Летние каникулы. За окном утро. Нам с подружкой-соседкой лет по 9–10. Вышли мы на улицу, а друзей пока не видать. Решили погулять подальше от дома и отправились к зданию поселковой конторы, окружённому зарослями цветущей сирени. По периметру небольшой площади тянутся тенистые аллеи деревьев, стоят скамейки. В центре одной аллеи белеет скромный памятник с красной звездой на могиле солдат, погибших в боях за наш посёлок в годы Великой Отечественной. Знойным летом в этом уютном зелёном уголке тихо и прохладно.

В выходные одноэтажный домик конторы заперт. Полуприкрытые шторами окна неудержимо влекли заглянуть внутрь, приплюснув нос к стеклу, – а что там? Конечно, ничего интересного не обнаружилось, кроме телефона – ни у кого в посёлке такой роскоши не было. Вот бы до него добраться, поднять тяжёлую чёрную трубку и позвонить – например, в скорую, или в милицию, или в пожарную. И услышать гудок, а потом слабый щелчок и далёкий голос: «Алло! Говорите!»

Побродили мы вокруг конторы, потом залезли на дерево и сорвали несколько недозрелых абрикосов. Обнаружили прятавшегося в кустарнике ежа. Покатали его по травке, уговаривая развернуться, – и вдруг обе одновременно увидели рядом с ёжиком аккуратно свернутую красноватую бумажку.

Батюшки, да это же 10 рублей! Червонец – бешеные деньги на тот момент. На них в 70-е годы можно было прожить неделю – нет, даже месяц. Посчитайте сами: хлеб – 14 копеек, молоко в треугольном пакетике – 16 копеек, мороженое – 15 копеек, любимый шоколадный батончик – 55 копеек, колбаса – 2 рубля за килограмм, хек – 50 копеек. Мы часто бегали в магазин, поэтому цены прекрасно знали.

Радости нашей не было границ. Мы внезапно ощутили себя сказочно богатыми. И первым делом решили найденную десятку разменять, а заодно удостовериться, что она не фальшивая. В магазине продавщица без вопросов, подозрений и колебаний забрала купюру и выдала нам две пятёрки. Зажав их в кулачках, мы отправились домой.

Но дома не сиделось – хотелось немедленно кому-нибудь рассказать о нашем невероятном везении. Родители на работе, а друзья-подружки – вот они, вышли, собираются на крылечке. Ну, мы и поделились своим счастьем. А ребята тут же помчались сообщить сногсшибательную новость остальным: Райка с Шуркой червонец нашли! Место находки никто не уточнял – какая разница? Главное – неожиданная удача и её цена: по пятёрочке на каждую. А это тоже очень приличная сумма – девять банок сгущёнки, ещё и на булочку останется.

Одному из мальчишек постарше понадобилось зайти домой. Поднимаясь по лестнице, он рассказал новость соседке тёте Клаве, собиравшейся на работу. А та, на минутку задумавшись, заявила, что это её десятка, которую она вчера дала дочке Людке вместе со списком продуктов и которую та, зараза безмозглая и безрукая, потеряла.

Тётя Клава тут же вернулась в квартиру – разбираться с Людкой, а Витька помчался к нам – сообщить, что это вовсе не наш червонец. Но мы-то с Раей тоже не дурочки и помним, что вчера с Людкой дотемна играли и о потере она ничего не говорила. А пережить такое без слёз невозможно, тем более что неизвестно, как отреагируют родители. Уж Людку-то мать точно отлупит, как пить дать.

У тёти Клавы четверо детей, а своего отца никто из них не помнит. В ответ на вопрос о муже она виртуозно матюгается. Старшая, Олька, уже старая – учится в городе. Младшая, Светка, вся в соплях и постоянно обкаканная, тоже учится, только ходить – на кривых ножках.

За Светкой смотрят сёстры и брат, потому что мать работает дояркой. Встаёт в четыре утра и бежит на ферму коров доить; к двенадцати мчится домой, чтобы приготовить обед, помыть и переодеть Светку, постирать, наспех перекусить, а там уже и на вечернюю дойку пора. Потом – в огород. А в выходной – на стройку: решила построить небольшой домик, тесно впятером в двухкомнатной совхозной квартирке.

Тётя Клава известная грубиянка, но во всём остальном – женщина правильная. Пьяниц презирает, и сама не пьёт ни грамма. Начальству говорит правду прямо в глаза. Обещает удавить Ольку собственными руками, если та в подоле принесёт. Бога отрицает очень злобно и категорически, обвиняя его в своей «собачьей жизни».

Оставшись в одиночестве, мы с Райкой играли на детской площадке в классики. Наши пятёрочки были надёжно спрятаны дома, в девичьих шкатулочках для сокровищ, где хранились заветные записки с предложениями дружбы от одноклассников, бусинки, монетки, железное колечко с камушком, полузасохший лак, клипса без пары и прочие ценности детства.

И вдруг мы увидели, что к нам пожаловала целая процессия. Во главе на всех парах неслась тётя Клава, волоча за собой упиравшуюся и ревевшую Людку; их обступила толпа детворы из окрестных дворов. В глазах одних пылало злорадство, в других светилась жалость.

– Девчата, это моя десятка! Вот эта раззява потеряла! Скажи, Людка! – мать вытолкнула вперёд зарёванную дочку.
– А где она её потеряла? – тихонько пискнула Райка и искоса глянула на меня.
– Да! Где? – поддержала я подружку.

Общественность основательно давила числом присутствующих и буравила нас глазами.

– А вы где нашли? – пошла в наступление тётя Клава.
– Возле конторы, – в один голос признались мы.
– Ну, правильно! Там она её и выронила! – выкрикнула тётя Клава и толкнула дочь. – Так мне и сказала: посеяла возле конторы. Да, Людочка?

Девочка испуганно хлопала ресничками.

– Людка, что ты молчишь как баран? – рявкнула мать и снова тряхнула дочку. В конце концов та утвердительно кивнула.

Окинув окружающих победным взглядом, тётя Клава потребовала вернуть заработанные тяжким трудом деньги. Мы тут же принесли и отдали. Она жадно цапнула обе пятёрки, не сказав нам ни слова, – и вдруг крепко обняла и поцеловала Витьку:
– Ты ж мой золотой!

Спектакль закончился, зрители разошлись, мы с Райкой снова стали обычными смертными и включились в игру. А тётя Клава тут же метнулась в магазин и накупила целую сетку всякой всячины, даже конфет.

Вечером о произошедшем узнали родители.

– Ну и Клавка. Вот же бестия! – качая головой, произнёс отец. – Ничего, дочка, как пришло, так и ушло.

А мама сказала тихонько – но я услышала:
– Ну хоть детей побаловала.

Кстати, Витьку конфетами тётя Клава угостила, а нас с Райкой обошла, сделав вид, что не заметила.