Дочь встречается с парнем уже полтора года. Много это или мало, я не знаю. Может, для кого-то и недостаточно, но как по мне – вполне нормальный срок, чтобы хорошо узнать друг друга.

Её избранник – контрактник, служит в спецназе, связист в составе разведывательно-диверсионной роты. Конечно, это обстоятельство с самого начала поставило определённые ограничения в общении молодых сердец. Дочь не имеет права ничего писать в соцсетях о своём парне, даже указывать, что состоит с ним в отношениях, не говоря уже о размещении фотографий. Он её сразу предупредил, что, если дело дойдёт до свадьбы, даже снимки с торжества нельзя будет обнародовать. Разумеется, жених невыездной, а значит, никакого совместного отдыха в Анталье или Абу-Даби.

Естественно, на определённом этапе их отношения стали очень близкими. Расписываться и играть свадьбу молодые собирались после того, как дочка окончит вуз, не видели смысла раньше вступать в брак. Вместе живут, когда жених возвращается из командировок. Иногда встречаться им приходится методом аврала, в разных городах.

Когда началась спецоперация, парня направили на передовую не сразу, но всё же он уехал на фронт весной. Признаюсь честно: впервые в жизни я особенно заинтересовалась, начались ли у дочки вовремя «эти дни». Они очень долго не приходили, поэтому в голову лезли определённые мысли. Но, как потом выяснилось, месячные прекратились не по причине беременности, а из-за сильного стресса и переживаний за любимого. Дочь потратила много нервов и, когда цикл восстановился, была несказанно рада. А я никогда бы не подумала, что так обрадуюсь подобным вещам, и вообще, грубо говоря, полезу человеку в трусы.

Летом парень приехал в отпуск, и они с дочкой расписались. Всё произошло так быстро, что мы даже не успели удивиться. На тот момент дочь ходила в невестах почти два года. Постоянно дожидалась любимого из командировок, ждала его почти четыре месяца с передовой СВО. За это время у парня от скоротечного рака скончался отец, и дочке пришлось самой сообщать жениху, что папа плох, а потом уже извещать и о его смерти. Будущая свекровь так и не смогла рассказать сыну, не нашла сил это сделать.

Первый раз дочка ждала жениха почти до лета. Зять уехал в зону СВО и в первый раз вышел на связь лишь через полтора месяца. Сейчас стало легче со связью, а тогда царила полная неопределённость. Мы понимали, что молодой человек мог позвонить в любой момент с незнакомого номера, поэтому пришлось брать трубку во всех случаях, даже когда звонили мошенники из «службы безопасности банка».

Любопытно, что совсем рядом с нами жили такие же люди, та же молодёжь, но, как показал опыт прошедшего года, мы обитали в разных мирах. Едва началась мобилизация, наш сосед сбежал со всем семейством. Они жили через забор. Тихо собрались, унесли всё с придомовой территории – качели, кресла, шланги, – задраили окна и двери жалюзи и убыли в неизвестном направлении. Соседу шестьдесят с небольшим, его сыну – сорок, внуки – то ли старшеклассники, то ли студенты первых курсов. Дом и участок вымер, я не видела, чтобы кто-нибудь хоть изредка приходил проверять, всё ли цело. Сосед не звонит и не пишет, хотя раньше его было слишком много – мне, закоренелому интроверту, порой приходилось трудновато. Интересно, вернётся ли? Такие обычно рано или поздно возвращаются, а потом улыбаются при встрече, будто ничего не произошло.

Мы не раз созванивались с зятем. В конце прошлого года он рассказывал, что многие мобилизованные только тренируются или находятся на вторых-третьих линиях, но не на передовой. И честно признавался: толку от «мобиков» на их направлении ещё мало. На задания бывалые ребята пока ходят старым составом. Очень надеялись, что наберут сообразительных мобилизованных и контрактникам станет проще, но легче не стало. На передовой всё те же, вдобавок появилась обязанность возиться с мобилизованными.

Самые толковые из них, кстати, как правило, старше сорока. А вот от призванной молодёжи чаще можно услышать: «А при чём тут я? Что, я должен? Когда эти тренировки кончатся, а то я уже задолбался». А вот получать большие деньги почему-то никто не задолбался.

Контрактники не понимают, чем они хуже свежего набора. Почему мой зять должен получать меньше, чем мобилизованный, который пока день-деньской сидит в лагере? Не обижали бы молодых парней, которые уже давно воюют на СВО. А ведь многие ребята обижены. Среди них немало специалистов высокого класса, натренированных профи, а по оплате их почему-то ставят ниже мобилизованных. Некоторые ребята из роты зятя уже в сердцах говорят: «Вот закончится СВО – уволюсь сразу!»

Но в целом у контрактников такая же жизнь, как и у большинства бойцов. Они говорят, что, в принципе, можно воевать и в том, что выдают, но лучше всё-таки поступать умнее. Поэтому бронежилеты и каски покупают сами, советуясь с бывалыми бойцами, в том числе из ЧВК. Разгрузку и обувь подбирают строго индивидуально, чтобы было удобно.

Дочка помогала зятю собирать аптечку, с трудом нашла гемостатические порошки и нормальные жгуты, причём не за немыслимые деньги, когда цены на эти товары резко подскочили. И мы нашему бойцу ещё в октябре отправили носки из собачьей и овечьей шерсти, спальный толстый плед из овечьей шерсти, термобельё и пару толстых свитеров. Вот только о спреях для обуви не подумали. Узнали, что эта бытовая химия, как ни странно, очень востребована в окопах. Обязательно купим и пришлём.

Недавно у меня с дочкой состоялся весьма тяжёлый и непростой разговор. Говорили о том, что она в любой момент может остаться вдовой или с инвалидом на руках. Обсуждали многие другие вещи. В конце концов, всякое может случиться, они с зятем ещё так молоды. «Мама, я его не брошу, – заявила моя девочка. – Нет, это абсолютно исключено. Он мой человек».

Честно говоря, я выдохнула с облегчением. Хорошо, значит, эту тему мы закрыли. Остаётся только молиться и надеяться, что зять вернётся домой живым и здоровым. Что мы и делаем.