и тянет спросить: что вы уставились, чего в моих глазах не видали? Зырите чего, гляделки вылупили? Это же невыносимо! Всюду, всюду эти щупающие пронырливые взгляды, никуда от них не деться!

Иван Ефремович срывается на крик, на визг. Вертится, будто срывает с себя липкие щупальца чужих взглядов. Закрыл лицо руками, скрючился и зарыдал. Прорыдав, утих, высморкался в протянутую мной салфетку, вздохнул прерывисто и беспомощно, как маленький.

Иван Ефремович плачет часто и много, то бурно, то беззвучно сотрясается в плаче. Слёзы льются обильно, как вода. Поводом может служить любой пустяк: санитар не так посмотрел, жена забыла положить в передачке любимые сладости, сосед разгадал кроссворд не карандашом, а ручкой.

Чаще плачет вообще без повода. И постоянно бегает с кружечкой к кулеру в коридоре – восстанавливает водный баланс. Ходит и пьёт маленькими глоточками. Потом снова изливается слезами.

Я, его психотерапевт, напоминаю:
– Мы же с вами нашли выход из положения: уютные солнцезащитные очки – и вы «в домике». Никто не посмеет проникнуть.

Иван Ефремович вздохнул:
– Дело в том, доктор, что для подобных очков у нас неподходящий климат. Пасмурная мрачная погода держится триста шестьдесят дней в году. Будто в землю зарыли – серая земля, серое небо, серые прохожие. Жить в такую погоду не хочется, без того тошно, а тут ещё чёрные очки.

В итоге мы договариваемся, что Иван Ефремович закажет очки со стёклами насыщенного небесно-голубого цвета. Отныне никто не заглянет в его глаза, надёжно спрятанные тайники души. А вокруг будет сияние вечного разума и голубого, лазурного, сапфирового, василькового мирного чистого неба.

Ещё Иван Ефремович должен регулярно принимать статины и препараты, понижающие артериальное давление. Перепады настроения, плаксивость, пугливость и прочие симптомы эмоциональной лабильности нередко развиваются на фоне атеросклероза и гипертонической болезни.

Чудны дела твои, господи! Учёные заглянули, высветили, разложили на элементы, изучили в малейших деталях самые дальние уголки Вселенной, за миллиарды световых лет от нас. А уголки человеческого сознания до сих пор – терра инкогнита. Мягкая, тёплая плоть мозга умещается в ладони, но остаётся неизведанной тёмной материей.

Как-то раз на практике, будучи романтической студенткой, я дежурила у койки пожилого больного. Мне вдруг пришло в голову, что на моих глазах разворачивается борьба за человеческую душу – Бога с дьяволом, добра со злом. Инсульт на время выключил сознание больного. И во всей полноте обнажилась арена, поле страшного боя между светлыми и тёмными силами.

Шла битва за бессмертную душу человека. Его буквально физически разрывало. Он то метался, скрипел зубами и рычал: «Ненавижу!» – то затихал и повторял в забытьи, как спасение: «Нет, люблю, люблю, люблю». То обзывал кого-то «гадами» и «сволочами», то, уговаривая сам себя, шептал: «Нет, хорошие, милые, милые». То проклинал – то брал слова назад и просил прощения.

Было видно, что ругательства, проклятия, вся жизненная накипь лились с его языка свободно, с наслаждением, сами собой. Тогда как признания в любви давались с громадным напряжением, как тяжёлая физическая работа. Он будто преодолевал гору, даже капельки пота орошали лоб и переносицу. Ему приходилось ломать, переступать через себя, буквально выдавливать непривычные добрые слова. Как будто невидимая сила стояла за ним, руководила, заставляла через «не могу» и «не хочу» признаваться в любви.

Постепенно угрозы и ругательства слабели, таяли, а слова любви крепли. Он, как за соломинку, цеплялся за них, шептал: «Люблю, люблю, люблю, люблю» – и многократно: «Господи, спаси, Господи, спаси». Голос становился тише, лицо отстранялось, светлело, с него точно уходила тень.

Под утро он умер, успокоенный.

У меня был пациент, страдавший расстройством мышления – ментизмом. Он то ладонью хлопал себя по голове, как хозяйка, выбивающая подушку, то наклонял голову вправо и влево и тряс ею, будто пловец, вылезший из воды. Пытался излить через уши мучительную адскую мешанину в своей черепной коробке.

В одну минуту в его путаном сознании воздвигались и рушились выхваченные из памяти картины. Как в калейдоскопе, стремительно менялись музыкальные и киношные отрывки, мелькали тысячи мыслей, воспоминаний, сотни тысяч слышанных слов, эпизодов, лиц. Представляете, какая это была головокружительная пестрота и какофония?

Не выдержав, он охватывал голову руками, раскачивался и звал на помощь: «Тётя Нюра, прибери в моей голове!» Мифическая тётя Нюра – это была последняя инстанция, надежда на спасение.

Он прислушивался к чему-то, потихоньку замирал. На вопрос, что видит, отвечал: школу, длинный коридор со многими дверями. В конце коридора маячит маленькая фигурка сердитой школьной уборщицы тёти Нюры – не мифической, самой настоящей, из детства. Она ворчит, гремит вёдрами, возит шваброй. Коридор прибран и помыт тщательно, до последнего уголка и плинтуса. Как легко дышится, окна открыты настежь, гуляет сквознячок, и он с наслаждением подставляет ему лицо. И такой покой и порядок, такое умиротворение и блаженство распускаются в его расхристанной душе. Тётя Нюра, не уходи подольше!

А врачи бегут из профессии. И не упрекнёшь докторов – семьи надо чем-то кормить. Стоматологи идут в косметологи, хирурги переквалифицируются в массажистов. Однокурсница педиатр подалась в маникюрши. Знакомый акушер-гинеколог ведёт беременности и принимает роды в ветеринарной клинике. Одни собачьи роды – месячный оклад врача.

Фельдшер скорой помощи устал от вызовов бабушек на тему «Срочно приезжайте, я как-то невкусно пукнула» и устроился продавцом в магазин «Красное и белое». Зарплата от 45 тысяч. И нет бессонных ночей и тумаков от пациентов, которые срывают агрессию и неустройство жизни на врачах.

А я по ночам начала вести консультации по скайпу. Обращаются в основном женщины – они уязвимее, тоньше, эмоциональнее. Всё чаще ставлю психастению – высокий уровень тревожности.

Одна проснулась среди ночи, щёлкнула кнопкой ночника – нет света. Первая мысль: «Началось». Побежала трогать батареи. Что исчезнет дальше – тепло, вода, газ? Или в обратном порядке – газ, потом вода и тепло? Через несколько минут электричество появилось – небольшой обрыв на линии.

Другую до смерти напугало пепельно-серое облако над городом, ей показалось – в форме гриба. Переполошила весь двор. Народ подхватил детей, коляски с неходячими стариками, документы, баклажки с питьевой водой – и ринулся сбивать замки в подвале.

На дворе XXI век, третье тысячелетие. Ау, тётя Нюра, где ты со своей генеральной уборкой в наших головах?

С женщинами вообще не соскучишься. Знакомый хирург (не пластический) рассказывал, не знаю, байка это или реальный случай.

Приехали две решительно настроенные женщины из сельской местности. Сказали, у них серьёзный разговор. И выкладывают из сумки одноразовые шприцы Жане на 150 миллилитров каждый, бутылку новокаина и упаковку парафиновых свечей. И просят… увеличить обеим груди!

– Ну что вам стоит! Парафин расплавим, сделаете надрезики, и вы закачаете тут, тут и здесь! В интернете пишут, так можно. Мы деревенские, терпеливые, не пикнем.

Другая перед операцией на брюшной полости умоляла хирурга «заодно» ушить животик, сделать плоским, как у девочки. Тоже удивлялась:
– Ну доктор, что вам стоит! Всё равно ведь я буду под наркозом. Всего-то сделать вытачки с двух сторон, снизу прострочить круговую «кокетку».

Он расхохотался и только спросил, не портниха ли она?..