Та беременность протекала очень странно. Словно ей всегда что-то старалось помешать: то я сильно заболела, то корова меня чуть не забодала, то ещё что-нибудь приключилось. Но я постоянно ходила в церковь. Сейчас вспоминаю: никогда не соблюдала столько постов и не молилась так много, как в том году.

И вот однажды почувствовала: всё, кажется, пора. Скорая увезла меня в роддом. Положили в палату, а ребёнок будто «передумал», видимо, решил, что лучше побудет в животе. Меня оставили на недельку-другую понаблюдать. Другие женщины рожали быстро, как на конвейере. Никого в больнице долго не держали: максимум пять дней – и всё, на выход. Врачи говорили, что в тот год бабы рожали столько, что акушеры не успевали принимать детей. Наконец и мой малыш решил, что ему пора появиться на свет. Это случилось 1 августа, в день памяти Серафима Саровского.

В тот вечер у меня отошли воды. Но живот совершенно не болел, поэтому врачи оставили в палате до утра. Однако ночью ребёнок устроил в животе такие «танцы со звёздами», что перевернулся. Словно всем говорил, что его забыли. Рожать в таком состоянии нельзя – ребёнок лежит поперёк, к тому же началось кровотечение. Меня отправили на операцию.

Когда я уже лежала на родовом столе, сделавшая укол женщина спросила: «Может, вам уже хватит детей? Хотите, перевяжем там?» Ага, щас! А вдруг я ещё раз замуж выйду? Потребуется родить, вы мне что, опять всё «развяжете»? Но медсестра оказалась с юмором – мы посмеялись вместе, и я потихоньку отбыла в мир наркоза. Помню, что перед глазами поплыл потолок, – и на этом всё, больше ничего не помню.

Очнулась в палате. Из моего тела, откуда только можно, торчали трубки. Я потеряла много крови, да и наркоз, мягко скажем, здоровья не прибавил. Умножьте состояние сильного похмелья в десять раз – и поймёте, что это такое. К тому же у меня началась жуткая аллергия на плазму перелитой крови. О, как же мне было плохо! Так, наверное, рожали президентов или каких-нибудь великих людей.

Очень хотелось пить, но нельзя, есть – тем более. Спросила у врачей только одно: ребёнок жив? Мне ответили, что с малышом всё в порядке. Родилась девочка, три килограмма. Ура! Значит, не напрасно старалась, в церковь ходила.

Правда, шов зашили грубо, очень некрасиво. Но в тот момент меня это совершенно не заботило. Главное – ребёнок не умер, я тоже выкарабкалась, а шов заживёт. К слову сказать, операцию проводила заведующая отделением. Она и помогла нам с ребёнком выжить. Потом я узнала, что действовал строгий приказ медперсоналу: нельзя допустить, чтобы роженица погибла, тем более многодетная мать.

На третий день стало чуть легче, мне дали бульон. Но в одну из ночей произошло нечто удивительное. Об этом и хочу вам рассказать.

Я лежала и долго не могла заснуть. Всё прикидывала, когда же меня отпустят домой, ведь там остались четверо детей да старый дедушка, а муж постоянно на работе. Подсчитываю дни до выписки и вдруг замечаю, что вокруг стоят черти с рогами и хвостами. Так их много собралось, прямо целое собрание! Все разные и очень страшные на вид. Такого ужаса в жизни не видела.

Зачем они ко мне явились? Ведь явно не по адресу: говорят, если женщина умрёт в родах, сразу идёт в рай без проволочек. Так в честь кого такая сходка?

Бесы стояли около моей кровати, ругались и били друг друга, приговаривая что-то на своём языке. Но я почему-то их хорошо понимала. Хотя, может, это и неудивительно: всегда подозревала, что в нашем роду были ведьмы. Демоны говорили: «Зачем родился этот ребёнок? Теперь нам попадёт от начальника». Представляете, у них есть начальство! Моему ребёнку не надо было родиться, а их задача заключалась в том, чтобы этому помешать. Вот и ответ, почему беременность далась так тяжело.

Внезапно черти куда-то пропали, и всё вокруг наполнилось любовью. Нет, это была не та любовь, которую мы знаем, на земле такой нет. Даже самая сильная любовь между мужчиной и женщиной – лишь отражение, тень той любви, что разлилась вокруг. Такая любовь есть только на Небе. Думаю, это приходил Господь, потому что мне стало так хорошо, не передать никакими словами. Видимо, я мучилась не зря, и даже черти явились не просто так, всё это имело какой-то смысл. Главное, дочка родилась, мой ребёнок выжил.

Это состояние длилось недолго, и постепенно любовь стала уходить. Затем явилась какая-то женщина в красной юбке и зелёной кофте. Лица её я не видела, оно было скрыто, будто в тумане. Женщина постояла рядом и сказала: «Этот ребёнок доставит тебе большую радость, а ты станешь очень хорошей детской писательницей». И всё исчезло.

Вскоре наступило утро, но воспоминания о той невероятной неземной любви остались со мной на всю жизнь. Я даже тоскую о ней. Но мы живём на земле, поэтому должны думать о другом.

На следующую ночь, лёжа на кровати и наблюдая врачей через открытую дверь, я неожиданно увидела какую-то жуткую старуху. Испытала дикий ужас. У той уродливой женщины не было ни рук, ни ног, она просто катилась по полу, как клубок, следуя за врачами. Я удивилась: кто же это такая? И тут же откуда-то пришёл ответ: «Они приходят к тем, кто решил убить своих детей, согласившись на аборт. Старухи забирают неродившиеся детские души». И я сразу вспомнила, что тоже сделала два аборта, следовательно, отдала этому чудовищу двух детей. Пошла на это, потому что никто мне не сказал, что так поступать нельзя, что это плохо, недопустимо. Но прошлого не вернуть. Время ещё было такое – девяностые. Хотя, конечно же, это не оправдание.

Я начала молиться и со слезами просила мне показать, где сейчас находятся дети, которых я убила. И мне показали.

Увидела мрачное помещение, а в нём группами по двое сидели маленькие дети. Среди них заметила двух девочек, совершенно голых и грязных. Они играли личинками мух. Я сразу поняла, что это мои дети, как и трое оставшихся дома, как и та, что недавно родилась. Чувствовала: они настолько мои, что между ними и теми четверыми нет никакой разницы. Просто те родились, а эти – нет. Смотреть на них было страшно.

Рядом стояли черти, но детей не обижали, я поняла, что им это запрещено. Дети были слепыми, они ничего не видели. Я чувствовала ужас, но самое страшное заключалось в том, что для обитателей тех мест отсутствует понятие времени, его там просто нет. Даже те несколько минут для меня тянулись словно тысяча лет, они казались настоящей вечностью, а ведь дети там сидели очень долго. Но они не знали, что такое время, им его не дали. Точнее, я не дала, потому что время детям может дать только мать. Хотя, решившись на аборт, я была ещё некрещёной и ничего о вере не знала, правда, это ничего не отменяет.

Люди, поверьте, всё это так и есть! Нерождённые дети ждут своих матерей, чтобы спросить, почему им не нашлось места в жизни. И всем нам придётся что-то отвечать. А что вы им скажете? Что так было лучше для всех, для семьи?
Я заплакала и стала просить, чтобы моих неродившихся девочек забрали оттуда. И вдруг увидела, как за детьми пришли какие-то фигуры, одели девочек в чистые маечки и увели в другое, хорошее место. И ещё я поняла – дети на меня не обижаются. В конце девяностых ещё не висели повсюду плакаты из серии «остановись, одумайся!». Наоборот, врачи всеми силами старались быстренько спровадить женщин на аборт.

Когда я родила второго ребёнка в 1999 году, на меня смотрели как на сумасшедшую: мол, зачем рожаешь ещё одного, с голоду помрёшь! Поэтому следующего ребёнка я не осмелилась родить, показалось, что уже достаточно. Не хватило лишь слов, которые убедили бы меня отменить роковое решение, но никто их тогда не произнёс. И я сделала то, что уже не исправить, и жалею об этом всю свою жизнь.

После аборта вся моя жизнь пошла наперекосяк. Мы с мужем уже не любили друг друга. Знаете, куда уходит любовь из таких семей? Её уносят дети, которых мы убиваем. Они её забирают с собой, чтобы там, куда попадут, она пребывала с ними как напоминание о родителях. В месте, куда таких детей уводят, без любви нельзя, потому что там слишком страшно. Хотя дети ничего не видят, они связаны с нами неразрывными нитями, хотим мы того или нет. Если им плохо, значит, и нам будет не лучше, а то и хуже во сто раз.

Выписали меня на 21-й день после поступления. Это самые счастливые дни моей жизни. Я поняла, что всё в этом мире не зря. Не просто так я прошла через все испытания и страдания. А ещё я смогла увидеть и отмолить моих нерождённых девочек. Они теперь в лучшем месте, совсем не страшном, не с чертями, а с другими отмоленными душами.

Тех девочек я зову по-своему – Вербой и Травинкой. Не знаю, почему так их назвала. Наверное, потому что, когда забеременела первой, собирала вербу, а в другой раз занималась травами, составляла букеты.

Спустя несколько лет я молила показать мне, как поживают Верба и Травинка. И однажды увидела их. Одна стала такой красавицей, словно святая на иконе! Ну а вторая в точности как моя вторая дочь, только лицо более простое и доброе. Верба и Травинка шли по светлой дорожке, улыбались. Затем пропали из виду.

Сейчас ребёнку, о рождении которого так негодовали демоны, уже пятнадцать. Мне уже ясно, что эта девушка далеко пойдёт. У неё хорошая судьба, и у нас, наверное, тоже.

А я снова хочу замуж, хочу ещё родить, может, одного, а может, и пятерых – как повезёт. У моего нынешнего жениха детей нет. Непорядок в хозяйстве. А мы не любим, когда непорядок.