У моей жены есть подруга детства, Люба Чавкина. Полненькая миловидная шатенка с серыми глазами. Больше всего на свете Люба любит пить чай со сладостями и говорить. Молчание для неё – частичная смерть. Она так и формулирует. Например, мне:
– Ты чайник поставил? Поставил, спрашиваю? Чего молчишь? Не молчи, помрёшь.

Или:
– Ты пастилу купил? Купил пастилу, спрашиваю? Чего молчишь? Помер, что ли?

У Любы есть муж Валя, которого почти никто не видел. Я его видел один раз мельком, когда он подвозил Любу к нам на дачу. Подвёз, тихо и вежливо поздоровался, выгрузил вещи, ещё тише и вежливее попрощался и уехал. Худенький, скорбно улыбающийся лысый мальчонка лет пятидесяти пяти. Разумеется, высококлассный программист. А кто же ещё? Не тореадор же.

Описать его внешность очень трудно. Ну, представьте себе, например, что Голлум вдруг стал не таким противным, а даже слегка симпатичным. При этом оставшись стопроцентным Голлумом. Вот вам примерный портрет Вали.

Люба его называет Страж Монитора. Иногда – Цифровым Молчуном. Валя, по словам Любы, зовёт её «ЧВК «Чайковский». Судя по всему, Валя – человек не без специфического чувства юмора. Чавкина – Любина девичья фамилия. Фамилию Цифрового Молчуна я не знаю.

До Вали у Любы был другой муж, Пётр Вихрев. Тип разудалого гармониста-сердцееда из советских фильмов. Заветная мечта доярки. Предрассветный сон комбайнёрши.

Пётр очень хотел, чтобы Люба поменяла свою, как он выражался, «физиологическую» фамилию на его «пассионарную». Но Люба ответила:
– Я не признаю брачных псевдонимов.

С Петром Вихревым Люба прожила меньше года. Пётр был уличён в измене. Кстати, с совсем не симпатичной и далеко не молодой женщиной, продавщицей комиссионного магазина где-то, кажется, в Старом Крюкове. Развелись. Люба сказала – как нормальные цивилизованные люди. То есть она назвала Петра «бл…уном-археологом», разбила его айфон об стенку и спустила половину вещей супруга в мусоропровод.

А вот с Валей всё сложилось хорошо.

– Он у меня не перечливый, как Настенька из «Морозко». Одно слово, искусственный интеллект!

Кем только Люба не работала. По образованию она экономист. Сейчас то ли в консалтинге, то ли в эквайринге, то ли ещё в каком-то халтуринге. Я эти сферы решительно не понимаю. Дровосек – понимаю, водовоз – понимаю. Эквайринг – не понимаю. И, честно говоря, не хочу понимать.

Каждое лето Люба берёт недельный отпуск и приезжает к нам на дачу. Обычно где-то в июне. Сидим на веранде, пьём чай со сладостями. Люба, быстро пережёвывая кусок торта:
– М-м-м… Вкусненько. Всё, я – женщина-жир. Ну и ладно. Вова, тебе нравятся женщины-жиры? А? Чего молчишь? Помер, что ли? Эй ты, «народ безмолвствует»? Что лучше, женщина-жир или женщина-глист? Отвечай, как перед партячейкой. Отвечай, а то ухо откушу… Шутка.
– Жир лучше.
– Правильно мыслишь, Шарапов… А клюквы в сахаре у нас нет? А? Клюква, говорю, есть у нас в сахаре? Что молчим, как в морге? Молчанки объелись?

Жена:
– Нет, Любаш, в нашем деревенском магазине клюквы в сахаре не было.
– Всё, я – женщина-скорбь! Женщина – скорбный жир! Ну конечно, откуда же ей взяться, моей любимой клюковке, в вашей здешней «Баранке-плаза».
– Нет, Любаш, у нас приличная точка – всё свежее. Видишь, торт хороший.
– Торт хороший. Но я завтра утром поеду в город. Закуплюсь глюкозяброй. Ой, закуплюсь! Я – женщина-решимость. Мармеладку передай. Вова, ты меня слышишь? Ты, Бетховен на пенсии, передай, говорю тебе в сто сорок пятый раз, мармеладку, а то глаз высосу. Шутка. Вот так. Спасибо. Что надо ответить тёте? А?
– А что надо ответить?
– Что? Я – женщина-недоумение. Тебе, жертва ЕГЭ, сказали спасибо. Что надо ответить? А? Ты, гваделупский самородок… Опять молчит. Мистер Крематорий. Сейчас скальп сниму… Шутка.
– Пожалуйста.
– Слава тебе, господи. Разродился поп кадилом. Это же надо… Ну ладно. Я – женщина-всепрощение. М-м-м… Хорошая мармеладка. Апельсиновая. Вова, ты пробовал?
– Нет пока.
– Надо же, первый раз нормально ответил, сразу. А то зависнет, как интернет на кладбище. Но я больше грейпфрутовый люблю. А ещё больше – из дыни. Ты, Вова, какую мармеладку больше уважаешь? Отвечай, не томи. Только честно. А то пупок выгрызу… Шутка. Говори, какую?
– Я?
– Чего ты мне тут чеховский диалог с подводным течением зарядил, а? «Я? Ты. Пауза. Мармеладку? Мармеладку. Пауза. Какую? Какую. Пауза. Люблю? Любишь. Пауза». Тьфу, Хемингуэй хренов. Эффект айсберга, театр абсурда. Я сейчас тебе устрою караоке в анатомическом театре. Шутка. Пастила белёвская? Та-ак, смотрим… Белёвская. Вот так приходится действовать. Сама спросила – сама ответила. Чистая шизофрения. А что делать женщине-одиночеству? От вас пока ответа дождёшься, Байден Трампа родит… от Блинкена. Тьфу! Вспомнила нечисть эту – весь аппетит насмарку! Ладно, я – женщина-дипломат. М-м-м… Прекрасная пастила. Все немедленно пробуют пастилу! Все про-бу-ют па-сти-лу! Это приказ. Я женщина – Сергей Кужугетович. Вот, кстати, сладкие орешки с кунжутиком. Не пробовали? Чайку подлить? Я спрашиваю: чайку подлить? Считаю до трёх. Раз, два, три…
– Ну-у, можно, конечно.
– Всё, поздно. Остались без чая. А я ещё помою чакры. М-м-м… Отличный чай!

Так продолжается ещё пару часов. Смеркается. Наконец Люба зевает и говорит:
– Всё, я – женщина-ночь. Спать. Завтра я женщина-жаворонок – и в магаз. Я пошла. Что вежливые дачники говорят в таких случаях дорогим гостям?
Мы, быстро и хором:
– Спокойной ночи!
– Ответ принят.

Через минуту всё замолкает. За окном мирно и тихо. Полная луна цвета дынной пастилы как бы беззвучно улыбается: «А я – женщина-луна».

Мы сидим на террасе. Жена, заговорщицким шёпотом:
– Я – женщина-тишина…

Я, тоже шёпотом, почти беззвучно:
– А я – мужчина-безмолвие.

Если проще и не так романтично – мужик-молчун.

Сидим. Хорошо.